— Слушаюсь! — вскочил Альберт.

Когда барон Альберт и князь Длиннорукий покинули кабинет, Григорий встал из-за стола, подошел к окну и, вперив бездумный взор светлых глаз в хозяйственные постройки и маячившие за ними высокие серые башни своего кремля, пробормотал:

— Не к добру все, не к добру… Ни на кого нельзя положиться, ни на кого. Эти бы три дня перебиться, а уж тогда и развернемся на всю мерку.

Не то чтобы Василий Дубов не любил лошадей. Отнюдь. Красивые, сильные животные. Вот только о неудобствах верховой езды он узнал лишь теперь и в полной мере. Увы, много в нашей жизни есть такого, что лучше наблюдать со стороны. Потому как, попробовав, можно сильно разочароваться. Вот в таком настроении и пребывал Василий. Да еще и дождь! Да еще и Кузька, устроившись в дорожной сумке, притороченной к седлу, докучал неприятными расспросами:

— Боярин Василий, а пошто ты сбрую на лошадь одевать не умеешь?

— А в Царь-Городе за меня это слуги делали, — нехотя поддерживал разговор Дубов. Ему казалось, что от мерной тряски у него уже все внутренности спутались в клубок, как недоваренные макароны, и даже доктор Серапионыч, делая его вскрытие, не сможет их распутать. А Кузьке, видать, очень хотелось поговорить, и он продолжал цепляться к своему спутнику:

— Вот слушаю я тебя, Василий Николаич, говорю с тобой, а все чую — что-то тут не так.

— Так, не так — какая разница. Лучше бы дождь кончился. И вообще, скоро ли приедем?

Но Кузька, пропустив вопрос мимо ушей, продолжал рассуждать:

— А коли ты боярин, да еще от самого царя Дормидонта, так пошто не остановился у короля в замке, а трясешься тут по этим ухабам? И ежели ты боярин, то какие у тебя могут быть делишки с колдуном, с Чумичкой? И потом, настоящие бояре путешествуют со всею челядью, а ты — с этим пареньком, да и того в замке оставил. Да еще с домовым, со мною то бишь. Так что никакой ты Василий, не боярин!

— Да, Кузька, в логике тебе не откажешь, — усмехнулся Дубов.

— А ты не увиливай, не увиливай! — вылез из сумки Кузька и ловко, будто кот, перебрался на лошадиную холку, где и устроился напротив Василия. — А вдруг ты служишь этому вурдалаку, князю Григорию? Тады что? — с чувством вопрошал он, размахивая маленькими ручками. И сам же отвечал: — Тады я тебе не помощник!

Весь этот допрос начал забавлять Дубова, и он со смехом отвечал:

— Да нет, скорее наоборот.

— Что значит наоборот? — надулся Кузька.

— А разве Чумичка тебе не сказал, куда и зачем мы едем? — уже серьезно осведомился Василий.

— Нет, он сказал только, чтоб я тебя слушался и помогал.

— Ну хорошо, а Чумичке ты доверяешь?

— А то как же! — взмахнул ручками Кузька. — Он мне, можно сказать, заместо отца родного будет. Подобрал на дороге, горемыку бездомного, отогрел, и даже кой-чему из своего ремесла обучил.

— Ну вот, — кивнул Дубов. — А разве Чумичка послал бы тебя на негодное дело?

Кузька поскреб в затылке:

— Да, пожалуй, — но сдаваться он еще явно не собирался. — Все так, да только вот кто ты таков — все никак в толк не возьму. И говоришь шибко мудрено, и мальчонка твой, вроде как слуга, а говорит еще того мудренее. Ни царь-городские, ни белопущенские так не говорят. Так что, как я разумею, откуда-то вы издалека прибыли.

— Можно сказать, что издалека, — неспеша отвечал Дубов, как бы прикидывая, говорить ли всю правду, и если говорить, то как ее тогда подавать. — Хотя вообще-то мы живем в Кислоярске. Так у нас называется Царь-Город.

— А, так вы из другого Царь-Города! — оживился Кузька. — Уж не из того ли Царьграда, который Константинополь, столица великой Византии? Ну да, то-то ты хреческими словами так и сыпешь. Так ты там, наверно, большой боярин и, можа, с самим кесарем за ручку здоровкался? Слыхивал я об нем от одного кудесника, и еще о многих чудесах…

Смех Дубова оборвал излияния домового.

— Да нет, — продолжая смеяться, отвечал Василий, — мы не из Царьграда и не из Константинополя. Мы из Кислоярска, но параллельного. — Дубов запнулся, подбирая слова, как бы это попроще объяснить. Кузька не торопил его, а лишь нетерпеливо теребил лошадиную гриву. Ну а их кобылке все эти разговоры были без разницы, и она все так же мерно трусила по топкой дороге, местами устланной гатями.

— Чтобы попасть из одного мира в другой, — наконец приступил к объяснениям Дубов, — нужно подняться на Горохово городище и пройти между столбами.

— Ну, это уж ты чегой-то того… — недоверчиво буркнул Кузька.

— Да нет, все истинная правда! — воскликнул Василий. — Если бы я сам там не бывал, то так же, может, и не поверил бы. Я только не знаю, как это происходит, — как бы оправдываясь, развел он руками. — Вот мой друг, доктор Серапионыч, он как человек науки выдвинул любопытную гипотезу. Будто бы по орбите движется не одна Земля, а две, с интервалом примерно десять в минус сороковой степени секунды. То есть раньше, видимо, до двенадцатого или тринадцатого века, это была одна планета, а потом они в результате какого-то непонятного катаклизма почему-то разделились. На нашу и вашу параллельную. Хотя вообще-то, может, и наоборот. Да, ну вот, а в местах наибольшего скопления некоей специфической энергии можно перепрыгнуть с одной на другую. И я вполне допускаю, что так оно и есть, потому что окрестности городища и у вас, и у нас считаются «нечистыми».

— А! — радостно вскричал Кузька. — Так бы и говорил — колдовство!

— Ну, можно и так сказать, — усмехнулся Дубов. — Но только мы это колдовское место нашли совершенно случайно. Прошли между столбов и поначалу даже не поняли, что оказались в другом мире. А когда поняли, было уже поздно.

— Что, обратную дорогу позабыли? — озабоченно спросил Кузька.

— Да нет, вернуться-то мы могли, да и дорога там до Царь-Города одна, только тут уж начались самые настоящие приключения, — Дубов вздохнул от нахлынувших на него сладостных воспоминаний. — И мы, естественно, никак не могли от них отказаться.

— И что вас на передряги тянет? — в свою очередь вздохнул Кузька, только по иной причине. — Эх-ма! То ли у бабки, за печкой…

— Но дело в том, — многозначительно понизил голос Василий, — что под угрозой оказалась честь кислоярской царевны Татьяны, дочки царя Дормидонта.