Все фрагменты и отголоски славянских обрядов сводятся в единый комплекс: у древних славян, как и у античных греков, ( Лосев А. Ф. Античная мифология в её историческом развитии. М., 1957.) существовал обряд умилостивления божеств подземного мира, влияющего на плодородие путем принесения жертв, бросаемых в воду.
Обряды, связанные с "метанием в воду" жертв божеству подводно-подземного мира, непосредственно связанного с плодородием почвы, а, следовательно, и с урожаем, проводились в середине лета на семик, на Купалу, когда хлеба начинали колоситься и окончательный хозяйственный результат сезона еще не был ясен. В этих обрядах переплетались мужское, оплодотворяющее начало и женское вынашивающее и рождающее. У древних греков в середине лета топили в море со скалы две жертвы - мужчину и женщину.( Лосев А. Ф. Античная мифология…)
В славянских обрядах мы знаем и похороны Ярилы (Ивана) как олицетворение мужского начала, уже давшего новую жизнь и потому ставшего бесполезным, и похороны Костромы, Купалы, изображения которых, одетые в женскую одежду, провожали похоронным плачем, а потом топили в воде.
Двойственность мужского и женского начала сказывалась в том, что кукла-чучело Костромы иногда была одета по-мужски. Неизменным остается утопление Костромы в воде. Этимологически слово "Кострома" связано со словами, обозначающими "мохнатую верхушку трав", "метлицу", "бородку колосьев".( Пропп В. Я. Русские аграрные праздники. М., 1963, с. 87.)
Исходя из этого, быть может, слово Костро-ма следует рассматривать как составное: Мать колосьев? Тогда утопление Костромы должно типологически соответствовать уходу Персефоны-Прозерпины в подземный мир, а славянский Ящер, женившийся на утопленной девушке, соответствовать Аиду, богу подземного мира, супругу Персефоны. Кажущаяся нелогичность принесения в жертву изображения Ярилы, бога ярой весенней вегетативной силы, и Костромы - Матери колосьев, устраняется календарными сроками: олицетворение этих природных сил топили или сжигали только тогда, когда вместо старого зерна появились яровые ростки, когда колосья уже образовались. Во временных трансформациях обряда кукла Костромы или Купалы заменила собою не божество Кострому или Купалу (правы исследователи, отрицающие существование представлений о таких богинях), а жертву, человеческую жертву, приносимую в благодарение этим природным силам и их символам. А жертва приносилась не самим этим силам сезонного действия, а постоянно существующему повелителю всех подземно-подводных сил, содействующих плодородию, т. е. Ящеру, Аиду, Посейдону.
Проводился этот обряд у греков в месяц таргелион среди лета, а у славян на Купалу (23 июня) или на петров день (29 июня). Сквозь смягченную форму позднейшей театрализации и игровой условности можно разглядеть жестокую первичную форму первобытного обряда. А. А. Потебня в своем исследовании о купальском празднестве приводит полный трагизма плач матери по утонувшей (в древности - утопленной) девушке: люди, не берите воду, не ловите рыбу, не косите травы на излучинах реки - это красота моей дочери, это её тело, её коса… Пелась эта песня тогда, когда проводился обряд утопления Купалы.( Потебня А. А. О купальских огнях…, с. 160.)
Широчайшее распространение обрядов утопления кукол (преимущественно женских) в дни "макушки лета" (конец июня), совпадающие с летним солнцестоянием, вполне соотносятся с обилием в лесной зоне болотных городищ, возникших в скифское время и просуществовавших до Киевской Руси.
В качестве предположения, требующего археологической и фольклористической проверки, можно высказать мысль, что болотные городища зоны милоградской и зарубинецкой культуры (а для более позднего времени и шире) являются частью ритуальных мест древних славян (наряду с почитаемыми горами), посвященной архаичному культу подземно-подводного божества Ящера, жертвы которому топили в воде окружавшего святилище болота.
В русском фольклоре, как мы видим выше, сохранился мрачный образ обряда жертвоприношения козла. Это, как установил В. Я. Пропп, песенный вариант сказки о братце Иванушке и сестрице Аленушке, утопленной злой колдуньей.( Пропп В. Я. Русские аграрные праздники, с. 47-48. Пропп исправил порядок строк (с. 48).)
