Пассажирский теплоход «Вячеслав Шишков» отходил из Херсона в Киев в восемь вечера. Как выяснилось, Толик не поскупился и приобрел Осташевичу билет в каюту первого класса. Билет был до Запорожья – теплоход прибывал туда на следующий день, и времени для разговора с Осташевичем у Толика было вдоволь.

Летом билеты на пароход раскупались за две недели вперед, и достать каюту первого класса было невероятно трудно. И все же во второй половине дня драгоценный билет уже лежал в кармане у Хаблака, а Романика и еще один оперативник достали места во втором классе. Сотрудники управления внутренних дел связались с капитаном теплохода, и тот обещал помочь Хаблаку.

Хаблак был едва ли не первым пассажиром, поднявшимся по трапу «Вячеслава Шишкова». За ним с небольшим чемоданом в руке – Осташевич, несколько поодаль держались Романика с помощником. Как и договорились с капитаном, Осташевич с Хаблаком незаметно вошли в каюту третьего помощника; иллюминатор ее выходил как раз на трап – прекрасное место для наблюдения.

Пассажиров было много, на причале образовалась толпа. Двое контролеров – штурман и матрос – проверяли билеты у пассажиров. Осташевич из-за занавески следил за ними. Мужчины и женщины, старики и дети – все толпились возле трапа, стараясь быстрее попасть на теплоход, нервничали и толкались.

– Посмотри на того, за бабушкой с двумя корзинками, – подтолкнул Хаблак Осташевича. – Толик?

– Нет… – покачал тот головой.

– А вон – правее трапа?

– Нет.

– А тот, что ведет мальчика за руку?

– Нет.

Это однообразное «нет» начало уже раздражать Хаблака, но вдруг Осташевич оживился и осторожно высунулся из-за занавески.

– Вот – баба! – восхищенно воскликнул он. – Видите?

– Кто? – не понял Хаблак.

– Левее, чуть левее… Видите – блондинка в зеленом платье? Она сегодня приходила в чайную.

Теперь и Хаблак узнал утреннюю длинноногую красотку. Но кажется, утром она была брюнеткой? Однако, подумал он, ведь существуют парики и десятки иных способов сделаться рыжей, каштановой, даже зеленой. А Осташевич сразу узнал подругу Толика. Хотя без наблюдательности – какой же это вор? А Рогатый к тому же еще и «домушник», а там все время следи, запоминай – основа, так сказать, «профессии».

Блондинка в зеленом платье приближалась к трапу. А где же Толик?

– Смотри внимательнее, – приказал Хаблак Осташевичу.

– Нет, – сокрушенно покачал головой тот. – Толика не вижу.

– Еще придет… – сказал Хаблак, но без уверенности. Правда, ведь, на худой конец, им достаточно блондинки. Пока она в их поле зрения, Толик никуда не денется.

Блондинка протянула билет штурману, и тот улыбнулся ей совсем не служебной улыбкой. Девушка, видно, привыкла к этому, потому что никак не отреагировала на нее. Прошла мимо него с гордо поднятой головой, а штурман, все еще сладко улыбаясь, посмотрел ей вслед.

– Этот Толик отхватил себе кусочек! – не без зависти сказал Осташевич.

Хаблак на несколько секунд вышел из каюты, чтобы указать Романике на блондинку. Тот лукаво подмигнул – мол, сами с усами, и кивнул на крутую деревянную лестницу, ведущую на вторую палубу к каютам первого класса. Тут все было в порядке, и Хаблак вернулся к Осташевичу.

Посадка продолжалась. Пассажиров теперь стало значительно меньше, они уже не толкались, и следить за ними было легче.

Хаблак посмотрел на часы – через двадцать минут «Вячеслав Шишков» отойдет от причала. А, может, этот – Толик?

Мужчина в синем спортивном костюме с рюкзаком за плечами, черный чуб нависал надо лбом.

– Он?

– Нет.

– И тот – нет?

– И тот…

Теперь только одиночные пассажиры садились на теплоход. Наконец, прозвучали два гудка – матросы убрали грузовой трап. Сейчас уберут и пассажирский.

К теплоходу, помахивая модным чемоданчиком – «дипломатом», приближался высокий парень в джинсах и белой майке с нарисованными на ней ковбоями. Брюнет… Толик?

Но Осташевич скользнул по нему равнодушным взглядом.

