ГЛАВА 23

Произошедшее вчерашней ночью преследует меня, как приведение.

Я не спала всю ночь и теперь расплачиваюсь за это. Веки тяжелеют. Глаза продолжают открываться и закрываться, снова и снова. По моей вине не спала и Эвелин. Всю ночь я держала ее на руках, одержимая тем, что Кэйт вызовет дежурного доктора, который внезапно ворвется ко мне, напичкает меня лекарствами или отберет мою дочь.

Громко звонит телефон. Все резко замолкают и смотрят на него. Ригэн, которая последние полчаса мерила шагами комнату, несется к аппарату.

Есть два вида контактов с внешней стороной: часы посещения и звонки.

Все, в том числе и я, не сводят глаз с телефона. Помимо настольных игр и телевидения, это самое желанное развлечение. Наш телефон — большой настенный бежевый аппарат с длинным шнуром, который практически лежит на полу.

Ригэн зажимает трубку между щекой и ухом и прислоняется к стене, отчего становится похожа на девочку-подростка, которая болтает со своим возлюбленным. Сахарно-сладким голосом, она произносит:

— Благодарим вас за звонок в Оздоровительный центр «Фэйрфакс», где мы не оправдываем убийства или даже мысли о нем, но доктора запихивают в нас столько таблеток, что их хватит, чтобы задохнулась лошадь. Чем могу вам помочь?

На секунду Ригэн устремляет взгляд в пол, а затем округляет глаза. Она отводит трубку в сторону и, не прикрывая микрофон, протягивает ее Элис.

— Это тебя.

Элис встает. Ее лицо бледнеет.

— Кто это?

— Сатана. Хочет знать, почему ты не создала портал в ад, — невозмутимо отвечает Ригэн.

Элис закатывает глаза, а Ригэн разражается таким приступом смеха, что слезы текут по лицу.

— Прекрасная шутка. Нужно запомнить… нужно запомнить это.

Затем она смотрит на новенькую.

— Стэлла, — драматично зовет она, — Стэлла! Это тебя!

Новенькая вскакивает со стула и летит к телефону.

— Боже, я здесь, — шипит она, прежде чем взять трубку и отвернуться лицом к стене.

Ригэн пожимает плечами и начинает ходить по комнате. Она всегда такая озорная, с блеском в глазах. Но сегодня она какая-то дерганная, смотрит на всех с вызовом, словно надеется с кем-нибудь поругаться.

— Я так чертовски устала! — драматично выдает она, когда проходит мимо столов.

Несколько пациентов поднимают глаза, но по-настоящему никто не обращает на нее внимания.

Ригэн разворачивает стул и, сев на него верхом, прямо напротив меня, указывает на стену.

— Кажется что-то не так с часами.

Медсестра даже не поворачивается в сторону часов.

— Нет, с ними все хорошо.

— А вот и нет! Когда я вошла было 12:15. Я была уверена, что прошло несколько часов и посмотрела. Прошло лишь пять минут!

Я согласна с Ригэн. Кажется, словно часы движутся в обратном направлении, лишь бы посмеяться над нами.

— Повторяю, с часами ничего не случилось, — отвечает медсестра, — а если тебе и правда так скучно, то почему бы тебе не пойти на занятие по рисованию. Оно начнется через пятнадцать минут.

— Занятие по рисованию?

Ригэн хлопает в ладоши и насмешливо улыбается медсестре.

— Хватит выбирать! Я в таком восторге! Словно сейчас прокачусь на единороге по радуге!

Медсестра поворачивается и уходит.

Мой взгляд прикован к странице книги, лежащей передо мной. Последние сорок минут я снова и снова перечитывала ее, ожидая, что слова сложатся во фразы и я смогу погрузиться в эту удивительную историю. Но ничего не срабатывает; над моей головой висит черное облако, которое погружает меня в тоскливое настроение. Мне хочется избавиться ото всех, кто смотрит в мою сторону. Вероятно, в моих интересах, как и в интересах окружающих, оставаться в своей комнате. Но если бы сегодня я осталась там, то не смогла бы усидеть спокойно, даже если бы попыталась.

Обычно, когда я нервничаю, рядом со мной находится Эвелин, чтобы успокоить меня, чтобы я сжимала ее и укачивала. Но впервые она с одной из медсестер, и я начинаю сожалеть о своем решении. Утром оно казалось мне великолепным. Всю ночь Эвелин кричала мне на ухо, сколько бы я ее не успокаивала. Словно она разделяет слова Уэса, и больше мне не доверяет.

Сьюзан — одна из самых добрых здесь медсестер — предложила присмотреть за Эвелин. Она сказала, что иногда мамочкам нужно побыть наедине с собой, поэтому я согласилась. Она заметно удивилась. Обычно, я никому не разрешаю позаботиться об Эвелин, но Сьюзан подставила руки, и я нежно передала ей Эвелин. Практически сразу моя дочь прекратила плакать.

Повисает оглушительная тишина, и все что я слышу, это слова Уэса: «Может быть это ты злодей в нашей истории… Может быть это ты злодей в нашей истории… Может быть это ты злодей в нашей истории…»

Ригэн отклоняется назад, пока ее стул не касается стула Ксандера. Он в Фэйрфаксе по неизвестной причине. Я знаю только то, что он слишком много со всеми болтает и находится тут дольше меня.

Ригэн не слишком тихо произносит:

— Чем занимаешься?

— Спокойно читаю. — отвечает он. — Тебе бы тоже не мешало попробовать.

— Ребята, — предупреждает медсестра, — потише.

Ригэн замечает, что я таращусь на нее. Ее стул громко скрипит ножками, отчего я вздрагиваю. Она кладет подбородок на спинку стула и смотрит на меня в ответ.

