С конца второй и с начала третьей декады сентября Военный совет, политическое управление, политорганы, все партийные и комсомольские организации начали широкое разъяснение приказа Народного комиссара обороны СССР No 308 от 18 сентября 1941 года. В приказе был сделан подробный анализ успешных боевых действий 100, 127, 153, 161-й стрелковых дивизий, переименованных соответственно в 1, 2, 3 и 4-ю гвардейские дивизии. На полях сражений на дальних подступах к Москве родилась советская гвардия.

Бесценный боевой опыт, приобретенный гвардейскими дивизиями, был широко распространен во вновь формируемых частях, активно содействовал повышению их боеготовности и боеспособности, укреплению морально-политического состояния личного состава.

Партийно-политическая работа была далека от шапкозакидательских настроений. Наоборот, делалось все, чтобы наши люди понимали: пора окончательного расчета с врагом еще не наступила, сил у гитлеровцев пока очень много и они не оставляют своих намерений овладеть Москвой. Надо готовиться к грозным испытаниям.

Во второй половине сентября положение на советско-германском фронте стало еще более тревожным. На нашем западном направлении враг был еще летом остановлен на рубеже озеро Ильмень, Андреаполь, Ярцево, Жуковка, Глухов. Но резко усилил воздушную разведку строившихся оборонительных рубежей, ежедневно наносил бомбовые удары по железнодорожным узлам и населенным пунктам прифронтовой полосы. Начали поступать один за другим доклады о заброске противником своей агентуры в тыл советских войск. В такой напряженной, неустойчивой обстановке необходимо было всемерно повышать революционную бдительность личного состава войск и населения столицы и областей, усилить борьбу с провокационными слухами.

Было совершенно очевидно, что, готовясь к захвату Москвы, противник предпринимает энергичные усилия, чтобы создать у людей настроение обреченности, сеять провокационные слухи о слабости обороны Москвы, безнадежности сопротивления. На одном из заседаний Военного совета и состоялся разговор о необходимости усиления работы политорганов по вопросам воспитания высокой политической бдительности, решительного пресечения деятельности распространителей провокационных слухов, разоблачения заброшенной противником агентуры. Потребовали привлечь к решению этих задач весь партийно-политический аппарат, всех коммунистов и комсомольцев, повысить ответственность командиров всех степеней.

В частях и подразделениях, на политических занятиях в штабах и военных учреждениях округа начали регулярно выступать работники прокуратуры, особых отделов, военного трибунала. Активно использовались средства наглядной агитации.

Забегая вперед, скажу с уверенностью, что именно такого рода работа, активно проводимая в войсках, затруднила проникновение в войска вражеских агентов, а там, где такие попытки и были предприняты, они, как правило, заканчивались полным провалом. Шпионы быстро разоблачились и ликвидировались.

Между тем осень в Подмосковье вступала в свои права. 27 сентября Ставка отдала приказ о переходе войск к жесткой обороне, потребовав от командования фронтов срочно подготовить оборонительные рубежи. Все более очевидным становилось приближение решающих боев на подступах к столице, которую враг, очевидно, решил захватить до наступления зимних холодов. Вполне понятно, почему все возрастающее внимание Военный совет округа уделял можайскому оборонительному рубежу. Весь рубеж был спроектирован в расчете на занятие его 150 артиллерийско-пулеметными батальонами. Такого количества артпульбатов у нас не было, да мы, честно говоря, и не рассчитывали на штатное укомплектование укрепрайонов - ведь для этого надо было иметь примерно 20-25 стрелковых дивизий. Но одну задачу надо было обязательно решить без малейшего промедления - дать каждому укрепрайону хотя бы по одному артпульбату, перекрыть важнейшие направления возможного наступления гитлеровцев на Москву.

