ГЛАВА 30

Ноябрь 2015

С момента моей вспышки прошло два дня.

Все, включая остальных пациентов, стараются держаться от меня подальше, словно я ядовитая. Дольно фиговое положение, знаете ли, когда даже пациенты боятся тебя.

Во время завтрака и обеда я замечаю, что каждый мой шаг контролируется медсестрами. Я чувствую холодный взгляд Элис на своей спине, прожигающий дыры в моих вещах. Во время групповой терапии, я спокойно сижу, держа Эвелин. Она тихо сидит у меня на коленях. Кажется, она поняла, что я изменилась.

Наступает время арт-терапии. Все столики в комнате отдыха трансформируются в маленькую художественную студию. На каждом столе валяются ножницы с тупыми краями, мелки, маркеры, клей и цветные карандаши. Большинство пациентов погружены в искусство. Я никогда не была в восторге от раскрашивания и созидания. Но сегодня я делаю исключение. Я рисую радугу, которая похожа на творение человека, находящегося под воздействием наркотиков.

За столиком напротив меня, девушка крадет степлер у другого пациента. Она пытается «выбить» слова на своей коже. Медсестры немедленно окружают ее и вырывают у нее степлер. Девушку угомонили, но я замечаю, что она успела написать буквы «Х» и «И» на своей руке. Из ран сочится алая кровь.

Что она хотела написать? Я никогда не узнаю. Да и не хочу знать.

Ригэн сидит за другим столом. Она подмигнула мне, когда я вошла в комнату, но Сьюзан сразу же оградила меня от нее.

— Очень мило, Виктория. Очень мило, — хвалит меня преподаватель рисования. Больше чем уверена, что эта женщина, которая приходит каждый вторник, преподает рисование в местной старшей школе.

Я тупо киваю.

— И что это значит?

— Это радуга.

— Но что это значит для тебя? — она задумчиво постукивает пальцем по подбородку, — что внутри тебя нет ничего кроме света и цвета?

Ее слова настолько банальны, словно она подцепила их на курсах после школы. Хотя я пытаюсь воспринять ее слова сердцем. Я киваю головой и фокусируюсь на моем ненормальном рисунке. Но сколько бы я не смотрела на него, все равно у меня не получается увидеть там свет, о котором она упомянула.

Равновесие моего мира пошатнулось. Мысли и воспоминания смешались, и я не знаю, что думать и во что верить.

Терапия заканчивается. Медсестры собирают листы бумаги. Уносят художественные принадлежности. Комнату освобождают. В помещение остается несколько человек, и я одна из них.

Работает телевизор. Показывают какой-то сериальчик. Его смотрят только медсестры. Я же пялюсь на экран только от скуки. Там мужчина ведет оживленную беседу с женщиной, которая выглядит смущенной.

Со скрежетом отодвигаю стул и встаю. Во мне пробуждается энергия, которая не хочет угасать. Я начинаю ходить по комнате. Чувствую себя бесполезной. Я должна что-то делать. Если никто мне не поможет, я помогу себе сама.

Голова пульсирует. Вероятно, мне надо прилечь. Больше часа назад я попросила у медсестры обезболивающее. Быстро выпила. Таблетки не помогли. Боль усилилась.

Эвелин у меня на руках. Она не кричит. Только ерзает, потому что ей некомфортно.

И тут в комнату входит Ригэн и подлетает ко мне. Я напрягаюсь. Мы не разговаривали с момента моей атаки на нее. Она кивает мне головой, с хитрой ухмылкой на лице.

— Привет, Виктория.

Я смотрю на нее. Из-за нее меня заперли в комнате. Она последняя, кого мне сейчас хочется видеть.

Ригэн барабанит пальцами по столу и оглядывается. Все очень быстро перерастает из состояния напряжения в состояние неловкости. Я знаю, что должна извиниться перед ней за нападение, но не могу заставить себя произнести ни звука.

— Смотри, я решила простить тебя за все эти… — она хватает себя руками за шею и закатывает глаза, — за все эти удушения.

— Я не хотела…

Она поднимает руку вверх.

— Пожалуйста. Я знаю, что ты хотела. И знаю, что заслужила это. К тому же, ты мне нравишься, так что давай оставим это в прошлом, ладно?

Ригэн протягивает мне руку.

Перемирие с Ригэн напоминает перемирие с Сатаной. Возможно, произошедшее несколько дней назад, притянет меня ближе к аду за то, что я тянусь и пожимаю ее руку.

— Великолепно, — она наклоняется вперед и произносит так, словно берет у меня интервью. — Ну, разве теперь ты не чувствуешь себя лучше?

— Зачем ты вообще разговариваешь со мной?

— Ты мне нравишься, Виктория. Ты как лилия среди черных роз. Очевидно, что у тебя есть свои заскоки, но это место не для тебя. К тому же у нас обеих есть персона нон грата, которой запрещено появляться здесь. Мы можем стать ближе благодаря нашему сумасшествию. Ты попыталась убить меня, и, если даже это не разрушило нашу дружбу, тогда я вообще не знаю, что сможет ее разрушить

Это одна из самых честных, если не сказать самых добрых вещей, которые Ригэн когда-либо говорила мне. С секунду я просто смотрю на нее.

Прежде чем я успеваю что-то сказать, входит медсестра.

— Эй, — медленно произносит она, — разве вам можно находиться рядом друг с другом?

