Турецкий достал пинцетом миниатюрное подслушивающее устройство, еще раз прочел завещание и внезапно понял, что говорила Соня всерьез. Вернее, и тогда, ночью, он в это верил, но именно теперь понял.

Не в характере Турецкого было предаваться мрачным мыслям, и он уже начал соображать, каким образом пресечь опасность, преследующую Соню, о которой она, видимо, умолчала.

Авария со смертельным исходом на первый взгляд не была подстроена. Соня выезжала из переулка на шоссе и ехала, как определили гаишники, с нормальной скоростью под шестьдесят. Да и водитель КамАЗа, паренек лет двадцати, испуганный и бледный, чуть не плачущий, не был похож на преступника. "Будем разбираться, сказал Турецкому майор ГАИ. Но в принципе дело ясное. Торопилась куда-то дамочка… Ну и не рассчитала своих возможностей".

Соня, накрытая с головой белой простыней, лежала на газоне. Турецкий подошел, откинул с лица женщины простыню.

- Если слабонервный, дальше открывать не советую, предупредил судмедэксперт.

Турецкий долго смотрел на спокойное лицо женщины и вдруг заметил в ушах Сони сережки, точь-в-точь такие, что она оставила ему в гостиничном номере. Он осторожно вытащил сережки из ушей Сони и подозвал к себе майора.

- Отметьте в материалах дела, майор, что сережки изъял работник Генпрокуратуры Турецкий. Взял их на память.

- Слушаюсь.

В машине Турецкий вскрыл сережки, молча показал записывающее устройство Грязнову.

- Аппаратура есть?

- Нет. Спроси у Кротова.

- Не хочу возвращаться ко всей этой погани!

- Кротов едет следом. Звони.

"…Теперь о старшем следователе по особо важным делам Турецком. Здесь дела хуже. В Кисловодске, Барсук, не только менты в форме и штатском. В городе ходят парни муровского полковника Грязнова, "русские волки". Эти ребята, если ты хоть пальцем тронешь "важняка", на куски тебя разорвут! Так что думайте". "Что важно для "важняка"? Наказание. Так, может, ему помочь?" "Это уже интереснее. Значит, так. Первое. "Важняка" пока не трогать. Второе. Помочь "важняку" в наказании виновных". "И кого мочить первого?" "Того, кто уже в глотке "важняка"…"

Пленку с записанным разговором на вилле Креста прослушали в гостиничном номере Алексея Петровича.

- "Торопилась… припомнил Турецкий слова майора. Она торопилась ко мне, отдать пленку. Бедная девочка…"

- Можем взять их, Саша, неуверенно проговорил Грязнов.

- А ты как думаешь, Алексей?

- Мне хотелось бы послушать тебя, Александр, ответил Крот.

Турецкий покачал на ладони сережки, завернул в бумагу и положил в нагрудный карман пиджака.

- Вы не видели и не слышали пленку. И я тоже. Прочтите, достав из "дипломата" завещание Сони, сказал он, закурил и отошел в сторону.

Крот и Грязнов прочли завещание и тоже закурили.

- Сегодня я уезжаю в Ставрополь, нарушил молчание Турецкий. Тело Софьи Андреевны должно быть доставлено в Москву, а оттуда в монастырь и погребено согласно завещанию. Для сопровождения будут выделены сотрудники ФСБ. Но нужен человек… Сами понимаете.

Крот взял завещание, свернул, положил в конверт и сунул в карман пиджака.

- Все будет сделано, Саша. И согласно завещанию.

- Спасибо. Другого я от тебя и не ожидал.

Поздно вечером с военного аэродрома поднялся самолет. Турецкий, Грязнов, охранники стояли на поле и смотрели на исчезающие в небе красные и голубые огоньки.

- Ракеты не найдется? обратился Турецкий к офицеру аэродромной службы.

- Найдем.

- Пусти.

Взмыла в небо красная ракета, светилась долго и ярко, а потом враз погасла.

Александр Борисович Турецкий стоял перед могилой Сони Полонской, над которой возвышался простой деревянный крест. В Богоявленском женском монастыре тихо, свежо и прохладно. Был конец сентября, и с деревьев осторожно падали листья. Медленно кружа, они устилали собой землю.

