Автомобиль мчался в темноте; его фары освещали только неумолимые потоки дождя и лишь изредка дерево, дом или ограду.

Миллан откашлялся.

— Паршивая погода, верно, сэр? Не упомню таких дождей, как этой весной.

Ко всему еще болтливый шофер! — с немым стоном подумал Эллери.

— В такую ночь добрый хозяин собаку не выпустит, — отозвался он.

— Вы немного опоздали, не так ли, сэр? — продолжал Миллан. — Ваш поезд прибыл в одиннадцать пятьдесят. А мистер Оуэн сказал мне утром, что ожидает вас поездом в десять двадцать.

— Пришлось задержаться, — буркнул Эллери, желая очутиться в могиле.

— Новое дело, мистер Квин? — с интересом осведомился Миллан, кося глазами.

Господи! И он туда же…

— Нет-нет. Просто у моего отца ежегодное обострение слоновой болезни. Бедный папа! Мы уже думали, это конец.

Шофер разинул рот, затем перенес внимание на мокрую и грязную дорогу. Эллери, облегченно вздохнув, закрыл глаза.

Однако Миллан, видимо, отличался упорством, ибо после минутной паузы усмехнулся — правда, с некоторым сомнением — и снова заговорил:

— Сегодня вечером у мистера Оуэна суматоха, сэр. Понимаете, мастер Джонатан…

— А! — отозвался Эллери, слегка вздрогнув.

Значит, мастер Джонатан? Эллери помнил его в нежном возрасте где-то между семью и десятью годами как быстроглазого мальчишку с дьявольской способностью надоедать окружающим… Он снова поежился, на сей раз от дурного предчувствия. Надо же — совсем забыть о мастере Джонатане!

— Да, сэр. У Джонатана завтра день рождения, по-моему, ему исполняется девять, поэтому мистер и миссис Оуэн готовят нечто особенное. — Миллан вновь таинственно усмехнулся. — Это секрет, понимаете? Мальчик… мастер Джонатан ничего об этом не знает. Для него это будет сюрпризом.

— Сомневаюсь, Миллан, — промолвил Эллери и погрузился в угрюмое молчание, прервать которое уже не могла даже льстивая болтовня шофера.

«Классный домик» Ричарда Оуэна оказался большим, беспорядочно выстроенным сооружением с флигелями, фронтонами, цветными камнями и яркими ставнями, в которое упиралась извилистая подъездная аллея, усаженная по бокам деревьями. В окнах ярко горел свет, а парадная дверь была приоткрыта.

— Вот мы и прибыли, мистер Квин! — весело воскликнул Миллан, выскакивая из машины и распахивая дверь. — До порога один прыжок, сэр, так что вы не успеете промокнуть.

Эллери вышел из автомобиля и покорно прыгнул к порогу. Миллан вытащил его чемодан и отнес на крыльцо.

— Дверь открыта, и никого не видно, — усмехнулся он. — Вероятно, прислуга наблюдает представление.

— Представление? — переспросил Эллери, ощущая тошноту.

Миллан придержал перед ним дверь.

— Входите скорее, мистер Квин. Я приведу мистера Оуэна… Понимаете, они репетируют. Не могли этим заняться, пока Джонатан не ляжет, поэтому им пришлось ждать допоздна. Представление будет завтра, а Джон очень проницательный — родителям с ним приходится нелегко…

— Охотно верю, — буркнул Эллери. Черт бы побрал и Джонатана, и всю его родню! Он стоял в маленькой прихожей, выходящей в просторную гостиную, откуда веяло теплом и уютом. — Значит, они репетируют пьесу? Хм… Не беспокойтесь, Миллан, я поброжу здесь и подожду, пока они закончат. Кто я такой, чтобы ставить музам палки в колеса?

— Да, сэр, — с легким разочарованием отозвался Миллан.

Поставив чемодан на пол, он прикоснулся к фуражке и скрылся в темноте снаружи. Дверь, щелкнув, захлопнулась, оставив за собой ливень и ночь.

Эллери неохотно снял мокрые плащ и шляпу, повесил их в стенном шкафу прихожей, отправил ногой чемодан в угол и пошел в гостиную погреть руки у камина. Стоя у огня, он как сквозь туман слышал голоса, доносившиеся через одну из двух открытых дверей рядом с камином.

— Пожалуйста, продолжайте! — произнес женский голос со странными детскими интонациями. — Я больше не буду перебивать. Может, где-нибудь и есть такой колодец.

Эмми! — подумал Эллери, внезапно навострив уши. Что там происходит? Он подошел к первому дверному проему и прислонился к косяку.