— Расслабься. Теперь мы лучшие друзья. — отвечает Ригэн с милейшей улыбкой, — На самом деле я только что закончила расчесывать волосы Виктории, и мы обсудили последнюю серию «Скандала» (Примеч. ред. Скандал — американский драматический телесериал).

Медсестра закатывает глаза и двигается дальше.

Ригэн смотрит через мое плечо и встает.

— Похоже, мои часы посещения закончены.

Я оборачиваюсь и вижу, что ко мне направляется Синклэр. Меня наполняет чувство облегчения, когда я вижу его. Думала, он больше не придет. Если бы он не пришел, я бы не стала его винить. Это унизительно, что Синклэр видел меня в тот момент, когда я так пала столь низко. Если бы я могла вернуться назад и отмотать момент, я бы так и сделала.

Он идет прямо ко мне. Улыбается, но улыбка вымученная, словно произошедшее испытывает его и высасывает энергию. На мгновение я начинаю бояться, что он пришел сюда только для того, чтобы сказать, что он сдается и никогда больше не придет ко мне. Это не должно произойти.

Прежде чем он подходит к моему столу, я встаю и иду к нему. Не хочу разговаривать с ним, когда на нас смотрит так много людей. Я указываю направо в сторону стойки с журналами.

— Пойдем туда.

Он идет так близко ко мне, что от этого у меня буквально начинает покалывать кожу. Когда мы доходим до угла, я прислоняюсь к стене. Приходится заглушить в себе порыв обнять его руками за шею и никогда не отпускать.

Банальные «привет» или «как ты» кажутся жалкими и неубедительными. И бессмысленными. Чем больше я вспоминаю прошлое и наши взаимоотношения с Синклэром, тем отчаяннее я нуждаюсь в его присутствии.

Синклэр прочищает горло. Он переминается с ноги на ногу, словно мысль о том, что он собирается сказать, заставляет его чувствовать себе неуютно.

— Думаю, нам стоит поговорить о том, что произошло в той комнате несколько дней назад.

— Думаю, нам не стоит этого делать.

— Виктория…

— Я не могу говорить об этом.

— Но я должен знать, что произошло. Я вошел, а ты прижала ее к полу и душила.

Я хватаюсь за прядь собственных волос и начинаю накручивать на палец. Иногда эмоции так сильно переполняют меня, что я не знаю, как с ними бороться. Вот как сейчас. Я просто хочу распределить их на правильные места. Может быть тогда мне станет легче дышать.

Синклэр обхватывает мои запястья. Очень нежно, он отводит мои руки от головы. Я поднимаю голову, и вижу на его лице озадаченность.

— Я всего лишь хочу помочь тебе. Это все, чего я хочу последние полгода, понимаешь? — Его голос переходит в шепот. — Поговори со мной и скажи, что ты чувствуешь. Я люблю тебя, и чувствую твою боль.

От услышанных от него слов, я испытываю облегчение. Хочу быть значимой для него. Для Синклэра Монтгомери.

Я делаю глубокий вдох.

— О…она сказала, что я плохая мать.

После произнесенных слов, ярость начинает угасать, ее сменяет грусть. Это так нелепо. Мы с Ригэн все уладили. Но этот момент просто великолепная возможность показать, что ты можешь простить человека, но никогда не забудешь сказанных им слов.

— Виктория, — нежно говорит Синклэр, — это неправда. Ты же знаешь это, верно?

Я ничего не отвечаю.

— Она пыталась вывести тебя из себя.

Я начинаю смеяться и вытираю слезы с лица.

— Да, ну, у нее это получилось.

Внезапно я чувствую себя такой глупой.

Синклэр одной рукой нежно обнимает меня за плечо и притягивает к себе.

— Ты не плохая мать и никогда такой не будешь.

Я поднимаю голову.

— Хотя может она права. Она безумна, но некоторые безумцы — умнейшие из людей. Они говорят то, о чем другие только думают!

— Нет, — говорит он тихо, но яростно, — даже не смей так думать.

Я продолжаю говорить, словно Синклэр ничего и не сказал.

— Когда Ригэн все это произнесла, я посмотрела на свои руки и увидела, что Эвелин даже не со мной. Я отдала ее медсестрам.

— Все мамы нуждаются в перерыве.

— Но не хорошие мамы. Хорошие мамы защищают своих детей.

— Это неправда, — с горечью в голосе возражает он.

Мы молчим. Мне не надо открывать ему душу, чтобы Синклэр увидел, как сильно меня ранили слова Ригэн. Он уже внутри меня. Он итак все это видит.

Я отвожу взгляд от пола смотрю на Синклэра из-под ресниц.

— Ты собираешься бросить меня сейчас?

Синклэр хмурится. Видно, что это задело его. Его плечи опустились, словно слова, произнесенные мной, навалились всей тяжестью.

— Однажды я сказал тебе, что никогда не брошу тебя здесь одну и не собираюсь отказываться от своих слов.

Я смогла улыбнуться.

Синклэр оглядывается и понижает голос.

— Ты вспомнила что-нибудь еще?

Я киваю.

— Да. Прошлой ночью доктор Кэллоуэй показала мне еще несколько фотографий.

Огонек интереса мелькает в его глазах.

— Что ты вспомнила?

Я наклоняю голову вперед. Нас разделяют всего несколько дюймов. Приходится напомнить себе, что мы не одни.

— Тот день, когда мы доставляли цветы.

Он ухмыляется.

— Конечно, — на секунду он замолкает, — ты помнишь это?