Звон колокола созывает братию в капитульный[62] зал на совещание.

Длинные деревянные скамьи пестрят отдельными черными пятнами, зал постепенно заполняется. Тихо перешептываются монахи, словно беспрерывно перевертываются страницы огромной книги.

Внезапно все встают и сгибаются в поклоне – в зал вступил аббат. Опираясь на высокий посох с загнутым внутрь концом, медленно идет к своему месту неограниченный владыка монастыря.

Аббат поднимается на возвышение и без того крупная его фигура кажется еще грандиознее, лицо спокойно и невыразительно, трепещущая братия никогда не знает часа, когда грянет гром. Садится аббат и вокруг него приор, камерарий,[63] апокризарий[64] и целарий.[65]

В полном молчании у аналоя один из братьев читает житие святого, память которого празднуется в этот день и потом главу из правил жизни монашеской.

Чтение окончено.

Голос аббата: – Поговорим о нашем ордене.

Несколько мелких дел разобрано и тогда неожиданно аббат поднимается:

– Брату Эвзебию было сегодня видение и он молил моего дозволения поведать о нем. Облегчим душу брата.

Эвзебий трудно втащил на возвышение свое грузное тело, осмотрелся кругом, мигая узкими глазками и начал так:

– Братья, вчера в дормитории[66] было жарко и душно, ибо его еще продолжают топить, несмотря на наступление весны. Брат Иоган-библиотекарь сильно храпел и мешал мне заснуть. Брат Иоган всегда храпит неимоверно, должно быть грешные мечтания смущают его в часы ночного отдыха.

Зубы аббата скрипнули: – Дурак! – не сказал, а тихо выдыхнул он. Переписчик самодовольно усмехнулся и продолжал.

– Итак, сон долго не смыкал мои усталые глаза, наконец я впал в забытье. Вдруг слышу тихие шаги приближаются к моему ложу и рука тяжело ложится мне на грудь. Ночной пришелец заговорил и слова его падали, как каменные плиты на мерзлую землю. Страшно мне было братья!

Все стихло, слышно было, как далеко на реке пел перевозчик. Эвзебий блаженствовал, впервые он центр внимания всего монастыря.

«И сказал сатана, да, да это был он, я узнал его. – Шум, многие ужаснулись, но кто-то тихо, но ясно проговорил: – Хорошо, что брат так толст, а то бы дьявол унес его с собой в преисподнюю».

Другой голос: – А как он, выглядел?

Эвзебий понял неудачу и беспомощно остановился. Легкий смешок. Стук посоха владыки установил тишину.

– Сатана сказал, я царь и владыка земли, мне поклонятся народы. Долго теснили меня, но ныне наступает час торжества. Подвластными мне силами магии и чародейства слуги мои выковали новое оружие которым завоюют тысячи тысяч. Все преграды падут перед ним, как стены иерихонские от звука труб. Слово мое услышите и будете думать, что это речь вседержителя, великий соблазн пройдет повсеместно. Вы, укрывшиеся в монастыре, не спасетесь также, незаметно проникну к вам и смущу братию. Ждите, завтра буду с вами.

Как спелая рожь от порыва ветра, дрогнули ряды монахов. Стон вырвался из чьей-то груди, многие вскочили, шепча молитвы.

Брат Эвзебий невозмутимо продолжал, видно хорошо затвердил свою речь:

– Далее совершилось великое, братие! Ударил гром, качнулась твердь и сатана исчез в огне. Запах дыма и серы душил меня. Но вот разлился свет невыразимый и благоухание, предстал передо мной сияющий вестник. Сладостный голос рек: «Да не смутится сердце твое, брат Эвзебий. Бессильны козни дьявола против вашей обители, ибо избрана она милостью всевышнего и даст миру нового святого, сильного перед богом!»

Волнение все нарастало и из глухого общего шума вырвался крик: – имя его?

Тихий доселе голос Эвзебия окреп; преодолевая гул, снова неспешно лилась речь: – и поведал мне дивный посланец – мне суждено открыть козни дьявола. Я узнал творение его, братья!

Все смолкло и, славно царапая сталью по стеклу, неожиданно пискливым голосом заторопился снова Эвзебий.

