Итак, мы имеем дело с всеиндийской концепцией, которую можно было бы сформулировать следующим образом: чистое бытие, или, иначе говоря, высшая реальность, доступно познанию более всего посредством опыта чистого Света; процесс проявления космоса состоит, при ближайшем рассмотрении, в серии световых эпифаний, а космическая резорбция повторяет эти эпифании различно окрашенного света. Согласно традиции, сохраняемой в Дигханикайе [I,2,2],[31] когда Мир был разрушен, уцелели только лучезарные существа, которые звались Аббассара: у них были эфирные тела, они летали в воздухе, излучали свой собственный свет и жили беспредельно долго. Резорбция в микрокосмическом масштабе имеет место также в момент смерти — и, как мы скоро увидим, процесс смерти состоит, собственно говоря, в серии опытов света.

Из этой всеиндийской метафизики света вытекает несколько следствий, а именно: 1) что наиболее адекватное проявление божества происходит посредством света; 2) что те, кто поднялся на высокую ступень духовности, — то есть, по индийской терминологии, достигли или хотя бы приблизились к положению «освобожденного» или Будды, — сами тоже способны испускать свет; 3) и наконец, что космогония может быть уподоблена явлению светоиспускания. Проиллюстрируем каждый из этих выводов несколькими примерами.

О том, что образцовая теофания представляет собой ослепительный поток света, известно каждому читателю Бхагавад-гиты. Вспомните знаменитую XI главу, в которой Кришна является Арджуне в своем истинном обличии, суть которого — огненная масса.

Но этот пример — лишь самый знаменитый среди бесчисленных световых эпифаний в Махабхарате и в пуранах.[32] Харивамша[33] рассказывает о путешествии Кришны, Арджуны и одного брахмана к северному океану. Кришна приказывает волнам отступить, и все трое пересекают океан, идя словно между двух водяных стен. Они приходят к величественным горам, и по приказу Кришны горы отступают. Наконец они проникают в область тумана, и лошади останавливаются. Кришна бьет туман своей чакрой[34] и рассеивает его — и тогда Арджуна и брахман видят необычайно сверкающий свет, в котором в конце концов растворяется Кришна. Позже Кришна открывает Арджуне, что этот свет был его истинным "Я".[35]

В XII книге Махабхараты Вишну является окруженный сиянием, сравнимым с излучением тысячи солнц. И текст добавляет: "Проникая в этот свет, смертные, изучившие йогу, достигают окончательного освобождения".[36] В той же XII книге Махабхараты рассказывается история о трех мудрецах, которые тысячу лет проходили аскезу в стране к Северу от горы Меру,[37] чтобы обрести способность созерцать истинный облик Нараяны.[38] Голос с неба повелевает им идти на север Молочного Океана, на Шветадвипа, таинственный "белый остров" индийской мифологии, символика которого связана одновременно с метафизикой света и сотериологическим знанием. Мудрецы прибывают на Шветадвипа, но едва они там оказываются, их ослепляет свет, исходящий от Нараяны. Тогда они еще сто лет предаются аскезе и начинают различать каких-то людей, белых, как луна. "Сияние, исходившее от каждого из этих людей, — уточняет текст, — было похоже на блеск Солнца в миг, когда близится миг распада Вселенной". Внезапно три мудреца замечают свет, сравнимый с сиянием тысячи солнц. Это эпифания Нараяны — и весь народ Шветадвипы бежит на свет и приветствует его коленопреклонением и молитвами.[39]

Этот последний пример иллюстрирует два факта: что свет — это самая суть божества, но также и то, что существа, совершенные в мистическом смысле, испускают сияние. Образ Шветадвипы[40] подтверждает тождество света духовному совершенству: эта страна «белая», потому что населена совершенными людьми. И достаточно простой аллюзии на другие "белые острова" индоевропейской традиции — Левке, Аваллон, — чтобы мы осознали, что миф о трансцендентных областях, о краях, не принадлежащих профанной географии, связан с мистической ценностью, присущей белому цвету, символизирующему трансцендентное, совершенство и святость.

Сходные идеи обнаруживаются и в буддизме. Сам Будда говорит в Дигханикайе, что знак, предвещающий явление Брахмы, есть "Свет, который поднимается, и слава, которая блистает".[41] В одной китайской сутре утверждается, что "в Рупалоке,[42] благодаря практике созерцания и отсутствию всякого нечистого желания, боги (Девы) достигают вида самадхи,[43] известного под именем "вспышки огня" (agnidhatu-samadhi), и их тела становятся более блистательными, чем Солнце и Луна. Этот изумительный блеск — результат совершенной доброты их сердец".[44] Согласно Абхидхармакоше, боги ранга Брахмы белы как серебро, тогда как принадлежащие к Рупадхату[45] — желтые и белые.[46] Согласно другим буддийским текстам, восемнадцать разрядов богов все имеют тела, которые блистают, как серебро, и живут во дворцах, желтых, как золото.[47]

Будда тем более изображается излучающим свет. В Амаравати[48] он изображается в форме огненного столпа. Окончив проповедь, он говорит: "Я стал огнем и поднялся в воздух до высоты семи пальм" [Дигханикайя, III, 27]. Два образа преодоления рамок человеческого удела — огненная светоносность ("самовоспламенение") и вознесение — используются здесь вместе. Сияние Будды превращается чуть ли не в клише в текстах [ср. Дивьявадана, 46–47,75; Дхаммапада, XXVI, 51 и т. д.]. Статуи гандхарской школы изображают пламя, выходящее из тела Будды, в частности, из его плеч.[49] На настенных фресках Центральной Азии не только Будды, но и архаты[50] изображены с языками пламени разных цветов, вырывающимися из их плеч. Многие Будды изображены летающими в воздухе, что дало повод принять языки пламени за крылья.[51]