Кто палку взял —
Тот и капрал!..
Как долго это нормой было,
И как — не дай, не приведи! —
Иная палка с ног валила
Того, кто малость впереди.
Иль приотстал, изнемогая
(Хоть в честной битве изнемог),
Иль правду резал, не моргая,
И сильному подпеть не мог.
И, пусть крупою не богатый.
Согласным гимнам вопреки,
Своей держался — угловатой,
Неподрумяненной строки.
Ну, ладно. Было. Пережили.
Теперь вздохнул честной народ:
Не то капралов порешили,
Не то на палки недород.
Ну, то есть не совсем чтоб ясность
Полнейшая от «а» до «я».
Однако — гласность, и согласность,
И демократизация.
Уже тебя не в хвост и гриву.
Как тех измыленных коней,
А пусть не приторно-игриво,
Но уважительно вполне.
Но только — что за наважденье?
Каких проклятие богов?
Вдруг — снова палок размноженье,
Шпицрутенов и батогов!
Там «Память» — память изувеча —
Раскручивает грозный кнут.
Там доморощенным предтечам
Бока немилосердно мнут.
Там комсомолка с ветераном,
Не в силах ярость превозмочь.
Звезду эстрады и экрана
В пыль предлагают истолочь.
Вчера еще капралом битый, —
Свободно откричав «ура», —
Новейший демократ сердито
Сегодня рвется в унтера.
Кричит: «Опасно скучковались
Вот энти!»
И наоборот:
«Вон те не с теми целовались!»
И на груди рубашку рвет.
Понятно: не свою рубашку
И не на собственной груди…
Оп-пять капральские замашки!
Доколе ж, господи прости?!
Иль прав он был, тот философ.
Судьбой израненный сурово.
Сказавши: сродно для рабов
Желати зреть других в оковах?
Детей Арбата растащили
По семьям, кельям и сердцам.
Детей отвыли и отмыли.
Утерли слезы огольцам.
Растиражированный шедро.
Чтоб всем хватило — порыдать,
И в хмарь осеннюю, и в вёдро,
Как Арарат, Арбат видать.
С его на Набережной домом
И москворецкою водой,
С его Гоморрой и Содомом —
Крутой наркомовской бедой.
А между тем, на божьем свете, —
Теперь уж ходоки в собес, —
Сиротствуют другие дети —
Арбатских сверстники повес.
Когда-то супчик с лебедою
(Арбатским детям не в упрек,
С иною знавшимся бедою)
Был их «наркомовский паек».
И тараканные бараки.
Давно ушедшие на слом.
По горкам тем, где свищут раки.
Был их «на Набережной дом».
Кому ж они не угодили,
Что из халуп, как из дворцов.
Сибирской ночью уводили
«Врагов народа» — их отцов.
О них романов не нагонят.
Написанные не прочтут,
Ну, а прочтут — не растрезвонят.
Судьба судьбой… чего уж тут?
Да впрочем, были те романы,
И вовсе не легли на дно.
Про них не били в барабаны —
И, может, к лучшему оно.
Герои их живут. Удаче
Чужой не смотрят жадно в рот…
Они из тех, о ком не плачут.
Они — не дети… а народ.
Пора достойно умереть,
Пора нам умереть достойно
Не ждать, пока благопристойно
Нас отпоет оркестров медь.
Наш бой проигран — и шабаш! —
Хоть мы все время наступали.
Да не туда коней мы гнали —
Промашку дал фельдмаршал наш.
Не тех в капусту посекли,
Совсем не тем кровя пущали.
Гремели не по тем пищали,
И слезы не у тех текли.
И вот лишь дым… не очагов —
Дым бесталанных тех сражений.
В нем только наши отраженья —
И нет (иль не было?) врагов.
Так что ж, солдат не виноват?
Душа солдата виновата!
А ну, еще разок, ребята:
Ура! и с богом! и виват!
И в круп коню, в кровавый — плеть!
Туда! На эти отраженья!
В свое последнее сраженье…
Исчезнуть!.. Или одолеть!