— Может быть, всё не так мрачно? — Галант встал и прошелся по комнате.

— Мрачно? Кто сказал, что мрачно… Это жизнь. Всего лишь мгновенное сплетение обстоятельств, случайное, — и пожалуйста, Артюро встречает в Венеции Фиону Ивенс. Артюро в глубочайшем дерьме, только что вышел из тюрьмы, ему нужно опять встать на ноги… Я не хочу засорять ваши головы деталями, boys, единственное, что я могу вам сказать, что вам ничто не грозит в этой истории… Вы вообще не из этой истории…

— Что же ты все-таки собираешься делать, Фиона? — Виктор был необычайно серьезен. Глаза его потемнели и как бы ушли внутрь орбит, он выглядел старше. Впрочем, может быть, виной тому было ночное освещение.

— Я ведь сказала уже: ничего. Завтра мы пойдем смотреть «Стати ди аллюсинацьонэ» Кена Рассела, иначе говоря, «Alerted states», boys, если вы не возражаете.

Boys промолчали. Галант подумал, что куда более сведущий в вопросах внутрикриминальных отношений латиноамериканец встревожен.

— OK, не сидите как на похоронах, пожалуйста, а, мужчины? Прежде всего, я не верю, что Артюро — настоящий враг, что у него хватит кишок заложить меня. И заложив меня, money от этих людей он не получит. Разве что он настолько ненавидит меня, что заложит за бесплатно… В чем я сомневаюсь, ибо сильные чувства у Артюро могут возбудить только money.

— Но мы можем уехать обратно в Париж, завтра же!

— Джон… наивный редактор литературного журнала… От этих людей, если они вас хотят, скрыться практически невозможно. Они найдут вас и в Париже, и в Боливии, не говоря уже о Соединенных Штатах…

— Но ведь свидетелям в процессах против мафии, например, полиция дает новые identity и поселяет на краю света, в какой-нибудь Аргентине? Насколько я понимаю, это распространенная практика…

— Полиция будет лишь счастлива, если кто-нибудь продырявит голову драг-курьеру… Закончим бесполезную беседу, я хочу спать. К тому же я, кажется, простудилась на вапорино.

Оставив полотенца в кресле, Фиона Ивенс взошла на постель и опустилась посередине, ближе к Виктору. Выключив лампу, лег и Галант. Через некоторое время пластина в горле леди заколебалась и тонкое чайничное пение залило темноту. Галант подумал, что это первый их вечер в Венеции без секса.

— Ты спишь, Джонни? — прошептал латиноамериканец.

— Нет.

— I don't like эту историю. Она плохо пахнет.

— Хуже, чем история с Милтоном и Цезаро?

— То был анекдот, Джонни, здесь идет речь об очень серьезных вещах… я догадываюсь… Я в свое время слышал, что целая сеть людей погорела в Малайзии пару лет назад. Героин шел в Европу морем через Южную Италию. Ты помнишь, что Фиона сидела в тюрьме в Неаполе… Если сопоставить…

— Фиона, ты спишь? — осторожно спросил Галант.

Чайничный свист неопровержимо свидетельствовал о том, что мисс Ивенс зашла глубоко, может быть, на километры в страну снов, однако Галанту было не по себе от того, что они говорят о мисс в третьем лице в присутствии если не духа, то тела мисс.

— Побеседуем завтра на эту тему, Виктор.

— В Малайзии за траффик героина полагается смертная казнь, Джонни. Смертная казнь через повешение… Good night.

Темнота пахла крепким одеколоном Виктора, сигаретой, выкуренной мисс Ивенс, от кресла пахло мокрыми полотенцами. Своего запаха Галант в темноте не обнаружил.

Бутерброды с сыром, палочки селери и моркови, чашка, наполненная соусом-тартар, и другая — с майонезом, оплетенная сеткой двухлитровая бутыль «Кьянти» — супруги Беннет приготовились к интервью. Их комната находилась двумя этажами ниже и была точной копией Джоновой, Викторовой плюс Фионовой комнаты. Однако в ней было темнее. Горели две лампы. Воздух в комнате здоровой пары был куда свежее, чем у нездоровой тройки.

— Тайп-рикордер вас не смутит?

В платье Мэри Беннет выигрывала. Движения тела, не стянутого джинсами, были женственнее и свободнее.

