– Да… я… ну, мать сказала, что нужно отремонтировать ваш забор.

– А я думала, что она не заметила, – Тэсс рассмеялась. – Я попыталась затолкать доски назад, на старое место, чтобы не было видно дыр.

Гидеон усмехнулся:

– От Жозефины Тирелл трудно что-либо спрятать, поверьте мне. Я пробовал не раз, но…

– Бьюсь об заклад, это так, – в ее голосе послышались игривые нотки, и Гидеон от души пожелал, чтобы они были адресованы ему. Но он знал, что это обычная манера общения Тэсс с людьми.

– Мама, разреши мне делать булочки! – влезла в разговор Джинни, которой захотелось внимания взрослых.

– Булочки! Правда? – улыбнулся Гидеон. – Что ж, я надеюсь, что ты оставишь несколько булочек и для меня.

– Я не знала, что ты приедешь! – возразила девочка. – Но я оставлю для тебя, и ты их получишь.

– Но только прямо из печки! Я буду ждать с нетерпением. – Гидеон преувеличенно потянул воздух носом. – Мне кажется, что я уже чувствую их запах.

Джинни захихикала.

– Мы только что поставили их на огонь, глупенький! – девочка взяла Гидеона за руку и потащила его через коридор на кухню.

– Надеюсь, ты не против здесь посидеть, – спросила Тэсс. – Я должна испечь булочки для Джинни.

– Господи, конечно нет. – Гидеон сел за большой кухонный стол, весь покрытый царапинами от ножей. Он чувствовал себя здесь удобнее, чем в богато обставленной гостиной Тэсс. Кроме того, что-то было интимное в том, что он находился вместе с ней, как будто они были мужем и женой.

Он постарался скрыть свои мысли, так как считал, что подобные чувства здесь нежелательны и это только смутит его невестку. Он не настолько глуп, чтобы думать, будто он пара для Тэсс. Она любила Шелби, а Гидеон был полной ему противоположностью.

Ребенком Шелби был просто очарователен. Красивый, послушный, исполнительный, но в то же время в меру озорной, он всегда вызывал умиление взрослых. Он любил лошадей и танцы, а работал только по необходимости. Но тем не менее, он одинаково хорошо справлялся и с ролью управляющего плантациями, принадлежащими семье Тэсс, и с ролью расточительного родственника богатого влиятельного плантатора. Все, кто знал Шелби, сразу попадали под его обаяние. Поэтому они с Тэсс абсолютно подходили друг другу.

Ко всему прочему, Тэсс все еще любила Шелби. До сих пор она носила траур по нему, и ее не интересовало новое замужество. Гидеон слышал, как она говорила об этом его матери.

– Не хотите ли что-нибудь съесть? – спросила Тэсс. – Или, может быть, кофе?

– Кофе было бы неплохо, но мне нужно оставить место для булочек Джинни. – Он подмигнул своей племяннице, которая от нетерпения прыгала по кухне, страстно желая заглянуть в духовку.

Тэсс налила две чашки кофе, поставила их на стол и села напротив Гидеона. Джинни шлепнулась рядом с дядей и улыбнулась ему. Гидеон прижал ее к своей груди.

– Ты поможешь мне забить гвоздями старый забор? – спросил он ее.

Восьмилетняя Джинни засияла:

– Конечно! – Она взглянула на мать. – Можно, мама?

Задумавшись, Тэсс переводила взгляд с дочери на Гидеона, потом вздохнула:

– Разрешу, конечно. Но только переоденься, сбегай наверх и надень одно из твоих старых платьев.

– У меня все платья старые.

– Я имею в виду очень старые, которые никуда уже не годятся, только для работы в саду.

– Хорошо. – Джинни вскочила и побежала в свою комнату. Она задержалась у двери и оглянулась: – Не уходи без меня, – строго сказала она своему дяде.

Сдерживая смех, Гидеон важно произнес:

– Нет, обещаю.

Джинни радостно улыбнулась и выбежала за дверь. Спустя несколько секунд послышались ее быстрые шаги по лестнице – она спешила к себе.

