— Неужели? А как же любовь?

— Любовь — обман. Яд в стакане, который тебе подносит убийца. Засмеявшись, Владислав передал Снежане рюмку с ликером. — Пей, забудь и ни о чем не думай. А когда откроешь глаза, увидишь, что мир остался таким же серым, грязным и скучным. В нем нет просвета, лишь ложь, навеянная самовнушением. И еще — постоянное предательство. И еще — страх, который ты ощущаешь в себе с рождения, потому и кричишь. И еще — гвозди, которые забивают в крышку, но ты этого уже не слышишь.

— Откудау тебя такие мысли? — спросила Снежана, беря его руку в свою.

— Да вот появились, знаешь ли, с некоторых пор.

— Послушай, а почему ты назвал меня своей женой — там, в такси?

— Потому что… — Владислав задумался. — Потому что мы все равно поженимся. И, может быть, одни и уцелеем.

— И у меня нет выбора?

— Нет, — серьезно ответил он.

Некоторое время они сидели рядом и молчали, и Драгурову даже показалось, что девушка уснула. Но она открыла глаза и неожиданно попросила:

— Почитай мне что-нибудь.

— Что? — удивился Владислав. — Стихи какие-нибудь? Я ничего не помню.

— Да что угодно. Все равно. Вон у тебя на столе какая-то книга лежит…

— Это не книга, — сказал Драгуров. — Это дурацкий сценарий одного дурацкого дурака.

— Вот и почитай, хотя бы с середины. Мне надо успокоиться.

— Вряд ли тебя это успокоит, — с сомнением покачал головой Владислав, но встал и направился к столу.

«…Однажды к Хаусфишеру, когда в хранилище никого не было, кроме него самого, пришел человек, лица которого я не мог разглядеть, поскольку оно словно бы укрывалось тенью, хотя свечи горели достаточно ярко. Хозяин не был слишком удивлен внезапному появлению гостя, называя его то Демиургом, то Кроули, то Мириам, из чего я заключил, что раз последнее имя присуще женскому полу, второе мужскому, а первое сочетает в себе черты обоих полов, то человеку этому (или существу) все равно, как именно к нему относятся.

Он, несомненно, принадлежал к числу избранных, познавших терпкий вкус допинга. Все остальное человечество — это коллективный донор. Которым можно подкрепить силы в случае необходимости — во время мировой войны, демонической революции или ради искупительной жертвы. Сам Карл Хаусфишер в дни своей юности, когда путешествовал по Гималаям, не брезговал использовать проводников-шерпов в качестве провизии. Употребление в пищу крови, некоторых частей человеческого тела происходит на протяжении всего видимого мира и за его объяснимыми пределами. Это — необходимый элемент мутации избранных, начиная от древнеегипетских жрецов и кончая современными вампирами. Я — посторонний наблюдатель, игрушка, фетиш, вроде черной кошки в храме Изиды или Уробороса, змеи, кусающей свой хвост; но некоторые выводы позволительно сделать и мне.

Прежде всего, мертвая жизнь, несомненно, существует, ею полна история, она окружает нас со всех сторон и пьет кровь живой жизни. Нет, недаром звучит древнее проклятие: „За то, что они пролили кровь святых и пророков, ты дал им пить кровь: они достойны того…“ Или другое, из того же ряда: „Кровь Его на нас и на детях наших“. Дурак не поймет, о чем я говорю, а в — жизни людей надо видеть не доступные стороны, а постигать символы, звуки, шорохи и тени, которыми она насыщена и по которым можно читать, как в открытой книге.

Иудейские маги еще в те, приснопамятные времена, использовали не только кровь новорожденных младенцев, но и желчь, кости и их пепел, сперму, выделяющуюся из трупов в первые минуты после смерти, зная, что все это избыточная физико-сексуально-химическая субстанция, которую душа умершего не успела потратить при жизни. Три зуба Люцифера есть — физический, психический и духовный, и они вампирически высасывают все человеческие силы. Об этом тоже следует помнить тем, кто хочет войти в число управленцев миллионами рабов… Калиостро и Бенджамин Франклин, Тамерлан и Наполеон, считать — не пересчитать их, поклонялись Уроборосу и пили ассиратум — целебный напиток, известный очень давно и составленный из вина и человеческой крови. Иные добавляли туда и частицы мозга. Съесть печень или сердце врага даже сейчас считается делом весьма похвальным, приносящим силу, храбрость, а в ряде случаев — обретение бессмертия.

