И кое-что еще. Гораздо важнее. О чем девушка не сказала, не выдала даже намеком, не хотела, чтобы она знала! Тени внутри теней!

Кристабель Парсонс 26 увидела флоридцев. Увидела их впервые. Теперь она знала, какими они будут в момент смерти. Словно ее глазам предстал множественный образ, увиденный через увеличительное стекло портрет. Сначала телесная оболочка, а потом — точно не имеющая границ, аура, испускаемая ими и одновременно им навязанная, — тысячи картин из их будущего. И как они умрут, как будут выглядеть в смерти. Не само действие, не, то, как все произойдет, а результат. Страшный, наводящий ужас результат насильно отнятой жизни. Жизни гниющей, тошнотворной, безмерно уродливой, безобразнее любой из картинок, рожденных воображением, потому что она увидела все это благодаря вечным глазам, что улавливали все неразличимые для нормальных глаз— детали, присущие вместилищам для хранения жизни, из которых эта жизнь извлечена самым безжалостным образом. Кристабель Парсонс 26 повернула голову; она не могла ни говорить, ни кричать, ни выть, как собака-а ей так этого хотелось!.. И она увидела девушку и увидела доктора.

Невыносимое зрелище.

Директор резко села, не обращая внимания на боль в высохших ногах. Открыла рот и заставила себя завопить.

Шум в прихожей стал громче, а через несколько секунд нечто заползло в операционную.

Кристабель Парсонс 26 выла, словно животное, которое не в состоянии справиться с охватившим его ужасом. Телохранители повернулись и посмотрели на нее, в их глазах появились изумление и страх… а в это время в комнате появился Берни. Она его увидела, и это было хуже всего, потому что он умирал сейчас, из сосуда вытекала жизнь — прямо сейчас, у нее на глазах! Ее вопль превратился в тоскливый собачий вой. Берни был не в состоянии говорить — на его лице не осталось той части, которая могла бы произносить звуки. Он с трудом видел окружающее, потому что у него остался всего один глаз. Его лицо было покрыто кровью и разбито так, что и на лицо перестало быть похоже. Громилафлоридец не был злым человеком, просто он родился на Флориде, а его соплеменники были самыми настоящими варварами. Он потратил на Берни немало времени.

Руки Брима замерли на застежке платья Верны, он бросил взгляд через ее плечо и увидел ничем не напоминающую человека массу, ползущую по полу и оставляющую за собой вонючие темные следы.

В глазах доктора появился ужас.

Флоридцы подняли оружие почти одновременно, но существо на полу крепко сжимало пистолет, который оно — непонятно, необъяснимо, невероятно каким-то образом умудрилось отнять у одного из убийц, и выстрелило. Голова телохранителя качнулась, тело дернулось и повалилось на другого охранника. Оба упали на операционный стол, где сидела директор Минэ и вопила, выла, наполняя помещение дикими отчаянными стонами, исполненными смертной мукой. Стол перевернулся, и старуха с вечными глазами упала на пол.

Брим понял, что произошло. Берни не увели. Он был настоящим глупцом, когда поверил, что она позволит кому-нибудь из них остаться в живых. Пока флоридец пытался высвободиться из-под трупа, прижавшего его к полу, доктор Брим быстро схватил свой электронный скальпель и бросился на охранника. Они сражались всего несколько мгновений, а потом Бриму удалось аккуратно отрезать флоридцу голову. Из рук телохранителя выпало оружие. Брим с трудом встал, покачнулся и наткнулся на силовой трансформатор. Дверца открылась, и тогда Кноксдоктор, вцепившись рукой в грудь, сделал два шага вперед. Его руки легко проникли в собственное тело, он удивленно на них посмотрел, а потом рухнул на пол.

Что-то тихо булькнуло, и то, что совсем недавно было охотником Берни, испустило дух. В доме мертвецов воцарилась тишина.

Тишина, если не считать непрерывных рыданий Кристабель Парсоне 26. Она испускала такие всепоглощающие стенания, такие страшные, нечеловеческие вопли, что они стали чем-то вроде тикающих в тишине часов, непрекращающейся жизни уснувшего города. Привычный звук, на который не обращаешь внимания.

Верна все слышала, но не знала, что произошло. Она опустилась на колени и поползла в сторону радужной оболочки, по крайней мере, так ей казалось. Кончиками пальцев левой руки она наткнулась на что-то влажное, поползла дальше. Кончиками пальцев правой руки дотронулась до чего-то тёплого и неподвижного, провела рукой, нащупала изуродованное тело. Справа доносился какой-то равномерный шелест — Верна догадалась, что это работает не выключенный электронный скальпель, который терзает пустоту, не понимая, что больше никому не может причинить вреда.

Затем она нащупала дверцу и поняла, что оказалась около контейнера, довольно большого. Тогда Верна заползла в него, закрыла дверцу и лежала там очень тихо.

Прошло совсем немного времени, в операционной возникло какое-то движение, телохранители Кристабель Парсоне 26, задержавшиеся по причинам, которые так и остались неизвестными Берне, подняли ее на руки и унесли, а могущественная властительница миров продолжала выть, потому что появились новые люди, и она поняла, что скоро увидит то, чего панически боится и не хочет увидеть. Собственное отражение, себя в момент смерти; она знала, что будет находиться в здравом уме и памяти и сможет осознать увиденное.

Издалека, постепенный наплыв, крупный план.

Из диспетчерской башни административного порта САШ видно, что корабль Дальнего Следования находится на посадочной полосе, затем начинает медленно отплывать от своего причала. Белая дымка, или пар, или, может быть, ионизированный туман поднимается над посадочной полосой, когда стартует корабль. Огромное судно уходит в небо, а мы наводим на него свои объективы. Продвигаемся вперед, присматриваемся к кораблю повнимательнее, снимаем его блестящий бок, а потом быстро переключаем внимание на его внутренности.

Все чувствуют себя превосходно. Все наблюдают за тем, как планета Земля исчезает из виду, словно окно, украшенное прекрасными витражами. Экраны в главной кают-компании показывают Конецсвета и СМП, и северную пустыню, и изъеденный разложением земной шар, а корабль мчится прочь, в непроглядный мрак космоса.