Так и случилось. Вечером Александр Павлович рассказывал то, что узнал по секрету от одного очень видного товарища. Оказывается, в ответ на внезапный удар фашистов наши войска стремительным контрударом опрокинули врага и преследуют его, отступающего в панике на заранее подготовленные позиции. По словам Александра Павловича, получалось, что наша кавалерия уже форсировала Вислу и вошла в Варшаву, занятую фашистами еще в 1939 году, и стремительно движется к Берлину.
Семенову это сообщение понравилось, и он пошел домой, чтобы посмотреть, где на Эльвириной карте Варшава и далеко ли от нее до Берлина. Он измерил расстояние от нашей границы до Варшавы и от Варшавы до Берлина, потом посмотрел масштаб. Все получалось правильно, здорово и быстро.
Семенов снял белье с веревки, сложил его на кухне и отправился в школу к Эльвире. Там было не до него. Выпускной вечер решили не отменять, а мальчики Эльвириного класса, оказывается, уже написали коллективное заявление с просьбой считать их добровольцами. Завхоз школы, он же по совместительству физрук, Леонид Сергеевич Щербаков, как бывший командир Красной Армии, объяснил, что в таких случаях коллективные заявления не пишут, потому что каждый должен говорить от своего собственного имени. Теперь ребята сидели за партами, где еще недавно писали контрольные работы, и на таких же отдельных листочках из тех же тетрадей каждый в отдельности излагал свою просьбу участвовать в борьбе с фашизмом.
Семенов увидел, что среди двенадцати мальчишек выпускного класса сидит одна девушка. Это была его сестра Эльвира. Она тоже писала заявление.
Александр Павлович Козлов пользовался, видимо, непроверенными слухами, когда в первый день войны утверждал, будто наши войска уже опрокинули противника и бьют его на его же территории. Нужны были долгие месяцы и годы кровопролитной борьбы и героических схваток за каждый метр земли, чтобы сбылось то, о чем мечтали многие в тот первый день. Что делать! Всем бы хотелось, чтобы война была не на нашей земле, чтобы не возле наших домов рвались бомбы и снаряды... Но до победы было еще долго, и не всем героям этой повести довелось ее увидеть.
Радио и газеты тех первых дней войны сообщали о войне крайне сдержанно и даже скупо.
Из сообщений Советского Информбюро
...В течение 24 июня противник продолжал развивать наступление
на ШАУЛЯЙСКОМ, КАУНАССКОМ, ГРОДНЕНСКО-ВОЛКОВЫССКОМ, КОБРИНСКОМ,
ВЛАДИМИРО-ВОЛЫНСКОМ и БРОДСКОМ направлениях, встречая упорное
сопротивление войск Красной Армии...
Наша авиация, успешно содействуя наземным войскам на поле боя,
нанесла ряд сокрушительных ударов по аэродромам и важным военным
объектам противника. В боях в воздухе нашей авиацией сбито 34
самолета.
В Финском заливе кораблями Военно-Морского Флота потоплена одна
подводная лодка противника.
...В течение всего дня 4 июля шли ожесточенные бои на ДВИНСКОМ,
БОРИСОВСКОМ, БОБРУЙСКОМ и ТЕРНОПОЛЬСКОМ направлениях. На остальных
участках фронта наши войска, прочно удерживая занимаемые позиции,
ведут бои с противником, пытающимся вклиниться в нашу территорию...
Наша авиация в течение дня наносила удары по аэродромам
противника и по его мотомеханизированным частям, задерживая их
продвижение и нанося им большое поражение.
По уточненным данным, за вчерашний день наша авиация сбила 62
самолета противника.
...В течение 14 июля продолжались бои на СЕВЕРО-ЗАПАДНОМ,
ЗАПАДНОМ и ЮГО-ЗАПАДНОМ направлениях.
Наши войска противодействовали наступлению танковых и
моторизованных частей противника и неоднократными контрударами
наносили врагу тяжелые потери.
...В течение 24 июля развивались упорные бои на ПОРХОВСКОМ,
СМОЛЕНСКОМ и ЖИТОМИРСКОМ направлениях.
На остальных направлениях и участках фронта крупных боевых
действий не велось.
Наша авиация в течение дня во взаимодействии с наземными
войсками наносила удары по мотомехчастям и пехоте противника и
действовала по авиации на его аэродромах.
По уточненным данным, за 23 июля в воздушных боях и на земле
нашей авиацией уничтожено 58 самолетов противника. Наши потери - 19
самолетов.
По уточненным данным, при налете на Москву в ночь с 23 по 24
июля сбито 5 немецких самолетов.
НАШЕСТВИЕ
Эльвира родилась, когда родители любили друг друга, а Вячеслав Борисович верил в свою звезду. Имя для дочери он выбрал по своему вкусу, звучное и в то время модное. Дочка походила на мать, и вначале это сходство нравилось отцу. Нравилась ее круглая мордашка с круглыми, чуть удивленными глазами, нравилась походка, веселая и бойкая, нравилась застенчивая смешливость. Однако постепенно неудовлетворенное самолюбие вытесняло из сердца Баклашкина все добрые чувства и раньше других - любовь к родным.
Рождение сына, казалось бы, вновь повернуло его к семье, но продолжалось это очень недолго. Маленький Толя казался отцу слишком похожим на него, в нем отец видел свою собственную беспомощность и предрекал сыну такую же несладкую жизнь. Воображение Баклашкина рисовало ему большую и несчастную семью, во главе которой волей случая оказался он. Нет, здесь ему счастья не видать. Поэтому при первой возможности отец сбежал от детей и жены.
Между тем Вячеслав Борисович ошибался. Это была счастливая и дружная семья, где все любили друг друга, ни в чем не считали себя обделенными, и единственным их горем был позорный уход отца. Они не понимали причин такого поступка и оттого огорчались еще больше. Об этом в семье никогда не говорили.
Однажды - уже в августе - придя с очередного ночного дежурства, мать сказала вроде бы мимоходом:
- Говорят, папу нашего сегодня с эшелоном на фронт отправляют.
Дети смотрели на мать настороженно и ждали, что будет дальше. То, что она назвала Баклашкина папой, слегка задело их обоих. Папой его давно здесь не называли.
- Может, сходите на вокзал? В одиннадцать отправляют, я слышала. Надо все-таки...
Семенову не хотелось провожать отца, но возражать он не стал. Мать старалась не смотреть на детей, она понимала, как им будет трудно. Она не просила, не советовала - она надеялась.