На кухне на некоторое время воцарилось молчание, но Тэсс его нарушила:

– Знаешь, в прошлом я бы не разрешила Джинни играть в помощника плотника. Это не подходит для воспитания маленькой леди. Представляю, что бы сказала моя мать, если бы я напросилась помогать плотнику. – Она грустно рассмеялась. – Да я даже не посмела бы заикнуться об этом. Но сейчас я думаю, что нет большого греха в том, что женщина расцарапает себе руки или набьет мозоли. – Она взглянула на свои изящные пальцы. – Я с трудом узнаю свои руки. Я помню, как когда-то я постоянно пользовалась лосьоном, различными кремами, чтобы сохранить их мягкость и красоту. Я никогда не выходила на солнце без перчаток, и если забывала их надеть и у меня выступали веснушки, то я накладывала огуречную маску, чтобы избавиться от них. – Она покачала головой и с грустью сказала: – Сейчас все так изменилось.

– Да, – согласился Гидеон. – Мне жаль, что вы вынуждены были страдать.

– Но в этом нет ничьей вины. И я ни о чем не жалею, скорее, наоборот. Произошло… я не знаю, освобождение, что ли. Теперь мне абсолютно все равно, появятся у меня веснушки или нет. Свое время я теперь трачу на другое. Ко всему прочему я перестала скучать – заботы не дают…

Гидеон хотел сказать, что он будет заботиться о ней, что он сделает так, что у нее не будет больше огорчений, что ей не придется страдать. Он хотел сгрести ее в охапку своими сильными руками, убаюкать ее, укрыть от этого жестокого мира…

И еще ему страстно хотелось поцеловать Тэсс, и не только. Он хотел ее, хотел так, что никакие соображения чести, долга, верности семье не могли заставить его не думать об этом. Это была страсть, и она будет присутствовать всегда, вместе с его любовью.

Иногда он думал, что будет лучше, если он перестанет навещать этот дом. Лучше в том отношении, что он навсегда откажется от Тэсс. Тогда со временем, может быть, его боль и тоска по ней притупятся, его желание ослабнет, а любовь умрет. Но Гидеон понимал, что жизнь его потеряет смысл, если он не увидит больше Тэсс и не сможет о ней заботиться. И не важно, что она никогда не будет принадлежать ему, не сможет полюбить его – ничто не могло сравниться с несчастьем остаться без нее.

– Я готова! – Джинни вбежала на кухню.

Гидеон не мог не улыбнуться, увидев девочку в стареньком, поношенном платье, которое было ей слишком коротко. На платье сохранились следы переделки, но это ни капельки не уменьшало ее энтузиазма. Она походила на сорванца и была счастлива этим.

– Что ж, тогда пойдем, – Гидеон взял Джинни за руку.

– Вы очень хорошо смотритесь вдвоем, – улыбаясь, сказала Тэсс.

Гидеон рассмеялся ей в ответ, но на сердце у него было тяжело. Он думал о тем, что отдал бы все на свете за то, чтобы эта девочка стала его дочерью, а эта женщина – его женой, чтобы это была его семья. Пустые мечты. Даже теперь, когда Шелби лежал в могиле, Тэсс и Джинни оставались семьей его брата, а он при них только помощник.

Мэгги и ее мать прохаживались между торговыми рядами, энергично прицениваясь к товарам. Уиллу и Ти давно наскучило это занятие, и они решили поболтаться по главной улице. А для женщин это было развлечением, несмотря на отсутствие лишних денег и возможности сделать покупку. Пока шла война, товаров в магазинах не было, и теперешнее относительное их изобилие радовало глаз. К тому же у Мэгги и Жо была возможность поболтать с городскими жителями, которых они редко видели.

В тот момент, когда они рассматривали разложенный на прилавке набивной ситец, зазвенел колокольчик, и в открывшуюся дверь вошел Бентон Конвей, лысеющий мужчина средних лет, чья дорогая, отлично пошитая одежда не скрывала его торчащий живот. У него было полное лицо, крупный нос и маленькие, почти бесцветные глазки. Он шагал с нарочитой надменностью, не глядя по сторонам, как будто знал, что все преграды на его пути будут почтительно исчезать.

Рядом с ним шла его дочь Розмари, миловидная, стройная девушка с каштановыми волосами. Ее глаза прятались за парой очков в металлической оправе.

Розмари казалась совершенно незаметной рядом с третьим членом группы, ошеломительной красавицей с рыжими волосами. У нее были глаза яркого небесно-голубого цвета, безупречная фигура и нежное лицо с правильными чертами. Она была одета в модное голубое платье, не похожее на скромные наряды остальных женщин. Дорогая материя, из которой было сшито ее платье, элегантная шляпка, ридикюль и перчатки, туфельки из мягкой кожи, – все свидетельствовало о богатстве и хорошем вкусе этой женщины. Это была вторая жена Бентона Конвея, Линнет. Когда-то она была помолвлена с Хантером, братом Мэгги.