Цыган
Этот цыган был не настоящий цыган, – черный, бородатый, с серьгами в ушах, с медным котлом за плечами.
Этот Цыган была собака. Он сунул Мите в щеку холодный нос. Поднял лапу и подал ее Никите, после чего вежливо улыбнулся.
Цыган была серая, худая и очень добрая собака, большой друг Никиты и Мити, и такая умная, что про нее один мальчик со Ждановки рассказывал, будто она умеет даже говорить по-русски, но не всегда, а когда захочет.
Однажды вечером Цыган сидел с этим мальчиком на берегу реки Ждановки и вдруг взял да и рассказал историю своей жизни.
«Я родился на Крестовском[84] острове, рано лишился матери, и детство мое было очень плачевно.
Мальчишки таскали меня за хвост, драли за уши и кидали в пруд, чтобы я научился плавать. Кошки фыркали мне в морду и царапали когтями. Куры ужасно больно клевали меня, когда, бывало, подберешься ухватить из куриного корыта кусочек.
Но я рос, и характер мой от этих испытаний закалялся. Одно время попал я на плохую дорожку: Бровка, дрянная собачонка, подговорила заняться налетами на лавки с продуктами питания.
Слов нет, – стащишь с прилавка баранинки или вареную колбасу и так плотно покушаешь – хвостом лень муху отогнать. Но в одном кооперативе угостили меня гирей, в другом – мясники-приказчики отрубили часть хвоста и грозились в другой раз поймать – смолоть меня на краковскую колбасу. Нет, хлебнул я горя с этими налетами.
Спустили на нас на одном дворе собаку, ростом с теленка. От Бровки только шерсть полетела. Я с разодранными ушами кое-как унес ноги. «Довольно грабежей», – сказал я сам себе. И поступил в батраки к одному хозяину – бегать, гавкать по ночам на цепи. Сидишь около будки: «Э-хе-хе, скука, зря жизнь проходит, продал Цыган себя за ведро помоев… А провались, думаю, этот хозяин со своим добром, пускай сам сидит в будке…»
Ушел я от него и заголодал. Неорганизованная наша жизнь собачья, пробиваемся в одиночку. Лежу я однажды на солнышке в саду, даже тошнит – есть хочется. Вдруг подходят ко мне Никита и Митя, жалеют меня, гладят, дают булочку. Не забуду этой минуты. Булочку я проглотил не жуя и в благодарность походил перед мальчиками на задних лапах. С тех пор я – счастливый бродяга. Промышляю художеством среди детского населения: с доброй мордой подбегаю к детям, лаю, перекувыркиваюсь, верчусь, ловлю свой хвост. Даже самому смешно. А увижу няньку – начинаю глядеть на нее грустно, со слезой, покуда она не поймет, что собака голодная.
Вот и все мое скромное жизнеописание».
Итак, это знаменитый Цыган подбежал к Никите и Мите в то время, когда они присматривали – какую им выбрать лодку для путешествия.
Из домика на плоту вышел караульщик лодок, старый водяной человек с густой бородой и в ватном жилете.
Его звали Панкрат Иваныч Ершов-Карасев. Он был хороший знакомый Никиты.
– Лодку хотите? А вот я вам лодку дам, а вы возьмете и потонете, и лодка моя пропадет, – сказал Панкрат Иваныч Ершов-Карасев таким простуженным басом, что Митя попятился и сел на траву, а Цыган зарычал.
Но Никита не растерялся. Он вынул из спичечной коробки 65 копеек и протянул их лодочнику, обещаясь под честным словом не тонуть и лодки не терять.
Панкрат Иваныч долго сопел трубкой, чесал бороду, чесал себе под ватным жилетом, наконец согласился и вынес из домика на плоту два весла.
Лодочка, на которую он указал Никите, была внутри желтая, снаружи зеленая, с красной каймой. Звалась она «Воробей».
В лодку погрузили пледы, оружие, парус и провизию, Никита сел на весла, Митя на корму за руль. Панкрат Иваныч Ершов-Карасев вынул трубку изо рта и закричал басом:
– Отчаливай, команда!
В это время в лодку прыгнул Цыган и сел посредине, улыбаясь во всю свою собачью морду.
– Молодец, Цыган! – сказал Никита. – Едем с нами.
Он ударил в весла. «Воробей» отделился от пристани и поплыл с тремя путешественниками вниз по тихой реке Ждановке мимо зеленых и низких берегов.
Битва с дикарями
По левому берегу Ждановки тянется высокий липовый парк, называемый Петровским. У самой воды растут старые, тенистые ивы.
«Воробей» тихо скользил по течению. Солнце взошло уже на полдень. Было жарко, и Никита держал курс ближе к левому берегу, под тенью ив.
Позади остались: строящийся огромный стадион для олимпийских игр, белые палатки лагерей военной школы и старенькая усадебка сторожа, где бродили куры и поросенок терся о корыто.
Вот к озеру, в глубь парка, рысью провели купать двух дюжих лошадей.
Вот паслась коза на веревке, и беленький козленок, поднявшись передними ножками на дерево, силился ущипнуть листочек.
Вот прошли со знаменем и барабаном, голые по пояс, маленькие пионеры.
Вот высоко на дерево взобрался коричневый человек, болтнул ногами в воздухе, бухнулся в Ждановку и поплыл.
Вот между деревьями появились мальчишки. Они кривлялись, высовывали языки, размахивали палками и дико приплясывали.
Никита сразу понял, что это дикари. Цыган зарычал, Митя выпятил челюсть.
– Эй, вы, в лодке! подчаливай к берегу, уши вам надерем! – закричали дикари, чернокожие черти.
Всем известно, что лучше вступить в смертный бой с дикими, чем отдаться им живьем. Так говорят и пишут все знаменитые путешественники.
– Подъезжайте, мы вас бить будем! – кричали они, кучей подбегая к берегу. – Козявки, пузыри несчастные! От земли не видно, а туда же – на лодке! Подгребай к берегу! – наводя ужас, визжали дикари.
Цыган ощетинился и залаял. Митя все дальше выпячивал нижнюю губу, – дальше уже было некуда, оставалось только зареветь.
Трое, четверо, пятеро дикарей вошли в воду по пояс, стараясь зацепить лодку палками. Положение путешественников казалось отчаянным и почти безнадежным.
Тогда Никита бросил весла и схватил старый, испытанный лук.
Боевой лук делать нужно так: срежьте ивовый прут. Очистите его от коры. Высушите. На концах надрежьте перочинным ножом зарубки. Согнув прут, привяжите к концам тетиву, то есть прочную бечевку, а лучше бычью струну. Вот и все.
Из такого лука первый человек убил первого мамонта.