– Слабо выраженное локальное разрегулирование с наладкой в процессе элементарного функционирования – номера…

Цифры, цифры. После каждой числовой комбинации один технет выбегал из строя и рысцой следовал к месту нового построения.

– Полифункциональное расстройство со стационарным ремонтом…

Номера, номера. По одному, по одному – но вокруг Милова соседей оставалось все меньше. И это ему не нравилось: тот, кому хочется опознать его, теперь, незримый в толпе, сможет сделать это, ни на что не отвлекаясь. Самому же ему оставалось лишь стараться загнать в память как можно больше лиц (про себя он не называл это «верхними панелями») из тех, что виднелись теперь уже напротив, в самой большой группе «локально разрегулированных»; диагноз этот, как подумалось ему, обозначал скорее всего просто-напросто роботов-уголовников. Значит, и такие имелись – и не одни лишь редкие единицы. Но вот говорившие за его спиной несколько минут тому назад, свободно ботавшие по фене – они никак технетами не могли быть вроде бы? Технетов ему арестовывать не приходилось: в его времена их вовсе не было. Или уже существовали – просто маскировались под людей? При желании, это было бы очень несложно. Словом, чем дальше, тем больше неясностей возникало в его новом положении…

Тем временем он остался и совсем один.

– Общее разрегулирование с углубленной иллюзией излишнего времени…

Вот, значит, как называется его неисправность. Иллюзия излишнего времени? Любопытно: с чем эту хворобу едят?

Зазвучали цифры. Он и так знал их наизусть, но все же проверял, повторяя про себя. Никаких ошибок: то был номер, нанесенный не так давно на его грудь, в области сердца, – номер, обманувший (пока еще) искушенного, надо полагать, Кузу.

– Я! – крикнул он, как и следовало откликнуться.

– Остаться на месте! Службам – развести остальных!

Команды тут выполнялись быстро. И вскоре Милов остался на плацу один – если не считать охраны.

«А для них время действительно как бы выпало, – пришло ему в голову. – Лет этак с полсотни. Форма у всех теперь та же, что была именно столько лет тому назад – до всяких крупных событий. Ну что же, небольшая хитрость – представить, что полувека вообще не было. Только у соседей-то это время было, и они вовсе не спали… Да, любопытно. Значит, чем-то я показал, что у меня – другой отсчет времени, не тот, что у них. Ладно, посмотрим, во что все это выльется. Память они мне отбивать станут, что ли? Или действительно – решат, что овчинка выделки не стоит, и шарахнут куда-нибудь в крематорий – или утилизатор, черт знает, как это у них сейчас называется. Нет, до обидного хлипкой информацией располагали о Технеции – и не одни только американцы…»

Наконец-то и к нему подошли.

– Технет, следуйте за нами.

Двое. Значит, и сейчас еще побаиваются. А почему, собственно? Он ведь никакого активного сопротивления не оказывал. Что-то знают? Что? Откуда? Хотя – если какой-то урка опознал или почти опознал его, то почему не могло это получиться у других – гораздо лучше снаряженных и информированных? Или, может быть, такие почести полагались ему по той причине, что он потребовал разговора с Клеврецем – в новом государстве, надо полагать, достаточно высокопоставленной личностью?

Они втроем неторопливо пересекли плац, прошли мимо нескольких бараков и остановились перед небольшим двухэтажным кирпичным домиком. Из единственной двери его вышел вооруженный автоматом технет.

– Получите доставленного, – сказал один из приведших Милова.

Вооруженный не сказал ни слова – только мотнул головой, приглашая войти. Милов на всякий случай покосился на конвоиров и, после разрешающего жеста, поднялся по четырем ступенькам крыльца.

Дверь за ним затворилась беззвучно, однако три замка потом звякнули, один за другим – гулко, внушительно, словно запирался старинный банковский сейф со звоном.

