После отказов, которые я получил, мысль эта привела меня в воинственное настроение. Если ни власти, ни ученые не желают заняться Олдриджской китихой добровольно, я их заставлю. Уж я найду способ!

— Клэр, — сказал я, — давай сообщим обо всем в прессу. Обо всем, включая стрельбу. Найдутся люди, которых это заинтересует. Поднимется шумиха, разразится скандал, и тогда кто-нибудь начнет наконец действовать. Бюржо придется туго, конечно. И нам тут будет очень неуютно. Что ты на это скажешь?

Клэр очень любила Бюржо. В нашем домике в Мессерсе она впервые после замужества почувствовала себя хозяйкой. Она понимала, что коренные жители городка относятся к нам очень непросто, и женским чутьем угадывала возможные последствия моего предложения.

— Ну, если иначе нельзя, Фарли, — неуверенно сказала она, — но только... Пойми, я тоже хочу спасти китиху, но... это такая обида для всего города. Даже самые симпатичные люди могут понять тебя неверно... И все же... Наверное, у нас просто нет другого выхода.

Зазвонил телефон. Я снял трубку, и то, что я услышал, на время отсрочило принятие нелегкого решения. С трудом перекрывая атмосферные помехи, радистка из Хермитиджа медленно прочла мне телеграмму. Прислал ее доктор Дэвид Серджент, биолог из Федерального бюро рыболовства, человек независимый, наделенный широким умом и любознательностью истинного ученого. Он взял на себя труд растормошить своих ученых коллег: «Связался несколькими видными биологами Новой Англии которые очень заинтересовались вашим китом тчк просят немедленно начать систематические наблюдения ожидании их скорейшего прибытия тчк дозвониться Бюржо невозможно буду пытаться завтра желаю удачи».

Это уже был просвет — очень слабый, конечно, но в ту мрачную ночь он заставил меня поверить, что помощь не за горами. Обрадовал нас с Клэр и прогноз погоды, который передавали, когда мы уже укладывались спать: шторму конец, в воскресенье будет ясно.

Если бы мы могли предвидеть, что принесет это воскресенье, я бы, наверное, молил богов послать на Бюржо ураган.

Зимние штормы в Бюржо бушуют дней по шесть подряд, но зато потом погода стоит такая, что за нее можно простить любое ненастье; и этот седьмой день — почти всегда воскресенье. Я как-то попытался обсудить это занятное явление со священником англиканской церкви, полагая, что сие, может быть, его заслуга, но он поскромничал и со мной не согласился.

Воскресенье 29 января было одним из таких дней. Казалось, пришла весна. В безоблачном небе полыхало солнце, стоял полный штиль, море было недвижно, температура лезла вверх.

На рассвете Оуни Стикленд повез меня на своей плоскодонке в Олдриджскую заводь. Мы взяли с собой еды и чайник, так как я намеревался провести весь день, наблюдая за китихой и делая записи. Я надеялся, что мы будем одни, но у входа в пролив уже стояли привязанные к камням лодки, а на гребне холма расположились их владельцы, человек тридцать. Я с облегчением увидел, что ни у кого из них не было оружия.

Когда мы поднялись на скалу, они миролюбиво следили за равномерным и неторопливым кружением китихи по заводи. Заметив нескольких знакомых мне рыбаков, я воспользовался случаем и заговорил о том, что эта зверюга — если только не дать ей помереть — большая удача для Бюржо, потому что она заставит правительство обратить наконец внимание на город, нуждами которого уже много лет бессовестно пренебрегают.

Слушали меня вежливо, но недоверчиво. Этим людям трудно было представить себе, что кит действительно может заинтересовать кого-то, кроме местных жителей. Однако чувствовалось, что они против истязания китихи.

— Ни к чему это, ни к чему, — сказал Харви Ингрэм, долговязый, востроносый рыбак родом с острова Рэд. — Пусть себе плавает — кому она мешает?

Другие закивали, соглашаясь, и я подумал, что, может быть, если внешний мир откажет мне в помощи, нам все-таки удастся пробудить в горожанах интерес и сочувствие к китихе и спасти ее своими силами.

