— Ты не поверишь, — сказал он после минутного созерцания. — Ворона.

— Как ворона? — Я даже испугался.

— Обыкновенная, черная, — он пожал плечами и прицелился.

— Саша, может, не надо? Может, подождем? Пускай снизится, поближе разглядим. Ну откуда здесь ворона?

— А если улетит? И потом, заряжено-то не пулей, а ампулой со снотворным.

Щелкнул выстрел. Ворона резко вильнула в сторону, сложила крылья, спикировала и уселась прямо перед нами, шагах в трех.

— Вы что, обалдели, что ли? — возмущенно сказала она на прекрасном русском языке.

Саша выронил карабин. Я ахнул и сел — не сел, а плюхнулся — на ступеньку трапа.

— Нет, я спрашиваю, вы что, с ума посходили? — продолжала ворона. — Вот так летишь себе, не смотришь по сторонам, чуть зазеваешься — и привет! — уже пуля в кишках сидит. Каково, а?

Я взглянул на Сашку и покрутил пальцем у виска. Он согласно закивал и надавил себе на глазное яблоко. Я повторил прием. Ворона двоилась. Прикусил губу, по-моему, до крови. Больно. На галлюцинацию, следовательно, не похоже.

Ворона, очень знакомо наклонив голову, с интересом наблюдала за нашими манипуляциями. Почистила клюв, затем глубоко погрузила его в песок и вытащила жирного розового червяка. Проглотила.

— Только не вздумайте меня своими галетами соблазнять. Я птица разборчивая и неподкупная: на гадость вашу и смотреть не хочу. А червяков здесь полным-полно.

Ворона каркнула. Тут же — словно по сигналу — из песка полезли отвратительные, в большой палец толщиной, глазастые черви. Меня затошнило.

— То-то же, — наставительно сказала птица. Она, казалось, была отменно довольна. Каркнула еще раз, и червяки утянулись в песок. — Впредь не пуляйте, не подумав. А то пускай на планету всякого. Как увидят что живое, сразу же палец на спусковой крючок. Прямо какие-то trigger-happy.[1]

Really, trigger-happy-that's the word.[2]

Я вздрогнул. Ворона, очевидно, могла спокойно перейти на английский язык и трудностей не испытала бы.

— Я не пулей стрелял, — внезапно сказал Сашка. Бог ты мой, он… оправдывался! — Я стрелял ампулой со снотворным.

— А мне откуда это знать?! — осерчала ворона. — Будто я разбираюсь, чем меня угостить хотят. Впрочем, раз не пулей — я вас прощаю. А снотворное свое заберите. Мне оно как-то ни к чему. У меня и так сон нормальный. — И проклятая птица выплюнула на песок нашу ампулу.

Затем захлопала крыльями, тяжело подпрыгнула и улетела. Не улетела — умчалась с такой поразительной скоростью, что мы и опомниться не успели, как она растворилась в зеленом небе.

Жалко, что некому было подслушать разговоры, которые мы вели той ночью, беспокойно вертясь в гамаках. Разговоры эти были — первый класс. Такие, например:

— Ну ладно, на планете обитают говорящие вороны. Примем как данность. Чего не бывает во Вселенной! Но откуда они русский язык знают? И английский?

— Очень просто: обучились в школе первой ступени.

— Мерси, ты очень сообразителен. А пули на лету где научились ловить?

— Пустяк! Военная подготовка под началом умудренных опытом столетних воронов.

— Гениально! Червяками командовать тоже армейский навык?

— Нет, это у них врожденное.

— Славненько поговорили… Ну, спи. Спокойной ночи!

— Уснешь тут…

Все-таки мы заснули. А когда лучи поднявшегося над горизонтом Арктура разбудили нас, мы поняли, что спокойно кончить дни нам здесь не дадут. В пятнадцати метрах от «жука» покоилась большая иссиня-фиолетовая лужа.

Минут десять мы изучали ее издали. Наконец Саша произнес:

— Ну как, Константин, может, позавтракаем сначала? Думается мне, если уж она появилась, то неспроста и надолго.

— Нет уж, давай-таки выясним, что ей нужно. Знаешь, как-то не до еды, пока она здесь торчит. Только карабин не бери. Вылезет какой-нибудь крокодил и начнет нас честить: мол, опять неправильно ведете себя.

Черт бы побрал мой язык! Я еще не закончил фразу, как фиолетовая вода пошла волнами и на песок выполз… на самом деле крокодил. Здоровенный — метров пяти в длину.

— Еще кто-нибудь нужен? — басом осведомился он.