– Нет…

А трап уже поднимают, и теплоход отходит от пристани.

– Пошли, – Хаблак тронул Рогатого за плечо. – Иди в каюту и смотри у меня! Как условились…

– Бу' сде', начальник! – этот ворюга наглел на глазах. Почувствовал, что и от него кое-что зависит.

– Я тебе дам – «бу сде'»… – строго сказал Хаблак. – Чтоб никакой «самодеятельности»!

Осташевич ничего не ответил. Немного постоял перед дверью и уверенно толкнул ее, как и надлежит пассажиру первого класса – человеку с положением, у которого и денежки в кармане водятся. Хаблак с улыбкой наблюдал за этой метаморфозой. Правда, червячок точил сердце: этот нахал способен выкинуть какое-нибудь коленце, теперь они с Романикой могли только издали наблюдать за ним. Если бы появился Толик – совсем другой разговор. Можно было бы и задержать, когда будет передавать Осташевичу деньги. Неразумно, конечно, потому что прежде следовало бы выяснить круг знакомств и связей Толика. Собственно, факты для возбуждения дела уже есть… Его сговор с Рогатым – запугать Булавацкого. Но зачем, что за этим кроется? Если совпадут отпечатки пальцев Толика с отпечатками на бутылках в «Энее», это доказательство того, что он пьянствовал в компании, забывшей на столе миллион рублей. Но ведь никакого преступления в этом нет…

И все же: неведомый Толик и Булавацкий, умерший от страха, услышав, что им заинтересовалась милиция, – преступники, и тебе, капитан Хаблак, надо доказать это. Крайне необходимо…

Ну что же, игра только начинается. Толик с компанией оказались осторожными, они перестраховываются, но куда им деваться?

Хаблак повеселел. Ему всегда становилось весело, когда он чувствовал силу врага. В нем тогда просыпался азарт, и он знал, что все равно победит, перехитрит противника, расставит западни, в которые тот непременно попадет.

…В небольшом холле между первым и вторым классами стояли диваны. Хаблак присел на один из них так, чтобы видеть дверь каюты Осташевича. В холл заглянул с палубы Романика.

– Она в двенадцатой каюте, – сообщил лейтенант, – через одну от Рогатого. Я на палубе… Хаблак кивнул, и Романика исчез.

Пассажиры устраивались: хлопали дверями, звали горничную, чтобы принесла белье, потянулись на корму в ресторан. Рядом с Хаблаком присела парочка – обнимались и целовались, ни на кого не обращая внимания. Девушка, правда, недовольно поглядывала на капитана – все же он немного мешал им. Но Хаблак продемонстрировал выдержку. Смотрел на портрет Вячеслава Шишкова, написанный маслом – портрет повесили так, чтобы было видно из длинного коридора второго класса.

Хаблак вытащил сигарету. Рядом с диваном стояла блестящая медная пепельница. Вообще все на теплоходе блестело, вымытое и вычищенное, даже не хотелось бросать окурок в такую безукоризненно чистую пепельницу. И не пришлось, потому что дверь двенадцатой каюты открылась, и красавица блондинка выскользнула в коридор. Она немного постояла, осматриваясь, и вышла в холл. Остановилась в двух шагах от Хаблака, глядя через стеклянную дверь на зеленые днепровские берега, и капитан мог хорошо рассмотреть ее. Он, правда, сделал вид, что тоже любуется ландшафтом, но два-три цепких взгляда прочно зафиксировали в памяти облик девушки.

Она действительно была красива. Нежный овал лица, большие темные глаза, несколько удлиненные, как у японок. Крутой лоб и чувственные губы.

Девушка скользнула глазами по Хаблаку – он невольно сжался, ведь она могла запомнить его в чайной. Но она глядела равнодушно, потом бросила взгляд на парня в одной майке и пижамных брюках, прошмыгнувшего мимо нее, покачала головой и направилась к каюте Осташевича.

Капитан отвернулся от окна, но все же видел, как блондинка постучала в дверь. Рогатый будто ждал ее – сразу открыл, и девушка юркнула в каюту.

Хаблак встал и вышел на палубу. Как условились, окно каюты Осташевича было открыто, Романика сидел под ним в деревянном кресле. Это не могло вызвать подозрения – все кресла на палубе были заняты; вечер стоял теплый, еще только начинало темнеть, и пассажиры высыпали на палубу.