Дряхлые вожди и диктаторы — все они сплошь из нашего братства, прикоснувшиеся к дьявольской энергии, их сила и могущество только отсюда — из омолаживающего кубка, из поклонения Сатане. Все они входят в заговор вампиров, как, к слову, и большинство писателей. Воздействовать на умы, изрекать слово, которое есть начало материализующейся идеи, особенно ежели она направлена на разрушение, — не есть ли это парализация свободной воли?

Больше всего ненавижу гениев, думающих, что они как-то влияют на мир! Они — всего лишь талантливые проводники мифов, антенны, передающие сокровенную жажду крови и людоедства. Да, они постигли „язык птиц“, то есть умеют общаться с нечеловеческими сущностями, с падшими ангелами, которые и нашептывают им информацию, недоступную обычным людям. Они вечно пляшут, делая шаг вперед, два шага назад, как плясали и тут, на черномагических мессах Хаусфишера, и всегда тянутся к потустороннему, ко всему инфернальному и запрещенному. И устанавливают связи друг с другом во всех уголках Земли, потому что не могут не соединиться. Так и пришедший к моему хозяину гость, оканчивая разговор, сказал, что необходимо отправить один из находящихся здесь, в хранилище, магических предметов — с тайной миссией… Речь его сводилась к тому, что в потоках крови — вся информация и все сокровища мира, и кто владеет этим потоком, текущим не только из прошлого в будущее, но и назад, тот стоит на вершине пирамиды. Психические ужасы — один из элементов субстанции власти, теневые стороны души, которые нужно покорить.

— Обретя знания, станем как боги, — вслед за Демиургом-Кроули-Мириам повторил Карл Хаусфишер.

Вскоре я понял, что именно мне предстоит покинуть стены хранилища. Было ли это случайным выбором или же преднамеренным, неясно. Но в тот же вечер состоялась прощальная месса, где я был погружен в чан с кровью, обретя благодаря этому дополнительные силы, которые пригодились бы на долгом пути. Некий трансильванец первым начал слизывать с меня кровь, за ним последовали и другие. Но кто должен был меня сопровождать? Тут молча выдвинулись двое мужчина и женщина, которых я прежде не видел…»

Драгуров перевернул страницу, но Снежана больше не хотела слушать.

— Ну все, довольно, — потребовала она, вновь принимаясь гладить котенка. Какая ерунда!

— Возможно, — сказал Владислав, хотя думал иначе. Впервые он почувствовал, что прочитанное имеет некий тайный смысл. И если вникнуть в него непредвзято, отбросив уже существующие и понятные истины, то вскроется сердцевина, словно мозг грецкого ореха, освобожденного от скорлупы. Но сейчас и ему тоже не хотелось копаться на дне илистого пруда в поисках откровений.

Сквозь зашторенные окна в мастерскую вступал рассвет.

— Хочешь, отвезу тебя домой? — спросил Драгу-ров.

Девушка отрицательно покачала головой, но он уже и сам понял, что сказал глупость. Куда она вернется? В квартиру, где неизвестно что ожидает? Где будет звонить телефон, напоминая о смерти деда? Но привезти ее к себе также не представлялось возможным.

Значит, надо оставаться здесь. Выждать время, собраться с мыслями.

— Мы с тобой, как потерпевшие кораблекрушение, выброшенные на необитаемый остров, — с усмешкой сказал он.

— Трое, — поправила Снежана, гладя котенка. Что-то с ним происходило не то: он вновь вздыбил шерсть, выпустил когти, и девушка поспешно сбросила его с колен. — Противный, чулки порвал.

Драгуров не стал защищать котенка. Включив маленький телевизор, он настроил антенну — хотелось узнать какие-нибудь новости о разрушенном накануне доме. Но на экране плясали, сотрясая воплями воздух, марионетки, похожие не то на мужчин, не то на женщин, потом появилась качающаяся голова политического обозревателя, изрекавшего прогнозы и утешения, затем пошел репортаж о приеме на государственном уровне — опять куклы, изображающие людей, и снова — песни и пляски. Наконец, прогноз погоды — обещались солнечные дни.