— Нет, — сказал я. Я только вчера вечером прибыл в Пале. До этого был в округе Вогоща и ходил в Гербовицу с отрядом.

— Это вы зря сделали, — мне показалось, что она поморщилась. — Там опасно, мы не должны были занимать этот квартал. Но Радован уступил генералам, они требовали продемонстрировать нашу мощь. Я была против. Мы не должны выглядеть агрессорами.

Видимо, у меня было лицо ничего не понимающего человека, потому что она рассмеялась:

— Я вижу, вы не искушены в нашей политике… — «Занзибар» в это время заквохтал как захлебывающаяся курица. Это означало, что последние плевки кофейной влаги поднялись из нижнего сосуда в верхний. Профессор Билана разлила кофе в две чашки. Одну получил я. Отхлебнул. Жизнь мгновенно сделалась в несколько раз лучше. — Сигарету? — предложила она.

— Спасибо, бросил… Вы говорили о вашей политике…

— Ну да, о нашей многострадальной политике. Садитесь…

Там было несколько стульев, и я сел.

— Двигайтесь ближе к плите, — сказала она. — Тут теплее.

Я послушно подвинулся.

— В нашей республике, и в правительстве, и в ГосСовете, есть «ястребы» и есть «голуби». Есть партия генералов. Генералы у нас, как и полагается генералам, — «ястребы». Самый главный генерал у нас — генерал Радко Младич. Он же и главный «ястреб».

— Я познакомился с ним в Белграде, — сказал я.

— О! вот как! И чего он от вас хотел?

— Военной помощи со стороны России. И экономической.

— Ну да, — вздохнула она. — Ему надо заправить свои танки и ворваться в Сараево. Однако нам не нужно этого делать. Как раз этого нам не нужно делать. У нас и так 72 % всей территории республики. Запад и без этого обвиняет нас в геноциде мусульман. Я не сомневаюсь, что мы легко захватим Сараево, но как только мы его захватим, к нам сюда придут международные силы ООН и вышвырнут нас…

— Мне стало понятно, что вы «голубь». А какую позицию занимает президент Караджич?

— Радован? Он то «ястреб», то «голубь». На него очень давят генералы, хотя это он сделал Младича генералом, вы знаете? Младич был полковником…

Она затянулась сигаретой. В этот момент я вспомнил, что знаю этот тип женщины. Ей лет пятьдесят с лишним, это тип профессорши американского университета. Некогда, видимо, красивая, с возрастом опростившаяся. Чуть подкрашенные губы, загорелые морщины, не располневшая; сигарета — символ независимости в женщине. Я видел таких женщин в Лос-Анджелесе, и в Корнеле, и в Беркли. По происхождению американки, русские, немки, польки, но типаж тот же. Всегда демократических взглядов, готовые сцепиться с мужчинами… нет, повернем дело так: не демократических даже, но прогрессистских взглядов.

Она заметила, что я ее изучаю. Я счел нужным пояснить:

— Я шесть лет прожил в Америке. Бывал в университетах и кампусах. Вы похожи на американку.

— Ничего удивительного, — она пожала плечами. — У них есть чему поучиться. Разве нет?

— Да, — сказал я. — Жаль, что их интересы противоположны вашим. Сербы такие же крупные, сильные, решительные мужчины и женщины, как янки. Они — как бы американцы Балкан. Только почему же Запад с мусульманами?

— Опасность исходит от Германии, — сказала она мрачно. — Америка не хочет ввязываться в балканские распри. Германия, воссоединившись, потому что ваш Горбачев им позволил, теперь восстанавливает свою зону влияния. И интригует против Сербии, пытается возмутить против нас всю Европу. С нами только Греция. А ваша Россия отстранилась.

— Да, — сказал я, — это наш позор.

— Они еще пожалеют, что поддержали мусульман в центре Европы… — Она взглянула на часы. — Мне пора. Сегодня важное заседание ГосСовета. Я надеюсь, Радован устоит против генералов. Они будут требовать наступления на Сараево.

— А можно мне с вами? — вдруг напросился я.

— Заседания ГосСовета всегда закрыты для публики. Мы держим их в тайне, и даже проходят они всякий раз в разных местах.

Я чувствовал, что она колеблется.

— Я не помешаю, — заметил я совсем глупо. — А вдруг чем-нибудь смогу помочь.