— Ей, бедняге, и так забот хватает, — сказал рыбак из залива Га-Га. — В первый день в заводи было полно сельди, а теперь ни рыбешки не видать. Небось, голодно китихе приходится. То-то отощала вся. А поначалу была жирная, гладкая.

Разговор оборвался: сопровождаемый тучей брызг и мощным воем, появился катер, каких не делают на острове Ньюфаундленд; один из тех парней, что летом отправляются на заработки на Великие озера, приобрел его по объявлению в каталоге фирмы. Вместе с хозяином катера в заводь прибыли его приятели, одетые в яркие нейлоновые куртки, которые сейчас стали чуть ли не форменной одеждой завсегдатаев тотализаторов в провинциальных городишках на материке. Молодые люди сошли на берег и стали поодаль от скромно одетых рыбаков, но заговорили намеренно громкими голосами.

— Мы бы его давно прикончили, — заявил один узколицый юнец, искоса поглядев в мою сторону, — если бы на нас не натравили полицию.

— Это как пить дать, — подтвердил другой. — Приезжают тут всякие, суют нос. Кто их звал-то сюда?

Для подкрепления своих слов он сплюнул на снег.

— Да что мы стоим? — громко вопросил третий. — Кита, что ли, испугались? Свистать всех наверх — может, еще повеселимся!

Они гурьбой повалили вниз, к катеру, и тогда один из рыбаков, стоявших возле меня, тихо сказал:

— Не принимай близко к сердцу, шкипер. Дерьмо, оно всегда на поверхности плавает. Смердит, конечно, но ты не обращай внимания.

Слова его были продиктованы сочувствием, и мне стало немного легче.

Между тем к заводи шел непрерывный поток лодок с запада, из поселков Харбор и Шорт-Рич. Тут были плоскодонки с подвесными моторами, ялики, баркасы и даже несколько гребных шлюпок. Жители Бюржо пользовались ясным днем, чтобы поглядеть на своего кита.

Большинство из них швартовались подле растущей армады у входа в пролив и дальше шли пешком, но несколько плоскодонок последовали за привозной моторкой в заводь. Войдя, они поначалу оставались у берега, уступая водное пространство китихе. Владельцы лодок явно побаивались гигантского животного и предпочитали держаться от него подальше. Но к полудню, когда в заводи скопилось уже десятка три лодок, то есть около сотни человек, настроение у людей начало заметно меняться.

На южном и юго-западном берегах собралась порядочная толпа, и вот, чувствуя на себе взгляды стольких зрителей и подкрепившись к тому же изрядным количеством пива, несколько молодых людей (а также и несколько не слишком молодых) решили показать, на что они способны. Мощный катер, первым вошедший в пролив, резко разогнался до максимальной скорости и с ревом пронесся через заводь всего в двух метрах позади нырнувшей китихи. Кое-где на берегу раздались одобрительные выкрики. Прошло каких-нибудь пять минут, и атмосфера кардинально переменилась. Мне стало страшно.

Люди начали заводить моторы и входить в пролив, а из тех моторок, что уже были в заводи, штук шесть самых быстроходных решились покинуть прибрежное мелководье. Рокот моторов сливался теперь в непрерывный рев, пугающий и зловещий, гулким эхом отдававшийся в скалах. У молодых людей в ярких куртках прибавилось смелости — они разогнали свой катер и, красуясь петушиным хвостом брызг за кормой, принялись носиться взад и вперед неподалеку от китихи.

Если прежде китиха неторопливо кружила по заводи, всплывая, чтобы набрать воздуха, через каждые пять-десять минут, то теперь, стараясь ускользнуть от гнавшихся за ней моторных лодок, она плыла гораздо быстрее и то и дело меняла направление. На поворотах хвост ее вздымал высокие буруны. Раньше при каждом всплытии китиха продувала легкие, пуская два или три фонтана; сейчас она едва успевала сделать шумный вдох, как преследователи снова загоняли ее под воду. В результате животному приходилось всплывать все чаще, а охотники, видя, что китиха вовсе не склонна прибегнуть к обороне, смелели на глазах. Две моторки непрестанно носились вокруг нее на полной скорости, точно пара озлобленных водяных жуков.