— А ты чем занимаешься?

— Смотрю на то, как ты болтаешь с Ксандэром.

— Сколько ты уже здесь? — внезапно спрашивает она.

— Уже давно, — кратко отвечаю я.

— Ну, сколько? — настаивает она, — Четыре года? Пять? Два? Скажи хоть примерно.

Если она так хотела завязать разговор, то ей стоило придумать что-нибудь получше. Во мне начинает закипать злоба. Я изо всех сил пытаюсь сдержать ее.

— Это тебя так волнует?

— Конечно. Месяц в этом месте равен десятилетию в тюрьме.

Я прикусываю кончик языка, чтобы не сказать то, о чем потом могу пожалеть. Очевидно, что мне не хочется с ней разговаривать. Но Ригэн стоит на своем и смотрит на меня.

— Как дела у дочери?

— Отлично.

— Где она?

Я выпрямляюсь и смотрю на нее.

— С медсестрой.

— Так значит Фэйрфакс не только место для больных головой, но еще и чертов детский садик. Как забавно.

Я не отвечаю.

— Нам следует сделать вывеску и повесить ее снаружи. Уже представляю, как это будет.

Она проводит рукой в воздухе, словно перед ней появляется радуга.

— Фэйрфакс: один раз в день мы превращаем ваших детей в сумасшедших.

Слова Ригэн идеально совпадают со словами Элис:

— В Фэйрфаксе ребенку не место.

При каждой мысли об этом, ярость все сильнее закипает во мне.

Я сделала несколько глубоких вдохов. Нужно просто улыбнуться и притвориться, что ее нет рядом. Но мой мир катится вниз по спирали, и я с удовольствием придушила бы Ригэн, лишь бы она заткнулась.

— Мне так хочется узнать почему ты здесь, — произносит она.

Прежде чем уйти, я опираюсь руками на стол и смотрю на нее.

— Основное правило Фэйрфакса — никогда ни у кого не спрашивать, как человек сюда попал, почему, и как долго он здесь. И что-то подсказывает мне, что ты не первый раз в подобном месте. Разумеется, ты уже знаешь правила игры.

Я знаю, что мои слова задели ее за живое. Она шокировано распахнула глаза, но все же слабо улыбнулась.

— Слушать такое крайне неприятно.

Я пожимаю плечами. Велика вероятность, что вскоре я об этом пожалею, но не сейчас.

— Мне кажется я знаю, почему ты здесь. Хочешь знать?

Медленно уходя, я бросаю через плечо:

— Нет.

— Думаю, что ты здесь, потому что ты слабая! — кричит мне вслед Ригэн. Я застываю как вкопанная. Кровь приливает к лицу. Я не оборачиваюсь, но чувствую, как Ригэн улыбается.

— Да, так и есть, ты слабая. Расхаживаешь здесь, словно это твои владения, считаешь, что твоя фальшивая жизнь прекрасна, но правда в том, что ты слабая и мягкотелая. Ты — жертва.

Жертва. Ригэн выплюнула это слово, словно оно ядовитое.

Не в силах больше этого терпеть, я оборачиваюсь.

— Заткнись.

Улыбнувшись, Ригэн вскакивает со стула и встает за спиной другой пациентки.

— Вот она разговаривает со своей рукой. Путает дни. Чокнутая.

Она подбегает к следующему столику, плюхается на свободный стул и тычет пальцем в сторону женщины, неотрывно глядящей на часы.

— Она думает, что сейчас 1993. Курт Кобейн все еще поет, а президент страны — Клинтон. Она поехавшая.

Затем она медленно встает и смотрит мне в глаза.

— Но ты? Ты видишь себя. Ты разговариваешь. Ты здесь. Тем не менее, ты боишься всего. Стоит только препятствию появиться у тебя на пути, как ты сразу же сдаешься. Единственное, что ты делаешь — ухаживаешь за ребенком…

Ригэн сумасшедшая. Она громкая, всегда шутит и указывает на чужие проблемы, поэтому на нее никто не обращает внимания. Я все это знаю, но тем не менее иду к ней. Я заглотила наживку.

— Заткнись!

— Ты можешь менять ей чертовы подгузники. Можешь кормить ее и петь всякие песенки, но это ничего не изменит. Хочешь знать почему? — она наклоняется поближе. — Потому что ты плохая мать.

Ксандэр выдыхает. Не смеется. Сьюзан за стойкой медсестер, но она медленно встает со стула, оценивающе глядя на Ригэн. Элис же улыбается.

Не покупайся на это. Это ловушка.

Но я не могу. В голове бесконечным эхом звучат два слова: плохая мать. Плохая мать. Плохая мать! Они становятся все громче и громче, пока не начинают звучать так громко, словно кто-то кричит мне на ухо в мегафон.

Ригэн замечает мое смятение. Она смеется, поначалу слабо, но вскоре смех поглощает ее всю, так что слезы текут по щекам.

Все что я вижу перед глазами — красные искры. Злость, которая так долго накапливалась внутри меня, наконец-то выходит наружу. Вырывается так резко, что у меня нет времени обдумать свои действия.

Я залезаю на стол и прыгаю на Ригэн. Застаю ее врасплох и выбиваю из нее дурь. Я используюсвое преимущество.

Вокруг меня крики и вздохи. Стулья скрипят по полу. Кто-то двигается, но я не останавливаюсь. Мои руки сжаты вокруг ее горла, и я сдавливаю его как можно сильнее.

— Что насчет тебя, Ригэн? — тяжело дыша спрашиваю я. — Расскажи мне свою чертову историю.