— Как думаешь, «Бочка» открыта? — спросил Алексей. На улице было прохладно, на квартире нежилась Ирка, да и без рюмки такую новость осмыслить было тяжеловато. «Бочка» же была надёжным пристанищем как раз для таких разговоров. По Мишкиным же словам, здесь, в отличие от «Плакучей ивы», прослушки от его коллег не было. Этот бар — или паб — жил под комендатурой. А у Ворона, её командира, не было ни ресурсов, ни, главное, политического заказа на установку в ней необходимой аппаратуры. Да и кого там слушать? Пьяненьких ополченцев, клеящих девочек? Торговок с рынка через дорогу? А аппаратные клерки из неподалёку стоявшей администрации — не тема именно для Ворона. Да и не ходили те сюда практически. Ну, редко.

В общем, не «Ива», что прямо под боком у стекляшки штаба. Это туда тянет всяких волонтёров да журналистов. Да тех ещё непростых ребятишек, что скрываются под личинами волонтёров да журналистов. А здесь всё народно и демократично.

— Думаю, деньги им всегда нужны, — пожал плечами Мишка. — Пойдём, проверим. Не выгонять же Ирку на мороз, — блеснул он дедуктивными способностями. И подмигнул.

Правда, некое напряжение от него исходило явственно. Чуток переигрывал Мишка.

— По дороге расскажу, — понял он вопросительный взгляд Алексея.

К Александру Бледнову Алексея подвёл тот самый Ященко. Не сам, конечно. Заочно. Просто когда Кравченко безальтернативно поставил вопрос о том, что едет на Донбасс мстить за отца, тот передал контакты людей, которые могли бы правильно принять на месте его сотрудника. Заодно подробно проинструктировав относительно того, с кем какие отношения и как строить.

Впрочем, нет, контакты Бэтмена Ященко передал ещё после первого разговора.

Тогда Алексей, ошеломлённый и буквально растерзанный звонком из Алчевска, едва дождался, когда Тихон сможет принять его, и положил перед ним заявление на отпуск за свой счёт.

Тихон молча пробежал взглядом по строкам, поднял глаза на Алексея. Затем так же молча поднялся, сходил до шкафчика, в котором хранились у него разномастые бутылки, принёс коньяка. Разлил. Спросил: «Не чокаясь?» — и не дожидаясь ответного кивка, приподнял рюмку, словно отдавал честь.

«Кто?» — был следующий вопрос.

«Отец», — трудно, не веря ещё до конца сам в то, что случилось, вытолкнул Алексей.

Ященко сразу налил по второй.

«Как?» — последовал новый вопрос.

«Украинцы. Остановили. Расстреляли».

«Данные точные?»

«Да. Позвонил водитель, который их вёз с матерью. С его матерью. Моей бабкой. На её глазах отца расстреляли. За то, что назвался русским офицером».

«А бабку?»

«Отпустили. Велели домой возвращаться и там помирать».

«Вернулась?»

«Не знаю. Мобилой она не владеет. Шофёр говорит, что до дома довёз. Но в состоянии почти коматозном. На глазах сына убили… Сдал соседям с рук на руки».

«Что делать намерен?» — глухо осведомился Ященко.

«Ехать туда, — твёрдо ответил Алексей. — Отыщу тело. Привезу домой. Похороню. Не знаю, сколько времени займёт. Потому и за свой счёт беру».

Отец давно собирался вывезти свою мать, Лёшкину бабушку из Алчевска в Брянск. Хотя — что значит «давно»? Поговаривать об этом начал с марта, когда пошли непонятные движения с захватами госадминистраций. Но опасности особой вроде бы не предвиделось: то дела областные, политические — сколько от них расстояния до старушки-пенсионерки в частном секторе Алчевска?

В апреле расстояние это резко сократилось: пятого числа по Луганской области прокатились обыски и задержания активистов Антимайдана. А том числе и в Алчевске. Бабки знают, как правило, всё — так что и отцу бабушка по телефону рассказывала, что захваты производила киевская «Альфа», что люди в масках ездили по городу и производили аресты. В том числе повязали лидера местного ополчения или народной дружины. Вроде даже видели люди два автобуса «бандеровцев» на Парковой, возле Парка Победы. Вооружены до зубов.

