Короче, пресса в этом смысле возлагаемых на неё надежд не оправдала, и надо предпринимать что-то более действенное. То есть что именно предпринимать, уже догадались. И уже промелькнула «первая ласточка», с чем и поздравляем всех заинтересованных лиц.

Недавно жуликов показывали по телевизору. В передаче «Человек и закон». Взяли для примера одну кондитерскую фабрику, которая на протяжении многих лет разворовывалась, оказывается, «по винтику, по кирпичику», точнее — по пряничку, по конфеточке, а работники ОБХСС все никак этот ручеек не могли перекрыть, не находили подступов. Но потом догадались.

Ну, подробности операции остались за кадром. А показали, для наглядности, только двух дамочек: пышнотелую крашеную блондинку и ее подружку — чернявенькую, щуплую. Попались они вот на чем: блондинка выносила полтора килограмма комкового шоколада, а подружка ее — торт «Сюрприз». Припрятали они свои трофеи оригинально. Блондинка, используя природные данные, завернула шоколад, извиняемся, в бюст; чернявенькая же, не имея таких преимуществ, подвесила коробку с тортом за спиной.

Мы смотрели передачу вместе с моим соседом Петром Николаевичем, у него как раз телевизор сломался, и Петр Николаевич, сам простоявший пятнадцать лет на проходной инструментального завода, буквально пришел в восторг и недоумение от результатов операции.

— Я еще понимаю, — говорил он, — коробку за спиной обнаружить. Это не фокус. У нас тоже подвешивали. И разводные ключи подвешивали, и электрофуганки, и листовое железо. Ну, тут просто: похлопал по спине, дескать, проходи, милый — и ущупал. А вот как между титек шоколад высмотреть? — ума не приложу. Тем более что кусочек-то — тьфу! — каких-то полтора кила. Мараться не стоило. При таких достатках она свободно могла полтора пуда туда заложить. Ты глянь, что делается, — полный экран бюста! Нет, наверняка у них прибор какой-нибудь электронный. Лазырь какой-нибудь.

А там, действительно, было куда прятать.

Но специалисты есть специалисты. Асы, видать, своего дела. С прибором или без прибора, а выудили этих щук. И — по системе «Орбита», через спутник связи представили их населению всего Союза!

Вот уж они ревели! Вот уже размазывали парфюмерию по лицам!

Чернявенькая между всхлипами все приговаривала: «Да если б я знала… да если б думала… да господи., да боже ты мой!..»

То есть она, наверное, хотела сказать, что нипочем не поперла бы этот несчастный торт, если бы заранее знала про эксперимент, затеянный телевидением. Уж она дождалась бы конца его. Уж, поди, не оголодала бы…

Блондинка, та вообще ничего произнести не могла. Только закатывала глаза, икала басом и на дотошные вопросы сотрудника ОБХСС — «Так каким же образом мы похищенное выносили? Где прятали? Укажите точнее», — ослабевшей рукой, зажатым в ней промокшим платочком показывала: здесь вот… здесь… за корсетом.

Ой, срамота! Ой, стыд!.. И главное, ни от кого не спрячешься. Ни от далеких. Ни от близких. Ни от друзей. Ни от родственников.

Не знаю, не знаю, самому мне кондитерские изделия красть не доводилось и, даст бог, не доведется, но я, как только представил такое, что вот сгреб где-то горсть «Мишек на севере», а меня за это всему миру по телевидению, так, верите ли, не только на голове, на синие волосы зашевелились. Уж лучше год строгой изоляции. Лучше пусть руку оттяпают, как в средние века делали.

Очень, очень эффектный способ борьбы. И очень обнадеживающий.

Петр Николаевич, большой энтузиаст телевидения и человек, вырастивший многолетний зуб на жулье, весь диван мне провертел. Все ждал, крутясь от нетерпения, что покажут нашу Постромкину — бывшую начальницу всего городского общепита, наворовавшую за годы своего руководства на две дачи, три машины, вагон хрусталя и полтора кубометра ковров.

Однако на этот раз больше никого не показали. Ограничились кондитерами. Возможно, потому, что исчерпали свой лимит времени, — там уже, по программе, хоккей подпирал.

