«Немецкую грамматику» Я. Гримм написал за очень короткий срок; безостановочное продвижение вперед такого гигантского труда требовало от него большого напряжения, и на повторное прочтение написанного и корректуры уже не хватало сил. Якоб сам прекрасно понимал, что его труд отнюдь не свободен от недостатков и неточностей, что его можно было бы сделать стройнее и о многом сказать лучше. И надо отдать должное немецкому ученому Карлу Лахману, который оказывал Якобу в этот трудный период твердую моральную поддержку, убеждая, что тот создает эпохальный труд, что его придирчивость к себе излишне строга и что отдельные погрешности работы ничуть не умаляют ее ни с чем не сравнимых достоинств и с успехом будут впоследствии устранены его учениками.

Важно отметить, наконец, что для самого Якоба Гримма смысл создания «Немецкой грамматики» не исчерпывался решением чисто лингвистических проблем, сколь бы важны они ни были:. Исследование языка и его истории было в глазах Якоба и его брата Вильгельма еще одним подходом к изучению и освоению истории и культуры своего народа.

Следующим — после «Грамматики» — этапным трудом Якоба Гримма явилось фундаментальное исследование «Немецкая мифология» (1835 г.). В нем материализовался наконец давний замысел Якоба Гримма реконструировать германскую мифологию, объяснить ее и вернуть ей хотя бы частицу того авторитета, которым она пользовалась во времена германской древности и которого она, по мнению братьев Гримм, вполне заслуживает.

«Немецкая мифология» явилась одной из важнейших работ из целого комплекса исследований, задуманных братьями Гримм в связи с поставленной ими перед собой долгосрочной задачей всестороннего изучения преданий и, пожалуй, завершающей работой в этой области. «Основой основ предания является миф, — пишет Я. Гримм в предисловии к «Немецкой мифологии», — то есть вера в богов... Без такой мифологической основы нельзя понять предание, так же как, не зная происшедших конкретных событий, нельзя представить себе историю»11.

Слово «мифология» вообще имеет два основных значения: во-первых, это совокупность фантастических представлений о мире, заключенных в преданиях (мифах) того или иного народа, и, во-вторых, это наука, занимающаяся изучением мифов. У Якоба Гримма оно употребляется и в том и в другом смысле, в зависимости от контекста.

Создавая эту работу, Я. Гримм преследовал две основные цели: 1) собрать буквально по крохам отрывочные сведения, касающиеся мифологических представлений древних германцев, и систематизировать их; 2) показать родство германской и скандинавской мифологии.

Интерес к мифологии как самостоятельной области философских, историко-литературных и фольклорных исследований по-настоящему родился в эпоху романтизма; этот интерес велик как в раннем, так и в позднем романтизме, хотя истоки его в том и другом совершенно различны. Но так или иначе, а именно романтизм дал мощный толчок глубокому и всестороннему изучению мифов разных времен и народов, в том числе и мифов германской древности, и именно немецким романтикам братья Гримм в большой степени обязаны и своими мифологическими устремлениями.

Занимаясь мифологическими изысканиями, немецкие романтики преодолевали пренебрежительное отношение к мифу, бытовавшее в предшествующую эпоху — эпоху Просвещения. Просветители трактовали миф как сознательный вымысел, как басни и россказни, распространявшиеся хитрыми жрецами и охочими на выдумку поэтами.

Вот поэтому всем, кто публиковал свои первые работы по мифологии, приходилось не только идти вразрез с утвердившимся безразличным, а то и пренебрежительным отношением к мифам, но и преодолевать известную косность и противодействие в ученом мире. «Немецкой мифологии пришлось очень нелегко — лишь с большим трудом отвоевала она себе доступ в круг научных исследований», — говорил позднее Якоб Гримм в своей лекции «О двух найденных мной стихотворениях времен немецкого язычества», прочитанной в Берлинской академии наук 3 февраля 1842 года.

Правда, занимаясь мифами, романтики впадали в другую крайность и видели в мифах таинственное и совершенное воплощение народной мудрости, граничащее с откровением.