Мобильный телефон бабушка не признавала. То есть принимала, конечно, как средство связи, но обращаться с ним не умела, да и не хотела учиться. Так что трубка у неё вечно лежала разряженной, покамест кто-то из соседей не придёт и не поставит на зарядку. Потому как бабулька Лёшкина человеком была простым. И когда нужно ей было, ходила к ним, чтобы попросить дать ей позвонить. Иной раз приносила им свой аппарат, прося подзарядить.

После этого дня три-четыре-пять связь с нею была — «быструю» кнопку с номером сына она нажимать, естественно, научилась. Как и отвечать на звонки. Когда, правда, она их слышала. Потому как телефон сиротливо лежал в зале, а бабушка в это время могла быть где угодно — на огороде, в магазине, у тех же соседей. Да и просто на скамеечке у калитки — для поболтать с другими бабками на вечные бабкины темы.

В общем, телефон в её доме был сиротою. И отец дополнительно нервничал, особенно, когда непонятно было, что творится на Украине.

Шестого апреля сообщали об «ответке»: повстанцы захватили здание СБУ в Луганске.

Это ещё не казалось революцией. Более того: было ощущение, что хунта в Киеве шатается, а пророссийские силы на Донбассе близки к победе. Но вскоре все карты смешало появление в Славянске 12 апреля группы Смелкова. И вооружение ею местного населения захваченным у милиции оружием. И тут же — синхронно, словно этого и ждали! — объявление в Киеве о начале военной «антитеррористической операции». И в целом даже поверхностной аналитики было достаточно, чтобы увидеть: заход Смелкова консолидировал новые элиты в Киеве, мотивировал их, а не деморализовал.

Тогда, конечно, подробностей известно не было. Но Алексея впечатлила озабоченность Ященко, когда тот вызвал его в кабинет и начал спрашивать, ничего ли Кравченко не забыл указать в отчёте о крымской командировке и не имел ли он тогда случайно контактов с неким Миркиным, активистом самообороны, или, возможно, что-то слышал о нём от третьих лиц.

Алексей шефа тогда разочаровал, но позднее поразился провидческим — или аналитическим — способностям отца. Который в телефонном разговоре через пару дней заявил, что отныне на Украине спущен крючок гражданской войны.

Но проходила она поначалу вроде бы в пользу повстанцев, да и далеко были бои от Алчевска. Бабушка, во всяком случае, начисто отвергала все разговоры о вывозе её в Россию, горячо убеждая сына, что у них всё спокойно.

Так — в безуспешных попытках убедить её уехать — прошёл май, затем июнь.

Референдум 11 мая, как и ожидалось, ничего не изменил. Украинские войска тоже, как казалось из сообщений, особых успехов не добились. Но события развивались, и параллельно укреплялась решимость отца вывезти мать в Брянск, невзирая на её сопротивление.

Впервые он собрался за бабушкой в начале июля, когда прошли сообщения об оставлении Смелковым Славянска и обстрелах Луганска из артиллерии. Отец позвонил Алексею и вполне уверенно — он ведь был знающим данную конкретную местность офицером — предсказал, что дальше следует ожидать окружения Луганска. Значит, неизбежно навалится украинская армия на Металлист, Александровск и Юбилейное.

Соответственно, Алчевск автоматически попадает в прифронтовую зону. О том, чем это может обернуться для 80-летней старушки, говорить не приходится.

Когда же сначала пришли, а затем подтвердились сообщения, что Смелков оставил Славянск и переместился в Донецк, отец твёрдо решил ехать, невзирая ни на что. Алексею он говорил: «Попомни, Донецк он тоже не удержит. Это какой-то «шурик», а не командир. А там воевать надо, а не красоваться».

Позже Алексей опять поражался аналитическому мышлению отца, когда уже в Луганске до него стали доходить слухи о том, что Смелков действительно собирался сдать Донецк. Причём слухи эти были не обывательские, а шли по офицерам с источником из самого близкого — впрочем, уже бывшего — окружения этого человека.

В итоге отец собрался выезжать за своей матерью непременно, потому как был убеждён в расширении зоны боёв и скором переходе их в стадию карательной операции со стороны «обезумевших майданников». Вот только непонятно было, что творилось на пограничных переходах. То ли ополченцы захватывали КПП, то ли украинская армия их отнимала. Затем ясности постепенно стало прибавляться. Одно за одним пошли сообщения, что погранпереходы один за другим занимаются киевскими силами — Мариновка, Успенка, Краснопартизанск. Российские пограничники эвакуируются от обстрелов в Гуково и Изварино.