Вчера вошло оно в наши стены, это – чародейская книга, написанная нечеловеческой рукой. Братья, бегите ее соблазна, я узнал врага, запах выдал его, от книги идет запах огня и серы.

Уже не крик, а рев потряс зал.

Сжечь ее! В костер!

Даже страх перед поднявшимся аббатом не мог прекратить бури. Раздался резкий стук его посоха. Мгновение и все стихло.

– Братья, книга эта присуждается нами к сожжению и пусть с удвоенным прилежанием и верой в бога работают переписчики нашего монастыря, уже прославившиеся прекрасным искусством писания и украшения священного слова.

Аббат остановился, переждал и кинул тяжелый взгляд на приора. Догадливый приор поднялся и спросил:

Скажи, брат Эвзебий, кто избранный сосуд в монастыре нашем?

– Пал я перед вестником на колени, – продолжал Эвзебий – и молил его открыть мне имя избранника и ангел рек – вижу славный путь его, путь поста, молитвы и самоистязаний – имя его Григорий.

Крик человека был остр и замолк точно глубоко вонзился в гробовую тишину окружающего, его издал бледный Григорий и упал в тяжелом припадке, биясь головой о пол.

День кончался, братья вернулись с поля, из мастерских. В монастыре ложились спать после последнего богослужения. Тихо и мрачно смотрели каменные стены, обнесенные широким рвом. Трудно было проезжему отличить монастырь от рыцарского замка.

Только в монастырской гостинице была еще жизнь.

Недалеко от входа в гостиницу разведен костер. В небольшом углуб лении в земле легли тяжелые узловатые коряги, поверх которых с треском пылают сучья. Пламя облизывает сучья, вспыхивает на хвое, и красные уголья сыплются вниз в сплетение кряжей. Временами от легких порывов ветра пламя и дым бросаются в сторону и стелются по земле.

Человек, лежащий у костра, часто подбрасывает хворост: в эти минуты костер ярко освещает его большую жилистую руку, весь он в тени. Их двое у костра – поддерживающий костер, который все время что-то бормочет под нос и второй – тот, что лежит в стороне и молчит.

– Гори, гори веселей, шепчет человек, – не хочешь, тебе мало жратвы? Ничего, потерпи, будут большие пожары. Мы дадим тебе много хорошего дерева, отведаешь благородной человечины, если бы ты мог съесть камни, мы набросали бы тебе груды от замков и стен. Гори, гори – будешь служить народу!

– Что ты шепчешь, приятель? – спросил молчаливый.

– Обмозговываю важное дело. У твоего хозяина – купца в кошеле много денег?

– А тебе зачем знать?

Разговор прервался.

Помолчав, купеческий слуга добавил: – хозяин всю дорогу толковал о каких-то новых книгах!

– Книги и бумаги – козни господ против нас, – в них записывают недоимки и штрафы, мы спалим эти книги, когда придет наш час.

Тьма густела, от леса полз туман, сырость окутывала людей, забиралась под одежду, липла к телу.

Хранитель огня подвинулся ближе к пламени и на мгновенье оно осветило его лицо с густой черной бородой, кустами темных бровей и длинным кривым носом. От игры света и тени черты его лица казались крупнее и резче, глаза таились в глубоких черных провалах. Укладываясь поудобнее, он повернул голову и его собеседник вздрогнул: у этого человека не было уха.

Безухий заговорил снова:

– Огонь прожорлив, как крестьянский желудок. Сегодня я его владыка и хозяин, хочу накормлю или заставлю подохнуть с голоду. Ворчишь, – не нравится? Ну ладно, на еще – и он подбросил несколько сучьев.

В полутьме у костра возникла худая фигура монаха, он подошел так неслышно, словно внезапно сгустился туман.

– Хищные птицы слетаются на огонь – проворчал одноухий.

– Кайтесь! – воскликнул монах. – Кайтесь, ибо исполнились сроки и близок час суда!..

Молчание.

Скоро развернется твердь и бог призовет всех на решение свое, где не будет ни эллина, ни иудея. Кайтесь, смиритесь и ждите – я вещаю об этом вам!