Вопросы мифологии занимают одно из важных мест в эстетической теории иенских романтиков — Новалиса, братьев Шлегелей, пожалуй, больше других — Шеллинга. Идею о том, что мифология может быть кем-то вымышлена, выдумана, Шеллинг решительно отвергал12. Мифология по Шеллингу — это единственно возможный архаичный способ выражения народного самосознания, и источником, порождающим мифологические формы, является само человеческое сознание. Правда, он считал, что мифология появляется вместе с появлением различных народов — вместе с расщеплением единой божественной сущности и сама по себе является ее реликтом.

Значительное влияние на мифологическую концепцию братьев Гримм, и в первую очередь Якоба, оказали идеи Шеллинга о национальном духе как основе и источнике многих материальных явлений жизни. И вот теперь, после выхода в свет «Немецкой мифологии» Я. Гримма, в западноевропейской филологической науке окончательно утверждается взгляд на мифологию как на продукт «бессознательно творящего духа», некой «коллективной души» и одновременно как выражение сущности народной жизни.

Книга Я. Гримма представляет собой не беллетризованное собрание древнегерманских мифов, рисующее нравы и облик обитателей германского Олимпа на манер мифов Древней Греции, а вполне академический трактат. Здесь, как и в других своих работах зрелого периода, Якоб оперирует огромной массой фактического материала, опираясь на самые разнообразные фольклорные и исторические источники, включая греческих и римских авторов, охотно пускаясь в головокружительные лингвистические изыскания и исторические экскурсы. Он терпеливо и внимательно прослеживает генеалогию германских богов, устанавливает параллели с родственными фигурами античной, скандинавской и восточной мифологии, описывает основные изменения, происходившие в облике, «призвании» и «характере» этих богов, отмечает различия в понимании того или иного божества у разных германских народов.

В поле зрения Якоба Гримма попадают не только боги и герои, но все то, что так или иначе облекается фантазией древних германцев сверхъестественными свойствами и играет важную роль в их системе воззрений на мир и природу. Отдельные главы посвящены небу и звездам, дню и ночи, миру, душе, деревьям и животным, колдовству, призракам, смерти и болезни. Важное место отводится у Я. Гримма религиозным обычаям и суевериям древних и современных ему германских, славянских и романских народов.

Реконструкция немецкой мифологии, вещь сложная сама по себе, усугублялась, как известно, рядом обстоятельств, связанных с христианизацией Германии. Смена язычества христианством проходила далеко не гладко.

Христианство пришло в Германию как враждебная язычеству религия, организовывавшая свои богослужения на латинском языке, непонятном простому народу. Совершать привычные обряды, верить в местных германских богов объявлялось преступлением, а языческие храмы и святые места подлежали разрушению или, по крайней мере, превращению в христианские. Хотя эта борьба носителей новой религии в Германии не всегда и не везде была крайне радикальной, а нередко сочетала насилие с тактическими уступками, но так или иначе она ставила целью уничтожение языческой культуры и очень во многом здесь преуспела. «Историю языческих воззрений на мир будет тем легче писать, чем дольше отдельные народы оставались в стороне от обращения в новую религию», — отмечал Якоб Гримм во введении к «Немецкой мифологии»13.

В связи с этим в ходе восстановления древнегерманской мифологии от исследователя требовались, помимо хорошего знания истории, умение различать те элементы верований и обрядности, которые сохранились в неизменном виде еще со времен язычества, от верований, образовавшихся в процессе взаимовлияния язычества и христианства, в ходе которого языческие боги были дискредитированы и превращены в «низшие» существа германской мифологии. «Самые показательные примеры огрубления и фальсификации поэтических преданий времен язычества, — пишет Я. Гримм в предисловии к «Немецкой мифологии», — приводятся в 26-й и 27-й главах книги; эльфы и великаны превращены (христианством. — Ред.) в чертей, прорицательницы — в ведьм, и даже Вотан выродился в страшного охотника, а Хольда и Берта стали просто пугалами для детей; вороны Вотана переданы теперь во владение дьяволу».