Он сказал, что нет, не смутит. Сол приготавливал фотоаппараты и для этого удалялся несколько раз в ванную комнату. Галант сжевал пару палочек селери, выпил стакан вина, и Мэри прижала клавиш тайп-рикордера.

— Репортаж Мэри о Южной Африке купил «Плейбой», — сказал Сол, заметив, что Галант задержал взгляд на непрофессиональном дешевом тайп-рикордере в запыленном футляре.

— Я согласился дать вам интервью, не спрашивая, какой фирмы ваш тайп-рикордер, — сказал Галант. И стал отвечать на вполне заурядные вопросы Мэри Беннет. Мысли его, однако, были еще всецело поглощены ночным разговором с мисс Ивенс и несколькими фразами, оброненными Виктором. Дух его носился где-то между Малайзией и Италией и часто застывал почему-то над Суэцким каналом, не имеющим к истории никакого отношения, парил над карго, медленно пробирающимися вверх к Средиземному морю. Где-то в темных глубинах карго скрывались упакованные в пластик мешочки с героином. Героин никогда не привлекал Галанта. И он не понимал страсти части населения различных стран к этому продукту. Во времена Ашбери он решительно предпочитал галлюцинаторные драгс, но с течением времени и с отрывом от «базы», как он называл Ашбери-Хайтс, энтузиазм его иссяк. К чему все эти страсти, тайные организации, участие полиции в различных мундирах и без мундиров, вся эта интернациональная суета?.. Повешенные в Малайзии… Чтобы предохранить итальянского или французского юношу с вялым характером от нескольких часов удовольствия? Разрушающего, согласно общепринятой общественной морали, удовольствия. А если он не будет себя разрушать героином, этот юноша, что он станет делать? Создаст гениальные скульптуры, музыку, картины, романы или стихи? Сомнительно. Создает тот, в ком творческий импульс преодолевает все другие импульсы. Сегодняшний drug-addict, если его лишить драгс, найдет другой способ разрушения — станет алкоголиком, неврастеником, заболеет шизофренией, сделается убийцей, самоубийцей…

— …нас финансово поддерживал Американский Центр, да, но им самим обрезали бюджет. Если не найдем денег, журнал умрет…

Мэри закончила свою работу в бравые полчаса. Пришла очередь Беннета-мужчины.

— Серия репортажей с drug-addicts во втором номере — одна из ваших лучших публикаций, — сказал Сол. И прицелился в Галанта объективом.

— Да-да, — поддержала мужа Мэри. — Мне запомнилась история Симона и Малики и их девочки. Страшноватая у них жизнь. Он продает овощи в Пасси, вы помните, Джон? 1 метр 90 сантиметров при 40 килограммах веса!

— Еще бы. Это я делал репортаж. Прибыв на место, я подумал, что ошибся адресом. Я не представлял себе до этого, что в шестнадцатом аррондисманте Парижа есть такие уголки! Огромная гора мусора во дворе, склизкая лестница петляет между строений, похожих на курятники, можно представить себе, что ты в фавеле латиноамериканского города, в гетто, но не в шестнадцатом. Дистрофику Симону — тридцать семь, Малике — тридцать восемь, сопливому ребеночку — пять. В отличие от моего соредактора Ронни Кобальта и его жены Джессики, они сделали свои две третьих репортажа, я не испытываю к addicts романтической симпатии. Во всех случаях я нашел своих addicts недалекими индивидуумами. Чуть выше других стоял старый хиппи Гильом, сорокалетний экс-обитатель Калифорнии. Он хотя бы считал себя большим философом и большим христианином. «Через меня в мир льется любовь, мир и… экология! Асид толкает меня к размышлениям, он помещает меня в состояние понимания вещей, в каком, очевидно, пребывали Адам и Ева. Я хочу быть «просветленным» — «счастливым имбецилом». Короче, лил демагогию шестидесятых годов. Я насмотрелся на «просветленных», живя в шестьдесят пятом — семьдесят пятом годах в Калифорнии. Но Гильом, и Симон, и арабская женщина Малика являются, несомненно, как бы элитой парижских addicts, ибо они все знают английский. Я брал у них интервью по-английски. Ронни и Джессика интервьюировали куда более несчастных типов.

— У вас, должно быть, большие связи в этой среде… Чуть ниже подбородок, пожалуйста. Именно так, великолепно… — Сол опустился на колени.