— Но почему Баркер вернулся на место преступления, мистер Квин? — спросила Дженни. — Это было глупо… мерзко… — Она вздрогнула.

— На это существует простой ответ. У меня есть идея…

Они находились в алькове, и Эллери шагнул в гостиную, где Бенсон и его люди сидели на корточках возле дыры в полу, орудуя в жутком месиве молотками и стамесками.

— Нашел! — крикнул Бенсон, вскакивая на ноги и бросая молоток. — Вы были правы, мистер Квин! — В его руке сверкал огромный неотшлифованный алмаз.

— Так я и думал, — кивнул Эллери. — Баркер мог вернуться только по одной причине, если тело было надежно спрятано, а Джиллетт считался живым, — ради добычи. Но он должен был забрать ее, убив Джиллетта. Значит, Баркер был одурачен — Джиллетт, гранильщик драгоценных камней, изготовил копию алмаза перед побегом из Чикаго, которую и украл Баркер. Когда он обнаружил свою ошибку, уехав отсюда в июле, было слишком поздно. Поэтому он дождался следующей командировки в Нью-Бедфорд, чтобы взломать пол. Вот почему он находился на вытертом участке ковра, когда пес прыгнул на него.

Последовала пауза, которую нарушила Дженни:

— По-моему, вы… это чудесно, мистер Квин. — Она погладила его по голове.

Эллери двинулся к двери.

— Чудесно? Помимо неортодоксальной личности убийцы, в этом деле есть только один чудесный момент, дорогая моя. Когда-нибудь я напишу монографию о феномене совпадения.

— Что вы имеете в виду? — осведомилась Дженни.

Эллери открыл дверь, жадно вдыхая свежий утренний воздух с его бодрящим запахом соли. На холодном черном небе виднелись первые полосы рассвета.

— Название гостиницы, — усмехнулся он.

Мистер Эллери Квин часто утверждал, что из сотен уголовных дел, в раскрытии которых он мог принимать участие, будучи сыном знаменитого инспектора Квина из нью-йоркского Главного полицейского управления, ни одно не предлагало более простого диагноза, чем то, которое он именовал «делом о часах под стеклянным колпаком». «Оно было настолько простым, — искренне говорил он, — что любой старшеклассник, обладающий элементарными познаниями в алгебре, решил бы его с такой же легкостью, как обычное уравнение». Его спрашивали, что, в таком случае, можно было ожидать от бедного необразованного детектива из регулярных полицейских сил, чьи познания в алгебре были менее чем элементарными, если бы он столкнулся с подобным «простым» делом. На это Эллери вполне серьезно отвечал: «Протест принят. Теперь резолюцию следует читать так: «Любой, обладающий здравым смыслом, мог бы раскрыть это преступление. Оно столь же элементарно, как дважды два».

«Резолюция» звучала несколько жестоко, учитывая, что среди тех, кто имел возможность и, безусловно, желание раскрыть упомянутое преступление, был отец мистера Эллери Квина, инспектор Квин — далеко не самый тупой из следователей. Но Эллери, несмотря на свой блистательный интеллект, иногда склонен путаться в определениях — его сверхъестественная способность к строгой логике куда выше здравого смысла обыкновенного человека. Последний никак не назвал бы элементарной проблему, в которой, в числе прочих, фигурировали следующие компоненты: пурпурный аметист, изрядно опустившийся эмигрант из царской России, серебряная чаша, игра в покер, пять панегириков по случаю дня рождения и, конечно, безобразный раннеамериканский реликт, именуемый «часами под стеклянным колпаком». Внешне этот перечень кажется фантастическим ночным кошмаром маньяка — любой человек, наделенный восхваляемым Эллери «здравым смыслом», сказал бы именно так. Однако, когда Эллери расположил все элементы в должном порядке и указал на «очевидный» ответ — с присущей ему почти монашеской интеллектуальной невинностью, как если бы каждый обладал его талантом проникновения сквозь пелену невероятных сложностей! — инспектор Квин, достойный сержант Вели и прочие, выражаясь фигурально, протерли глаза, настолько все оказалось ясным.