«Смахивает на детектор лжи, – подумал Милов, пока ему, усаженному в неудобное, высокое кресло прикрепляли датчики не только к голове, но и к груди, спине, обхватывали манжетами запястья, лодыжки… – И все же это не полиграф; новая встреча с воистину непредсказуемой технетской цивилизацией. Непредсказуемой – потому что там, где от нее ждешь чудес, она вдруг оказывается вчерашним днем мирового уровня, даже позавчерашним, ну а вот сейчас может оказаться совсем наоборот. Так что лучше будет приготовиться к любым неприятностям – даже к тем, которых по теории и быть не должно. И поменьше размышлять, но полагаться на интуицию, действовать рефлекторно – пусть это даже покажется глупым любому, наблюдающему со стороны. А вообще-то эта процедура заставляет вспомнить то, о чем меня предупреждали заблаговременно…»

Однако времени для того, чтобы погрузиться в воспоминания, у Милова уже не осталось. Те, кто усаживал его и снаряжал, закончили свою работу и без единого слова или лишнего движения (истинно по-технетски, – не утерпел он, чтобы не подумать) отошли к двери и там застыли, словно выключились. Прошла минута – и оба встрепенулись, повернулись фронтом к двери и вытянулись в струнку перед вошедшим – начальником, видимо, обладавшим плотной, чтобы не сказать – хорошо упитанной, фигурой, румяной верхней панелью с крупным носом и большими карими видеодатчиками, в которых – или это Милову только почудилось? – где-то на донышке таился даже юмор. Руки были крупные, белые, ухоженные. Халат, в который упитанная фигура была облачена – накрахмален до скрипа. Одним словом, существо обладало хрестоматийно-профессорским обликом, и даже странным показалось, что вошел он сюда в одиночку, без свиты ординаторов, ассистентов, сестер и прочих, кому в таких случаях полагается быть. Тем не менее, он был действительно один, и даже обоих приветствовавших его легким движением головы выдворил из помещения, и они улетучились беззвучно, словно выпорхнули на антигравах.

«Постарел немного, – подумал Милов без всякого удивления, потому что и сам не помолодел за те годы, что они не виделись. – Сдал немного, бывший майор милиции Клеврец; бывший майор, а ныне кто же: технет? Или сотрудничающий человек? Или маскирующийся под технета? Но в любом случае – Клеврец, старый дружок. Нет, никак не друг, но именно – дружок. Ладно, посмотрим, каким боком повернется нынешняя наша встреча…»

Он старался понять: а Клеврец опознал его? Но по выражению лица (или верхней панели) вошедшего понять это было невозможно. Самодовольная, невозмутимая харя…

Когда дверь за стражами затворилась, Клеврец повернулся к Милову и заговорил таким тоном, словно оба они сидели за чашкой чая – непринужденно и доброжелательно, однако без малейшего намека – словом или хотя бы интонацией – на то, что встречаются они не впервые в жизни, и даже не в сотый, наверное, раз:

– Ну, как пишут в эротических романах, наконец-то мы остались наедине в интимной обстановке, что так способствует активной деятельности. Согласитесь: с нашей стороны было бы крайне легкомысленным – не воспользоваться создавшимися условиями. А деятельность наша будет заключаться в следующем: я задаю вопросы, вы – на них отвечаете. Единственное, что от вас требуется – отвечать именно на заданный вопрос, не пытаться сменить тему. Я не собираюсь терзать вас долго – понимаю, что сама по себе процедура эта получится достаточно скучной. Однако вы сами попросили о встрече со мной; это позволяет думать, что вы решили вести себя разумно, не так ли? Хотя, возможно, я ошибся; но чем меньше вы станете тянуть резину, тем быстрее мы справимся и закончим – с результатом, как надеюсь, благоприятным для нас обоих. Итак: расслабьтесь, не думайте ни о чем постороннем, внимательно слушайте и точно отвечайте. Готовы?

Милов счел за благо промолчать. Видимо, интуиция подсказала именно такой образ действий – или, вернее, бездействия. Сейчас Клеврец заказывает музыку – пусть сам и определит, какой танец придется танцевать.