Понимая это, Военный совет, политическое управление, штаб округа прилагали все усилия для формирования этих подразделений, однако, как только очередной батальон был готов занять позиции в укрепрайоне, главное управление формирования (Главупроформ) и укомплектования войск РККА, возглавляемое армейским комиссаром 2 ранга Е. А. Щаденко, тут же у нас его отбирало и отправляло на фронт.

Учитывая основное направление деятельности Московского военного округа подготовку и формирование частей для фронта, - и командующему округом, и мне довольно часто приходилось обращаться в Главупроформ по различным вопросам.

Встречи с Ефимом Афанасьевичем Щаденко я до сих пор вспоминаю, как принято говорить, со смешанным чувством. Было ему в 1941 году 56 лет. Высокого роста, могучего телосложения, он всем своим видом, а также энергичной манерой разговора и, будем откровенными, высоким воинским званием, внушал к себе уважение.

Член партии с 1904 года, комиссар времен гражданской войны, член Реввоенсовета 1-й и 2-й Конных армий, он занимал с первых дней Великой Отечественной войны высокий пост заместителя Наркома обороны СССР - начальника Главного управления, ответственного за своевременную я качественную подготовку формирований для действующей армии. Работал Ефим Афанасьевич неутомимо. Ему можно было звонить в любое время суток и всегда застать на месте, а если Щаденко в кабинете не было, то порученцы давали его точные координаты.

Словом, он относится к числу тех руководящих работников, для которых выполнение приказа было не просто незыблемым законом, но как бы даже смыслом существования.

При всем этом, направляясь на прием к Ефиму Афанасьевичу, следовало заранее запастись терпением и быть готовым при решении самого срочного вопроса выслушать пространные нравоучения, пересыпанные примерами из практики работы в годы гражданской войны. Затем следовали обзор положения на фронтах, подробное обоснование необходимости направления на передовую всего, что удалось подготовить и экипировать, дорожа каждым бойцом и не растранжиривая вновь создаваемые подразделения на всякие второстепенные объекты. К числу последних Ефим Афанасьевич относил и Можайскую линию обороны.

Думается, что в проявлении такого отношения к нашим нуждам Ефим Афанасьевич был не одинок. Имея представление о положении на фронтах, сложившееся под влиянием сведений, полученных от работников Главупроформа и, в меньшей мере, из Генерального штаба, который, видимо, информировал его только в тех пределах, в каких считал это необходимым, Щаденко отражал в своих суждениях взгляды некоторой части работников центрального аппарата Наркомата обороны, по мнению которых нам необходимо было только построить укрепления, а войска, если положение осложнится, отходя, сами займут их и организуют там оборону своими средствами.

К сожалению, изменить направление мыслей этой части руководящих работников мы с П. А. Артемьевым, сколько ни старались, не смогли до самого начала октября. Забегая вперед, отмечу, что только после того, как враг 30 сентября обрушил удар 2-й танковой группы по войскам Брянского фронта в районе Шостки, нами было получено разрешение сформировать к 7 октября четыре артпульбата и вывести их на Можайскую линию обороны.

Сейчас, самокритично оценивая свои действия уже на основе знаний того, как развивались события дальше, не могу снять с себя вины за то, что в начале сентября не проявил большей настойчивости, не сумел полностью внести свою долю участия в доказательство необходимости создания прочной, обжитой войсками и максимально технически оснащенной линии обороны на дальних подступах к Москве.

* * *

...Итак, сентябрь подходил к концу. В ночь на 4 октября нами было получено тревожное сообщение о массированном ударе войск противника по обороне Брянского фронта. Сообщение было далеко не полным, однако и оно свидетельствовало, что в ряде мест противнику удалось добиться успеха.

Еще ранее, 27 сентября, из полученных нами сообщений Ставки со всей ясностью следовало, что командование Западного, Резервного и Брянского фронтов было сориентировано на возможность наступления противника в самые ближайшие дни. Однако отрывочность сведений о событиях в полосе обороны Брянского фронта не давала тогда оснований полагать, что это и есть "то самое" наступление.