Как и любое убийство, это началось с трупа. Сверхъестественную атмосферу дела сразу ощутили те, кто стоял в пахнущем мускусом антикварном магазине Мартина Орра, глядя на то, что осталось от его хозяина. Инспектор Квин отказывался верить своему прославленному чутью, и причина была не в кровавой природе преступления, ибо он был знаком со сценами бойни не хуже мясника, и кровь давно перестала вызывать у него трепет. То, что маленькую лысую голову Мартина Орра, знаменитого антиквара с Пятой авеню, чье заведение было кладезем подлинных редкостей, превратили в безобразное месиво, было всего лишь деталью, тем более что орудие убийства — тяжелое пресс-папье, испачканное кровью, но тщательно вытертое с целью удаления отпечатков пальцев, — лежало неподалеку от тела. Нет, выпучить глаза заставляло не само убийство Орра, а то, что он, по-видимому, сделал, умирая на холодном цементном полу своего магазина уже после нападения.

Реконструкция событий, происшедших вслед за тем, как убийца Орра выбежал из лавки, оставив антиквара умирать, казалась не представляющей никакого труда. Получив удар по голове сзади в главной комнате своего заведения, Мартин Орр прополз шесть футов вдоль прилавка — об этом четко свидетельствовал кровавый след, — сверхчеловеческим усилием поднялся перед витриной с драгоценными и полудрагоценными камнями, разбил слабеющим кулаком тонкое стекло, пошарил среди драгоценностей, схватил большой аметист без оправы, снова упал на пол, сжимая камень в левой руке, затем прополз по касательной пять футов мимо стола с антикварными часами к каменному пьедесталу, опять встал и намеренно стащил с пьедестала находившийся на нем предмет — старинные часы под стеклянным колпаком, — которые свалились на пол рядом с ним, разбив хрупкую оболочку на тысячу кусков. После этого мистер Орр скончался, все еще держа аметист в левой руке и возложив окровавленную правую руку на часы, словно для благословения. Каким-то чудом часовой механизм не пострадал от падения — одной из причуд Мартина Орра было постоянно поддерживать на ходу все его великолепные часы, и до ушей окружавших труп антиквара в то пасмурное воскресное утро доносилось приятное тиканье часов, лишившихся стеклянного колпака.

Сверхъестественно? Скорее, происшедшее походило на чистое безумие.

— Против этого должен быть специальный закон, — проворчал сержант Вели.

Доктор Сэмюэль Праути, помощник главного медэксперта округа Нью-Йорк, поднялся, обследовав труп, и ткнул ногой в неподвижные ягодицы Мартина Орра — антиквар лежал лицом вниз.

— Старику было лет шестьдесят, — проворчал он, — но сил у него было побольше, чем у многих молодых. Поразительная выносливость! Старая обезьяна получила страшный удар по голове, но так цеплялась за жизнь, что смогла совершить тур по комнате! Такое удалось бы мало кому и помоложе!

— Ваш профессиональный восторг оставляет меня равнодушным, — сказал Эллери.

Джуна, цыганский мальчик на побегушках в доме Квинов, поднял его с теплой постели полчаса назад. Инспектор уже ушел, оставив для Эллери приглашение прийти на место происшествия, если он не возражает. Эллери редко возражал, когда речь шла о преступлении, но сейчас он не успел позавтракать и поэтому пребывал в дурном расположении духа. Прибыв на такси к лавке Мартина Орра, Эллери застал инспектора и сержанта Вели расспрашивающими убитую горем пожилую вдову антиквара и смертельно напуганного гиганта славянского происхождения, который представился на ломаном английском как «бывший князь Павел». Бывший князь оказался одним из бесчисленных кузенов Николая Романова; попавший в водоворот русской революции, он смог бежать из России и теперь вел не слишком роскошную жизнь в Нью-Йорке в качестве социальной диковинки. Дело происходило в 1926 году, когда русские эмигранты из царской семьи еще являлись новшеством в обители демократии. Как Эллери указывал значительно позже, был не только 1926 год, но воскресенье 7 марта 1926 года, хотя в тот момент казалось нелепым придавать значение точной дате.