Перед приходом на могилу Турецкий встретился с игуменьей монастыря, молодой женщиной, бывшей актрисой театра и кино. Он, разумеется, узнал ее, но вида не подал. Александр передал ей четыре серебряные сережки, последний подарок Сони монастырю.

- Может быть, сохраните сами, как память? предложила игуменья.

- Софья Андреевна завещала отдать все, что имела, вашему монастырю, отказался Турецкий.

- Я запомнила Софью Андреевну, сказала игуменья, хотя приходила она в монастырь лишь однажды. У нее была трагическая внешность.

- Ей жилось нелегко, согласился Александр.

- Насельницы монастыря ежедневно поминают Софью Андреевну. У нас теперь достаточно средств, чтобы достроить храм Богоявления.

Игуменья провела Александра к могиле Сони.

- Постойте, попечальтесь, сказала она. Это надо. И спасибо вам.

- За что? искренне удивился Турецкий.

- Меня узнают, улыбнулась игуменья. Спрашивают. А это неприятно. Господь с вами.

Турецкий промолчал, не зная, что ответить. Игуменья неслышно удалилась, словно истаяла.

- Прости меня, Соня, негромко проговорил Турецкий, неумело перекрестился и вышел за ворота.

Не успели газеты как следует посмаковать тот факт, что возле Генеральной прокуратуры средь бела дня совершено заказное убийство предпринимателя Трауберга из фирмы "Каскад", как вскоре там же прозвучал еще один выстрел.

Утром Турецкий не спеша шел на службу. Его одолевали грустные мысли: днями и ночами он пропадает на работе, рискует жизнью, но больших доходов это ему не приносит, а его жена и дочь продолжают редко видеть мужа и отца.

Человек, которому дали задание убить следователя Турецкого, расположился на чердаке, там же, где всего день назад прятались убийцы Трауберга. Акция имела целью запугать серую прокурорскую братию, чтобы они не совали нос куда не следует. Задача у киллера была достаточно проста: от него не требовали вести огонь на поражение, достаточно было легкого ранения. Но киллер ненавидел работников юстиции и решил пристрелить следователя. Ему показали фотографию Турецкого, намекнув, что, если под пулю попадет именно этот, будет совсем неплохо.

Киллер терпеливо ждал. Он пропустил уже пятерых работников прокуратуры, вполне годящихся для мишени. Наконец появился тот, которым заказчики особо интересовались.

Киллер поднял карабин, поймал в прицел затылок Турецкого и начал медленно выпускать из легких воздух, чтобы плавно нажать на спусковой крючок. В тот момент, когда киллер почти нежно нажал на спусковой крючок, Турецкий, споткнувшись о кусок арматуры, пригнулся. Это спасло "важняка": пуля лишь слегка оцарапала ему ухо.

Но кровь хлынула ручьем, что вызвало у Турецкого приступ ярости. Он подскочил к сержанту, стоящему возле караульного помещения, и, вырвав у него автомат, побежал к подъезду дома. Турецкий сообразил, что стрелять больше было неоткуда. Взяв автомат на изготовку, он замер в ожидании.

Странно, но там, где следователь ожидал появления киллера, не было никого. Лишь какая-то старушка, увидев в руках перепачканного кровью интеллигента автомат, торопливо засеменила к ближайшему подъезду.

Турецкий затаил дыхание и прислушался. Все как будто тихо, необычных шумов слух не фиксировал. Дом под зеленой сеткой. На ремонте, значит. Вдруг он расслышал, какое-то сопение.

Осторожно ступая по строительному мусору, он вошел в темный подъезд, постоял немного, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте.

Убийца лежал на лестнице без перил между вторым и третьим этажами. Левая нога у него была явно повреждена, рука тоже. Оружия при нем не было.

- Ну привет, старина! сказал Турецкий.

- Пошел ты!… кривя губы от боли, огрызнулся киллер.

- Что это ты такой грубый? Это же ты в меня стрелял!

- Увидел тебя с автоматом, труханул, а ты всего лишь мозгляк с ежиком на башке, небось и стрелять не умеешь!

- Что, торопился убегать и сорвался? стал допрашивать киллера "важняк".

- Сам видишь! огрызнулся тот.

- Кто меня заказал?

- Прыткий какой!