КПП в Герцеговине были расположены везде, где имелся хоть какой-нибудь военный гарнизон или отряд самообороны. Самые говнистые были самооборонцы. Эти придирчиво изучали документы. В моем французском паспорте был только один изъян: в нем значилось место моего рождения — Gorki, USSR. Но я нашел выход. Когда два или три раза дотошные доморощенные контрразведчики тыкали мне пальцем в это USSR, я говорил, что да, я родился в эстонском городе Gorki, в Советском Союзе, но убежал во Францию. Сейчас Эстония независима, я эстонец. Мне отдавали мой паспорт. Вздыхая. Может быть потому, что им хотелось поймать советского шпиона, а их уже нет. До багажника дело дошло лишь пять раз. И только один из них был по-настоящему опасен. Обыкновенно они в первую очередь натыкались на бронежилет японца, лежавший на виду. Ясно было, что бронежилет не оружие, но те, кто что-либо охраняет или контролирует, должны же иметь возможность подискутировать с пассажирами. Выходил из автомобиля японец, еще более убедительный в своей невинности, с животом, пыхтящий, мирный, запотевшие очки. Начинал рассказывать через переводчика, что это его жена заставила его взять бронежилет. Переводчик говорил, что это не оружие нападения. Все соглашались. «My wife, my wife!» японца оглашало окрестности. Горные башибузуки представляли, видимо, жену японца, его детишек, и так как японцы никогда ничего ни плохого, ни хорошего в Боснии-Герцеговине не совершили, никогда, в сущности, видимо, ногой не ступали, то багажник захлопывали, с японцем прощались за руку, и мы, пофыркивая, отъезжали. В тот раз, когда пьяный злой доброволец (шел дождь) стал открывать мою сумку, я с остановившимся сердцем вышел ему помочь, ибо ушко, за которое сумка открывается, было у меня сломано и следовало открывать ее по-особому, ведя за замок. Я думал, ну все, мне конец!

Впрочем, по порядку, вот как все началось. Доброволец, как и полагалось (рожа мокрая), взял наши паспорта, не умилился японцу (может быть, он уже видел японцев), скороговоркой спросил: «Имеете ли при себе оружие, наркотики, взрывчатые или отравляющие вещества?» Получив в ответ, конечно, «Нет!», потребовал:

— Откройте багажник! — и пошел вместе с напарником к багажнику.

Осмотрел бронежилет (довольно равнодушно), порылся среди белья японца, брезгливо отмел в сторону наши фрукты и нехитрую еду, осмотрел рюкзак переводчика. А дальше я скорее понял, чем увидел, что он пытается открыть мою сумку. Тогда-то я и вышел. И стал сам открывать ее. Обнажилась горчичного цвета подкладка моего военного пальто. Внутрь были замотаны куртка и брюки, а в самой сердцевине лежал пистолет. На что я надеялся, я не знаю, но Господь наш Всевышний сделал так, что в этот момент сквозь дождь мимо нас быстро, не останавливаясь проехал встречный автомобиль. Добровольцы бросились за автомобилем. Из домика охраны выбежали, на ходу одеваясь, еще несколько человек. Им пришлось огибать нашу машину.

— Езжайте, чего встали! — раздраженно крикнул офицер, видимо старший по КПП.

Мы захлопнули багажник и отъехали. Они же, вскочив в машину, помчались в противоположную сторону.

Я даже не мог возликовать публично. Пришлось бы объяснять попутчикам, по какому поводу я ликую. Пришлось бы признаться, что подвергаю и их жизни опасности. В тот момент мне впервые пришло это в голову, что я подвергаю их жизни опасности. Ну, японца, может быть и не расстреляли бы. Но переводчика или водителя, а то и обоих, я вполне представлял рядом с собой, стоим спинами к скале, а этот полупьяный доброволец сносит нас из автомата. Злодей.

К ночи мы по каким-то сверхминимальным дорогам сумели въехать в город Баньа Лука, там находился штаб армии Сербской Боснийской республики. Но достижение этого города вовсе не означало, что мы избавились от опасностей. Дальше нас ждало долгое путешествие по тому «коридору», который, как я уже говорил, разделял фронты хорватский и мусульманский. Нам предстояло преодолеть еще долгий путь на восток, предстояло переехать через речку Босна, давшую название Боснии, и ехать до самой Дрины, эта река является исторической границей мамки-Сербии. Существует классический роман «Мост через Дрину». Если вы хотите понять сербов, мусульман, Балканы, обязательно прочтите его.