Иванушка хочет вернуть утопленную сестру
Утопленная девушка отвечает:
Имя братца Иванушки может указывать на обряд в ночь под Ивана Купалу; тогда сестрица Аленушка - сама Купала, жертва, обреченная стать "в воде потопляемой". В купальскую ночь и "огни горят великие" и совершаются обряды у воды, имитирующие утопление жертвы: купанье девушки, наряженной Купалой, или погружение в воду чучела - куклы, изображающей Купалу.
В Брянском Полесье, куда еще на рубеже нашей эры устремился поток славянских колонистов, исследовано очень интересное городище юхновской культуры (геродотовские будины, очевидно балтийские племена) Благовещенская гора, оказавшееся святилищем. На городище вплоть до конца XIX в. стояла деревянная церковь Благовещения, подтверждая слова средневековых авторов о том, что "куда же древне погании жряху бесом на горах - ныне же паки туды святыя церкви… стоят". Какая-то церковь могла быть здесь и в XI - XII вв., так как на этой горе существовало кладбище горожан удельного городка Вщижа. Как увидим далее, название церкви было связано с древней сущностью юхновского, неславянского святилища (V в. до н. э. - V - VII вв. н. э.).
Благовещенская гора расположена в непосредственной близости от Вщижа на соседнем мысу правого высокого берега Десны. Экспедиция под моим руководством два года (1948 - 1949) вела здесь работы и вся площадь Благовещенской горы исследована полностью.( Рыбаков Б. А. Стольный город Чернигов и удельный город Вщиж. (По следам древних культур). М., 1953, с. 108-113; Восинский В. Мои экскурсии во Вщиже. - В кн.: Брянский край. Брянск, 1929, вып. III. ) В 3 км на север от святилища в густом лесном массиве находится небольшое озеро, называемое Святым. Поселения юхновской культуры в непосредственной близости от городища нет. По своему внешнему виду Благовещенская гора очень похожа на обычное жилое городище мысового типа: мыс отрезан от плато глубоким и очень широким рвом в 18 м шириной и валом. Длина треугольной площадки городища 45 м. Раскопки показали, что святилище, существовавшее несколько веков, перестраивалось и постепенно расширялось. Лучше всего сохранились поздние сооружения первой половины I тысячелетия н. э. Река подмывала северный край городища и почти половина его постепенно обрушилась вниз, но, по счастью, раскопки выявили уцелевшую "линию симметрии", и мы можем представить себе устройство этого языческого центра.
Внешне святилище выглядело как настоящая крепость на высоком берегу Десны: глубокий ров, высокий подковообразный вал и деревянные стены (ограда?) по верхнему краю площадки. Диаметр округлой (ныне треугольной) площадки был примерно около 60 м, т. е. равнялся диаметру болотных городищ среднего размера.
Внутреннее устройство двора святилища-крепости было таково: вдоль всего вала, вплотную к нему было выстроено в западной части площадки длинное, изогнутое по форме вала сооружение шириной до 6 м. Протяжение его (считая и рухнувшую часть) должно было быть около 60 м.
На расстоянии 5-6 м от длинного дома были врыты в материк на глубину более метра вертикальные столбы, расположенные, как и дом, полукругом. Это - идолы.
На противоположном от дома и идолов восточном конце площадки находилось некое сооружение, от которого (или от которых, если одно заменялось другим) остались вертикальные столбы, угли, зола, прокаленная земля. У южной стены площадки - зола, угли, кости животных и обилие так называемых "рогатых кирпичей" - подставок для вертелов. Свободная от сооружений середина двора была примерно 20 - 25 м в диаметре. Вход на городище был со стороны плато. Фортификация имела внушительный вид, но являлась чисто символической, так как ров был перекрыт земляной "греблей", а вал разрезан посередине. Единственной реальной защитой здесь могли быть лишь ворота, от которых уцелел только один массивный столб, давший нам упомянутую линию симметрии. Сооружение на восточном краю городища, расположенное на противоположном от входа конце, могло быть помостом-жертвенником, на котором часто и помногу горел огонь и происходила разделка жертвенных туш. Обильные следы костров у южной стены свидетельствуют о поджаривании мяса на многочисленных вертелах. Все это происходило перед лицом полукруга идолов, окаймлявших пустую середину двора святилища.