Глазам его представилось удивительное зрелище. Насколько он мог понять, там находились и хозяева, и гости. Большая комната, очевидно, служила библиотекой. Дальняя сторона была отделена импровизированным занавесом, изготовленным из крахмальных простынь и блока. Занавес был поднят — за ним находился длинный стол, покрытый белой скатертью и уставленный чашками и блюдцами. В кресле, во главе стола, сидела Эмми Уиллоуз в детском фартуке — ее русые волосы волнами струились по спине, стройные ножки обтягивали белые чулки, а на ступнях поблескивали черные лакированные туфли-лодочки на низком каблуке. Рядом с ней восседало нечто похожее на привидение — заяц ростом с человека, с торчащими огромными ушами, галстуком-бабочкой на пушистой шее и открытым ртом, откуда исходила человеческая речь. Возле зайца расположилось еще одно привидение — существо с добродушной мордочкой грызуна и медлительными сонными движениями. Рядом с соней, которую можно было безошибочно опознать в существе, сидел самый удивительный участник квартета — субъект с мохнатыми бровями и лицом, напоминающим актера Джорджа Арлисса. На нем был причудливый викторианский жилет, на шее красовался пятнистый галстук-бабочка, а на голове возвышался огромный цилиндр, за лентой которого торчал листок бумаги с надписью: «За этот фасон 10/6».

Публика состояла из двух женщин: старой леди с белоснежными волосами, чье слащавое выражение лица не могло скрыть свойственного ей упрямства, и очень красивой молодой женщины с высокой грудью, рыжими волосами и зелеными глазами. Потом Эллери заметил лица двух слуг, торчащие в другом дверном проеме.

«Безумное чаепитие»,[60] — усмехаясь, подумал Эллери. — Мог бы об этом догадаться, зная о присутствии Эмми. Слишком хорошо для этого несносного мальчишки!»

— Так они и жили, — продолжала Соня сонным голосом, зевая и протирая глаза, — как рыбы в киселе. А еще они рисовали всякую всячину — все, что начинается на «М»…

— Почему на «М»? — осведомилась женщина-ребенок.

— А почему бы и нет? — фыркнул Заяц, возмущенно хлопая ушами.

Соня начала дремать, но джентльмен в цилиндре ущипнул ее так сильно, что она взвизгнула и проснулась.

— …начинается на «М», — продолжала Соня. — Они рисовали мышеловки, математику, множество… Ты когда-нибудь видела, как рисуют множество?

— Не знаю, — смущенно ответила девочка. — Может быть…

— А не знаешь, так молчи, — оборвал ее Шляпник.

Девочка встала и отошла с явным отвращением. Соня тут же заснула, а Заяц и Шляпник встали и начали пытаться засунуть голову Сони в стоящий на столе огромный чайник.

Девочка топнула правой ногой и закричала:

— Больше я туда ни за что не пойду! В жизни не видела такого глупого чаепития!

Она отошла за занавес и потянула веревку блока. Занавес тут же опустился.

— Великолепно! — воскликнул Эллери, хлопая в ладоши. — Браво, Алиса! И браво зоологическим персонажам, господам Мартовскому Зайцу и Соне, не говоря уже о моем добром друге, Безумном Шляпнике.

Безумный Шляпник уставился на него, потом вдруг сорвал с головы цилиндр и побежал через комнату. Его ястребиные черты под гримом казались одновременно добродушными и хитрыми. Это был полноватый мужчина в расцвете лет — слегка циничном и безжалостном расцвете.

— Квин! Когда, черт возьми, вы приехали? Я совсем о вас забыл. Что вас задержало?

— Семейное дело. Не беспокойтесь — Миллан исполнил обязанности хозяина. Оуэн, этот костюм вам к лицу! Не знаю, что вам понадобилось на Уолл-стрит. Вы родились, чтобы быть Шляпником.

— Думаете? — усмехнулся польщенный Оуэн. — Очевидно, меня всегда влекло к сцене, потому я и субсидировал постановку «Алисы» Эмми Уиллоуз. Хочу вас со всеми познакомить… Мама, — обратился он к седовласой пожилой леди, — позвольте представить вам мистера Эллери Квина. Это миссис Мэнсфилд, мать Лоры. — Старая леди улыбнулась сахарной улыбкой, но Эллери подметил, что взгляд ее оставался острым и проницательным. — Миссис Гарднер, — продолжал Оуэн, указывая на полную молодую женщину с рыжими волосами и зелеными глазами. — Верьте или нет, но она жена вот этого пушистого Зайца. Ха-ха-ха!