В Баньей Луке мы выспались в военной гостинице. Все четверо пассажиров старого мерседеса. В большом зале кроме нас улеглись спать еще четверо сербских офицеров. Зал был некогда частью вестибюля гостиницы, но часть отгородили фанерными перегородками, чтоб место не пропадало». Сквозь перегородки дуло, совсем рядом грохотала артиллерийская канонада, потому что в районе Баньей Луки стояли серьезные воинские соединения. Однако спал я хорошо, сказалось напряжение ночи и дня, злобный мокрый доброволец появился в моем скомканном сне несколько раз. Он расстреливал нас (меня, водителя и переводчика), а японец стоял, прижимая к груди бронежилет. Все разы я просыпался в ужасе, но тотчас успокаивался, вспомнив, что сплю в военной гостинице и рядом мирно храпят военные сербы. Утром к нам пришел офицер из Службы информации армии Боснийской Сербской республики, когда мы пили кофе в подвальной столовой гостиницы. Пахло кофе и карболкой. Кофе на Балканах везде хороший, карболка везде воняет. Японец еще не дошел до нас, он застрял со своей японской мыльницей в туалете, а офицер уже был с нами. Офицер дождался японца, и мы поехали в Центр Службы информации армии. Один бы я туда не поехал, поскольку в Центре информации обыкновенно никакой информации не почерпнешь. Там лежат старые буклеты, листовки, брошюры, изобличающие хорватов и мусульман в военных преступлениях и просто преступлениях. (Правда и то, что в хорватских подобных армейских центрах лежат такие же пропагандистские материалы.) Центры информации, в сущности, музеи войны с тенденциозно подобранными экспонатами. Там можно обнаружить лопасти ракет, маркированных «Сделано в Венгрии» или «Сделано в Германии», гильзы. Там можно получить обличающие армию противника фотографии. Для новичка-журналиста, каким был японец (это была его первая командировка на войну), весь этот хлам оказался интересен. Он упоенно фотографировал, впрочем, все японцы фотографируют круглые сутки. Мне же, мужику опытному, там было дико скучно. Я зазевал и захотел спать. К тому же в одноэтажном домике центра пахло разогретой пылью, что способствует засыпанию. Офицер, видимо бывший чиновник, лет пятидесяти, и сам захотел спать, пока водил нас по своему музею. Я спросил, как у них с брифингами? Офицер сообщил, что сегодняшний утренний брифинг уже состоялся. Японца нагрузили брошюрами, буклетами и плакатами, и он, довольный, погрузил все это в багажник мерседеса. Я хотел было сказать ему, что все эти материалы могут нам повредить, если мы встретим на пути хорватов, но не сказал, вспомнив о своем пистолете, молча лежавшем в багажнике. Вообще-то говоря, нам уже не должно было встретиться КПП хорватов или мусульман, поскольку дальнейший наш путь должен был лежать по «коридору», а потом и вовсе по прочно сербским землям.

Мы отъехали. Водитель сделался весел и запел по просьбе японца сербские песни, которые переводчик японца записывал на диктофон, держа его близко ко рту водителя и, очевидно, мешая ему рулить. Но так как за песни японец договорился заплатить ему отдельно, то водитель не злился и пел старательно. Когда мы выезжали из Баньей Луки, солдаты на КПП смотрели на нас подозрительно. Я попросил попутчиков подтянуться и не вести себя странным образом, потому что нас могут задержать, и пока разберутся, мы потеряем день, а уж ночью мы здесь непременно заблудимся. Не то песни иссякли, не то мой аргумент подействовал, но водитель перестал петь. Зато он стал без умолку говорить. О том, какие у него связи среди всех воюющих сторон и что он может получить для нас такие интервью, у таких известных вождей, некоторые из них «военные преступники». Японец слушал его с интересом, а я, подумав километров пять, пришел к выводу, что у этого жуликоватого серба случилась эйфория. Он, конечно, не знал о моем пистолете, лежащем в багажнике его мерседеса, иначе у него была бы еще большая эйфория. Однако он понимал, что проехать через Хорватию и Боснию-Герцеговину без задержания сквозь чересполосицу многонародных КПП под разными флагами — редкая удача. Потому он безудержно радовался, и радость выражалась в поносе слов. Правды там не было никакой, он все придумал, все преувеличивал. Он был маленький военный таксист с большим, правда, порогом храбрости, чем у таксистов гражданских.