— О, Марчелла! — восхищенно воскликнула Ида. — У тебя самый красивый сыночек в округе, а дочь будет еще прелестнее, — уверенным тоном заявила Ида.

Этот разговор состоялся накануне Рождества 1971 года, когда Марчелла сидела на выцветшей софе в гостиной у матери. И как это произошло, что она снова забеременела? А может, ей просто захотелось, чтобы у Марка был братик или сестричка? Или, может быть, это был день, когда она, перестав считать себя писательницей, думала о себе как о. безнадежной бездари, которая лишь тешила себя тем, что является великой писательницей. Скорее всего, она забеременела в один из тех дней, когда, находясь в состоянии какой-то депрессий, не побеспокоилась воспользоваться своим обычным противозачаточным средством — пенной жидкостью.

— Наверное, ты рада тому, что снова забеременела? — поинтересовалась Ида. — Но что случилось? — спросила она, внимательно глядя на дочь. — Ты сидишь такая безучастная ко всему, как будто бы тебе все абсолютно безразлично. Может, ты заболела?

— Со мною все в порядке, мама, — спокойно ответила Марчелла, наблюдая за играющим на ковре в гостиной матери Марком. — Я просто не… — не закончив фразу, остановилась она. Сейчас она отчетливо видела перед собой лицо Иды. Чем можно было объяснить такой калейдоскоп чувств, отразившийся на ее лице: разочарование, гордость и негодование? Теперь она поняла, почему так тянула со своим сообщением о беременности. — Ты счастлива, мама, только потому, что твоя дочь идет по проторенной колее, — наконец сказала Марчелла. — Тебе очень нравится, что я такая же, как и все обычные женщины…

Недовольно ворча и тряся головой, Ида спросила:

— По-твоему, Марчелла, быть обычной женщиной — грех? Что плохого в том, чтобы иметь прекрасную семью, где все любят друг друга? Ты никогда не задумывалась над тем, что ты, может быть, и есть одна из тех обычных женщин?

— Боже упаси! — ответила Марчелла.

Эта беременность разительно отличалась от предыдущей, когда Марчелла носила Марка. Марчелла не относилась к предстоящему рождению ребенка как к чему-то особенному. На этот раз она не вдавалась в глубокие размышления по поводу того, какой у нее родится ребенок. Несмотря на известные женские приметы, когда живот во время беременности торчит горкой вперед либо круглый, у Марчеллы вовсе не было никакой уверенности в том, что у нее родится девочка. Гарри очень хотел назвать девочку Шейлой. Но Марчелле не нравилось это имя, и она больше склонялась к имени Соня, которое, на ее взгляд, подходило для любой шикарной женщины.

Соня родилась в июне, после десяти часов болезненных схваток, которые пришлось выдержать Марчелле. Тогда Марчелла поклялась, что это будет ее последний ребенок.

— Боль быстро забывается, — твердила Ида. Но эта боль приобрела слишком затяжной характер, чтобы ее можно было так легко и просто забыть. Боль была настолько сильной, что Марчелла, впав в какое-то оцепенение, стала просить чего-нибудь болеутоляющего. Когда наконец роды кончились и рядом с ней положили крохотную дочурку, Марчелла вдруг почувствовала к ней какой-то бешеный любовный порыв. И как она только могла так долго не выпускать на свет маленькое чудо? Девочка родилась просто превосходной: миленькая, без единого красного пятнышка, с которыми обычно рождаются все младенцы. Длинные, темные ресницы оттеняли гладкую кожу на пухлых щечках. Даже спустя много лет Марчелла рассказывала своей дочери о том, что она была прекрасна с самого момента рождения. Гарри с первого взгляда полюбил свою дочь. Соня была папиной дочкой, а Марк был маминым сынком.

Когда Марчелла принесла ребенка домой, она тут же расстроилась из-за того, что девочка не желала сосать материнскую грудь.

— Она выплевывает мою грудь! — жаловалась Марчелла матери по телефону.

— Попробуй накормить ее детским питанием, — посоветовала Ида. — Некоторые дети предпочитают его материнскому молоку. Я сейчас подъеду.

Соня жадно высасывала смесь из бутылочки, а Марчелла, склонившись над младенцем, с удивлением спрашивала стоявших рядом Гарри и Иду:

— Почему она не хочет сосать мою грудь?

— Ну не расстраивайся так сильно, — похлопывая по плечу, успокаивала ее Ида. — Некоторые детишки не так легко поддаются кормлению.

Расстраивая Марчеллу с первых дней своей жизни, это маленькое существо как бы потихоньку начинало развязывать невидимую войну между матерью и дочерью.

Когда Марка познакомили с его сестричкой, он потянулся, чтобы поцеловать маленькую ручку новорожденной, не выразив при этом ни малейшего сожаления или ревности.

— Это замечательно, милый, — говорила ему Марчелла. — Я хочу, чтобы ты присматривал за ней. Будь ее старшим братом и надежным другом.

С серьезным видом рассматривая через решетчатую кроватку премилое лицо своей сестренки, Марк, утвердительно покачав головой, согласился с матерью.

Однажды в воскресенье, когда Соне, взращенной на искусственном кормлении, исполнилось пять месяцев, Марчелла, оказавшись в доме своих родителей, демонстрировала отцу, как Марк, реагирует на музыку, которую он слушал по каналу «ФМ-радио». В возрасте всего двух лет он уже наслаждался музыкой и проявлял тонкий музыкальный слух, размахивая руками и подпрыгивая в такт музыке.

— Уверяю тебя, этот дар перешел к нему по наследству от прабабушки, — заверил ее довольный Альдо. — Какой у нее был голос! Она могла по праву занять достойное место на сцене «Ла Скала». Может, хоть Марк станет музыкантом. Дай мне слово, что, если так и случится, он будет выступать под фамилией Балдуччи.

— Как это может случится, папа? — с восхищением глядя на отца, спросила Марчелла. — Ведь его фамилия Уинтон. Я обещаю тебе, что, если когда-нибудь напечатают мои рассказы, я выпущу их под именем Марчелла Балдуччи-Уинтон.

— О каких рассказах идет речь? — вопросительно глядя на нее, спросила Ида.

Гарри, державший на руках Соню, тоже перевел свой взгляд на Марчеллу.

— Покажи своей маме рассказ о том священнике, который венчал нас, Марч, — посоветовал Гарри. — Он наверняка ей понравится!

— Ты написала рассказ об отце Кармелло? — спросила Ида. — Дай мне его почитать, Марчелла!