— Говорящего крокодила нам не хватало! — довольно-таки непоследовательно шепнул я Сашке, но тот меня не слушал.

— Бегемот, — ляпнул он ни к селу ни к городу.

— Пожалуйста, — спокойно ответил аллигатор. — Архимед, вылезай, гости тебя требуют. Его Архимедом зовут, — пояснил он. — Больно много воды вытесняет.

Лужа снова заколыхалась, показалась черная лоснящаяся туша, и через несколько секунд перед нами стоял вполне натуральный бегемот по имени Архимед. Он шумно фыркал и разевал огромную пасть.

— Ну и жарища! — сказал бегемот, отдышавшись. Голос у него был тонюсенький — прямо мальчишеский дискант. — Градусов тридцать по Цельсию, тридцать восемь по Реомюру, восемьдесят шесть по Фаренгейту. Так?

— Так, — честно ответили мы с Сашкой.

— А вы говорите! — словно передразнивая, сказали крокодил с бегемотом укоризненным дуэтом, как-то оценивающе взирая на нас. — Ну-с, гости дорогие, с чем пожаловали?

Мы молчали. Да и что могли мы ответить? Ясно было одно: с нами играют какую-то нелепую комедию. Хотелось вести себя достойно, а вот роль, уготованную нам, никак не удавалось понять.

— Слышишь, Обжора, с нами не разговаривают, — пропищал бегемот. Крокодила, оказывается, звали Обжора. Что же, вполне резонно. — Оне, видите ли, важные. Мы для них, видите ли, не ровня, низший сорт, так сказать. Надулись, как индюки, и стоят.

— Да нет, Архимеша, ты не прав, — голос у крокодила, хоть и низкий тембром, был чрезвычайно мягкий, бархатистый. И интонация учтивая, вкрадчивая, даже угодливая. — Ты не иронизируй. Они просто остолбенели. Может, испугались или что. Видишь, как побледнели, бедняжки. Пот прошиб, ножки подгибаются. Вы, ребята, не бойтесь, — обратился он к нам. — Чего бояться-то? Мы звери спокойные, на людей не кидаемся. Вот поговорить хотели, да видим, не ко времени. Вы и не завтракали еще. А может быть, вам запах наш не нравится? Это мы исправим.

Зловоние действительно было невыносимым. Из крокодильей и бегемотовой пастей несло гнилью, плохо пережеванной пищей и тиной — в общем помойкой. Крокодил Обжора подбежал к луже, запустил туда переднюю лапу и вытащил флакон цветочного одеколона с допотопным пульверизатором. Несколько раз нажал на грушу, проверил, побрызгал в пасть бегемоту, потом себе.

— Теперь лучше, — удовлетворенно сказал он. — Итак, мы вас слушаем…

И — с безмерным удивлением:

— Э-э, друзья дорогие… Мы были о вас лучшего мнения.

Я почувствовал тревогу и оглянулся. Сашка стоял в двух шагах позади меня и сжимал в руках лазерное ружье. Когда он успел побывать в капсуле, я так и не заметил.

— Пошли, Обжора, — с обидой в голосе произнес бегемот Архимед. — С ними беседовать — себе дороже. Чуть что, сразу за оружие хватаются. Вчера Чернушку едва не укокали, сегодня нам угрожают. С такими каши не сваришь. А еще туда же — «братья по разуму»…

Оба демонстративно повернулись и не спеша потопали к луже, а через минуту Архимед с Обжорой скрылись в фиолетовой жиже. Я переводил взгляд с Сашки на лужу и не знал, что делать, что говорить. Внезапно вода забулькала, заколыхалась, и уровень ее стал стремительно падать. Вскоре лужа исчезла — вода просочилась сквозь песок. Осталась пустая впадина, и вот что удивительно: глубина ее была совсем небольшая — всего с метр. Ни крокодила, ни бегемота не было видно и следа.

— Ты что распсиховался? — закричал я на Сашку. — Ну кто тебя просил за лучемет хвататься?! Ведь какой шанс упустили!

— Костя, не кричи, ради бога! — взмолился Александр. — Они же издевались над нами! Клянусь, издевались!

— Кто?! Басистый крокодил по кличке Обжора и обидчивый бегемот по имени Архимед? Ты в своем уме?! Это же какая-то игра. Нас изучают! А ты — словно на сафари в верховьях Нила — машешь своей пушкой: мол, не подходи. Может, ты шкуры собирался с них снять? Восхитительно! Первая в истории шкура говорящего бегемота!