— Ничего, — сказал Петр Николаевич, прощаясь. — Ни сегодня, так завтра. Теперь уж, раз начали, не отступятся. Теперь, брат, держись…

Уйти, однако, Петр Николаевич не успел. Как раз позвонил под дверью наш третий сосед. Он, оказывается, тоже смотрел передачу, и она его тоже привела в полный восторг.

— Видали? — спросил сосед. — Большие дела начинаются… Надо это обмыть, — он достал из-за пазухи колбу с притертой пробочкой.

Соседу па лабораторию спирт выписывают, для промывки оптики, так что у него всегда есть — не то что у нас с Петром Николаевичем.

И мы обмыли это большое и многобещающее начинание.

Раньше токарь Иванов и товарищ Бабарыкин жили между собой дружно. Токарь Иванов работал на станке, а товарищ Бабарыкин записывал в своих отчетах:

«…В честь праздника Восьмое марта тов. Иванов И. И. выточил две тысячи болтов, выполнив тем самым план на сто один и четыре десятых процента».

«…Идя навстречу празднику Первое мая, тов. Иванов И. И. выточил две тысячи болтов, обеспечив выполпение программы на сто одни и четыре десятых процента».

«…Встав на трудовую вахту в честь областного совещания профактивистов, тов. Иванов И. И. дал две тысячи болтов, что составило сто один и четыре десятых процента».

Записывал все это товарищ Бабарыкин и чертил красивые графики, отображающие производственные успехи токаря Иванова.

Но вот недавно пришлось им лично познакомиться. Токарь Иванов неожиданно обеспечил выработку на сто пятьдесят процентов, да еще накануне очередного праздника — Дня здоровья.

«Вот какого человека вырастили!» — подумал товарищ Бабарыкин, нежно погладил свои красивые графики и спустился в цех.

Токарь Иванов стоял у станка и работал с большой производительностью.

— Молодец Иванов И. И.! — похвалил его товарищ Бабарыкин. — Значит, уже встал на вахту и сразу наглядные результаты?

— Да нет, — сказал Иванов, — Я просто так.

— Как просто так?! — опешил товарищ Бабарыкин.

— Ну так, — пожал плечами Иванов. — Работаю, значит. Стараюсь.

— Хе-хе! — сказал товарищ Бабарыкин и хлопнул токаря по плечу. — Да ты шутник. Шутишь все. Стараешься-то в честь чего, а?! В честь приближающегося дня…

— Да нет, — опять сказал Иванов. — Я это дело очень люблю. Просто исключительно люблю по металлу работать.

— В честь чего любишь? — недоверчиво спросил товарищ Бабарыкин.

— Люблю и все, — неохотно сказал Иванов. — Само по себе.

«Ой, что-то здесь не так», — подумал товарищ Бабарыкин. И вечером отправился к Иванову на квартиру. Чтобы поближе с ним познакомиться. Другими словами, чтобы наладить личный контакт.

Приходит и видит: все у Иванова как надо. Все соответствует передовому уровню. На стене почетные грамоты, на этажерке — книжки разные, в углу — гитара для занятий в самодеятельности. А сам Иванов сидит за столом и в школьной тетрадке какое-то приспособление соображает. И даже считает, довольно бойко, на логарифмической линейке.

Попили чаю, поговорили о том, о сем. Но производственных дел товарищ Бабарыкин из деликатности касаться не стал.

Только, уходя, заглянул в тетрадку и спросил:

— Рационализацией и изобретательством в честь чего занимаешься?

Иванов поперхнулся чаем и странным образом покраснел.

«Ага! — подумал товарищ Бабарыкин. — Крутись не крутись, а все равно я тебя наизнанку выверну. Не бывает, чтобы человек за здорово живешь такие показатели обеспечивал».

А Иванов, конечно, на другой день поставил свое приспособление и дал сто восемьдесят процентов.

Вызвал его Бабарыкин к себе в кабинет.

— Ну что, дорогой товарищ? — спросил ласковым голосом. — Будем сознаваться или будем запираться? Ты мне эту антимонию брось разводить! Давай по-хорошему. Вот и сводочка готова.

— Воля ваша, — сказал токарь Иванов. — Только, честное слово, я просто так. Обыкновенно.

«Эх, и байбак же ты! — в сердцах подумал товарищ Бабарыкин. — Байбак несознательный, и больше ничего!»