В период борьбы, отражение которой мы найдем при анализе поэмы, вокруг Руставели собрался определенный круг лиц, которых он с полным правом мог назвать партией, но, в виду новизны этого явления в Грузии, он заимствовал из Греции ее название «Дами». Это слово просуществовало в Грузии недолго и исчезло без следа, так как в дальнейшем никаких партий в том смысле, как это имело место при Руставели, не возникало. Теперь становится понятным весь стих: «Пишу я, некий месх, певец Руствельской партии».

Шота, видимо, недолго просидел в своей должности казначея и расстался с ней, надо думать, без больших сожалений. И все же уход этот едва ли был добровольным.

Между победившей Тамарой и побежденными феодалами скоро наладился компромисс, в котором деятельную роль сыграл Чиабер. В его сигели компромисс этот был закреплен подписями главных руководителей борьбы. Наряду с подписью царя мы видим подписи представителя старых феодалов Урбели и новой знати Орбели, подпись католикоса – представителя церкви, Чиабера, из воспитателя Демны превратившегося в первого сановника государства, и, наконец, подпись Шоты, возглавлявшего огромную и напряженную борьбу против реакционных феодально-церковных кругов на стороне Тамары и Давида.

Перипетии этой борьбы нашли свое отражение в поэме Руставели, и чем ярче она сияла, тем ожесточенней становились нападки на него его врагов, прекрасно понявших, какие события и каких лиц изображает Руставели в своем бессмертном творении.

В мировой поэзии насчитывается немного произведений, которые обладали бы такой долговечной популярностью и так глубоко проникали в народные массы, как «Вепхис ткаосани» Шота Руставели. Этот шедевр является в полном смысле слова народным достоянием. Но вместе со славой семь слишком веков «Вепхис ткаосани» сопутствует вопрос: что же послужило сюжетом поэмы? Иранское ли сказание, или события из грузинской национальной жизни.

Сюжет поэмы внешне весьма несложен. У царя Аравии Ростевана – единственная дочь, красавица Тинатин, которую он коронует на царство еще при своей жизни. У него же воспитывается приемный сын Автандил, который любит Тинатин. Жизнь здесь течет мирно, и скоро должен наступить момент, когда влюбленные молодые люди соединятся на всю жизнь. Но во время торжеств по случаю коронования появляется неизвестный всадник в барсовой шкуре; им заинтересовывается царь, но все попытки узнать, кто он, кончаются ничем. Автандил отправляется его искать и, найдя, узнает его историю. Зовут его Тариель. Он – приемный сын индийского царя Парсадана, у которого единственная дочь, красавица Нестан-Дареджан. Тариель любит царевну. Но приехал жених свататься к ней, и, по настоянию царевны, Тариель убил его. Царь разгневался, и Тариель принужден был скрыться. В его отсутствии сестра царя велела рабам схватить царевну и утопить в море. С тех пор в глубоком отчаянии ищет он исчезнувшую Нестан-Дареджан.

Автандил об'единяется с Тариелем и при помощи Придона, их общего друга, им удается выяснить, где находится похищенная царевна. Они освобождают ее, и две влюбленные пары – Автандил и Тинатин, Тариель и Нестан-Дареджан – соединяются навсегда.

На первый взгляд может показаться, что сюжет поэмы не дает никаких оснований предполагать, что он взят из грузинской жизни. В самом деле, действие поэмы происходит в Аравии и Индии, герои не грузины, быт их, верования – мусульманские. Кому же при таких условиях может притти в голову мысль, что сюжет этот имеет сходство с грузинской жизнью?

И, однако, первый, кто говорит об этом – сам автор. Во вступлении Руставели пишет, что он воспевает царицу – солнце-Тамару.

Эти слова как будто обязывают автора; он должен так или иначе описать жизнь той воспеть которую он собирается. Однако содержание поэмы на первый взгляд показывает, что автор не выполнил своего обещания. Однако в этом же Вступлении он призывает всех послушать, как он будет излагать в стихах повесть о Тариеле. Надо ли отсюда сделать вывод, что в повести о Тариеле Шота воспевает Тамару и ее мужа? Мы должны верить автору, хотя он описывает не грузинскую жизнь и рисует не грузинских героев. Разве не мог он под видом вымышленных героев и вымышленной обстановки изобразить события из грузинской национальной жизни? Конечно, это представляет большие трудности. Сам автор восклицает в заключении: «Как мне воспеть все совершенное Давидом в этих иноземных рассказах о чужих государствах». Но если он поступает так, очевидно, он имеет для этого достаточно веские основания.

Однако дело не так просто. Боясь, как бы в его поэме действительно не увидели событий из грузинской жизни, ловко замаскированных им самим выдуманной обстановкой и вымышленными героями, Шота спешит уверить, что сюжет поэмы сочинен не им, а взят из какой-то иранской повести, переведенной на грузинский язык. Мало того; он называет даже лицо, поэта Саргиса Тмогвели, которому принадлежала иранская переводная повесть и который, якобы, хотел переложить ее на стихи, но не успел этого сделать. Руставели же лишь нашел эту повесть и изложил ее в стихах. Казалось, после этого отпадают всякие подозрения, что в поэме Руставели излагаются какие-то события из грузинской жизни. Тем более, что автор не довольствуется своими доводами. Он прибегает еще к авторитету самой Тамары и заявляет, что иранская повесть была известна царице, и она приказала изложить ее стихами.

Зачем же нужно автору заявлять об этом так настойчиво и при том во Вступлении? Ведь особенной заслуги в том, что произведение написано по приказу свыше, нет. Одновременно в том же Вступлении поэт спешит заявить, обращаясь к каким-то своим хулителям: «Знайте все, – я воспеваю ту [Тамару], которую воспел ранее. Этим я горжусь и не считаю, что я себя опозорил».

Что значат слова поэта о том, что он ранее воспел Тамару? Можно ли допустить, что он имеет в виду какое-то другое свое произведение, не дошедшее до нас? Некоторые так и об'ясняют эти слова. Но это неправильно. Руставели дал к своей поэме не только Вступление, но и Заключение. Последнее начинается так: «Исполнилось это сказание [поэма] точно сон ночной». Поэт пишет не «окончилось», а «исполнилось». В этом свой большой смысл. Окончиться могло иранское сказание, повествование, которое он излагал, исполниться могли те происходившие в Грузии события, которые под вымышленной обстановкой и вымышленными героями он рисовал в своей поэме.

Заключение, очевидно, писалось спустя некоторое время после окончания поэмы, когда события, в ней предсказанные, сбылись. Содержанием ее, как пишет сам автор, послужили дела, совершенные Давидом. Значит, указание поэта, что он ранее воспел Тамару, относятся не к какому-либо другому произведению, а именно к «Вепхис ткаосани». Но как же понять его слова, что он воспевает ту, которую воспевал ранее? Разгадка заключается в том, что поэт написал свое Вступление после того, как была написана поэма, и после того, как он написал Заключение. Во Вступлении он прямо называет свою героиню по имени и воспевает ее красоту и изящество, в самой же поэме воспевание происходит в образах вымышленных героев.

Естественно, возникает и другой вопрос, – как может переложенное на стихи иранское сказание опозорить Руставели и, главное, чем? Может быть, автор оправдывается за плохие стихи, неудачу в выполнении? Но качество поэмы, очевидно, не вызывало сомнений даже у тех современников поэта, которые могли относиться к нему недружелюбно. По форме поэма Руставели – образец совершенства, и не с этой стороны, очевидно, посыпались на поэта удары.