Тут она посмотрела на меня тем же взглядом, каким неделю до этого смотрел генерал Младич. Думаю, она поверила на время, что я очень влиятельный русский, если не эмиссар Кремля, то…

— Поехали, — сказала она. — Но если другие будут против, вам придется уйти.

— Без проблем, — сказал я. — Жду вас у выхода.

Билана появилась очень скоро. Член Государственного Совета лишь чуть ярче подмазала губы. На ней была шуба, и свежая сигарета в губах. Мы сели с ней в высокий военный автомобиль типа «джип», сзади в микроавтобус сели охранники с автоматами, конечно.

— Я должна бы надеть вам на глаза повязку, — рассмеялась она, — чтобы вы не видели, куда мы едем, но я уж вас не стану пугать.

Мы ловко виляли по высокогорной дороге.

— Вы поняли, что тут очень красиво? — спросила она.

— Ну да. Тут что, горный курорт?

— Не угадали. А впрочем, и да, и нет. Все это построено было для Зимних Олимпийских игр в 1980 году. Вы помните игры в Сараево? И отели, в том числе и тот, где мы с вами проживаем в крайнем неудобстве, и трассы, и вот этот бетонный желоб для бобслея, взгляните налево, видите, наши солдаты приспособили его для жизни, покрыли сверху досками и превратили в блиндажи.

Действительно, гигантский желоб бобслея был обитаем. В одном месте на нем были вывешены солдатские одеяла, чуть поодаль сушилось белье. Непонятно было, как они там спят, должно быть, постоянно сползают друг на друга.

Мы проехали через несколько КПП и поднялись по лестнице в некий комфортабельный барак на сваях. Солдаты интенсивно стучали ботинками по деревянным ступеням так, что Билана попросила их не стучать. Вслед за нами, взвизгнув тормозами, я услышал, замер черный автомобиль президента. Я обернулся в дверях и успел увидеть Караджича, крупного мужчину с длинными седыми волосами, в длинном расстегнутом пальто с поясом. Караджич, как выяснилось позже, принципиально никогда не надевал военной формы. Произошла некоторая заминка с моим пистолетом. Естественно, что офицер, отвечавший там за всю безопасность, воспротивился моему вхождению в помещение, где собирались высшие чины государства, с пистолетом. Офицер долгое время не мог понять, кто я такой, и был по этому поводу очень зол. Я сдал ему свой пистолет, но он все равно был зол. До тех пор, пока не появился генерал Младич и не протянул мне руку первый. Офицер тотчас успокоился, и я прошел в помещение, где должно было начаться заседание. Караджич зашел последним и уселся за некое подобие круглого стола, у которого уже сидели все члены Государственного Совета. Они позволили мне даже сделать несколько фотоснимков моей примитивной «мыльницей» фирмы «Кодак». И начали заседание. Из того, что я мог понять, более по интонации, чем по смыслу, «ястребы» и «голуби» тотчас сцепились. Видимо, не желая иметь свидетеля своих распрей, минут через пятнадцать они попросили меня покинуть зал.

— Don't be offended? — сказала мне Билана, — now we should talk about secrets of the State. Каждое государство имеет свои секреты, не так ли?

Меня отвезли в Pale, в офицерскую столовую, где я просидел несколько часов и познакомился с двумя десятками офицеров и гражданских служащих правительства. Жаль, что там не подавали вина, у них был установлен недавно сухой закон для таких мест. Но я сходил несколько раз в туалет и там прикончил мою фляжку. Я чего-то ждал, интуиция подсказывала мне, что мне следует ждать. Мне нужно было за что-то зацепиться.

И как со мной всегда бывает в таких случаях, судьба сама шагнула мне навстречу. В военной столовой появилась вдруг группа лиц явно иностранного происхождения, один из них с телекамерой, впрочем зачехленной. Съемки и фотографирование в военной столовой были запрещены, о чем повествовал клочок бумаги на входной двери. Группа лиц получила от раздатчиков свои порции еды и уселась недалеко от меня, сбоку. Я их частично видел, а частично мог догадываться об их движениях. Удовлетворив свой аппетит, они, я увидел, стали осматриваться. И обратили внимание на меня. В темных очках, коротко остриженный, в кожаном пиджаке, с пистолетом на поясе и синих джинсах, я выглядел неординарно среди армейских хаки сербских офицеров. Группа пошушукалась, затем один из них подошел ко мне и заговорил по-английски.