Старичок сдвинул брови и стал очень суровым.

– А я не знаю такой Церковь, – произнес он. – И никто со здравосмысл в уме не должен знать никакой подобный церковь.

– Они, правда, скучные, – быстро добавила Тэкла.

– Еретики, – строго молвил старичок и постучал согнутым пальцем по лбу Тэклы. – Правильно – Кафолической Церковь Готфского Обряда. Это – вот. – Он снова показал на базилику. – Это в память святого Ульфилы-от-Тервинги.

– А я знаю святую Генофеву! – обрадовалась Тэкла.

– Доброе, – похвалил отец Юнгерикс.

Он смотрел на эту юную девушку, которая приплясывала перед ним в нетерпении – у нее было что-то важное на уме, но она не знала, как с этим подступиться, – и его старое сердце жадно насыщалось радостью.

Уже много лет, разглядывая своих сограждан, отец Юнгерикс не мог избавиться от ощущения, что внутри все они подобны сухой прошлогодней полыни, утратившей и зеленый цвет, и даже горечь. И не в том вовсе дело, что все они мутанты, – кто в наше время не мутант! Отец Юнгерикс и сам не идеал человеческой плоти.

Не один десяток лет в высших церковных сферах велись кровопролитные споры о том, следует ли изменить старинное правило, согласно которому уроды и рабы не могут gudjinon – священничествовать, как говорят в Ромарике. Придерживаться этого закона во всей полноте означало оставить паству без пастырей, поскольку светские предписания и обыкновенный здравый смысл препятствовали патрициям принимать на себя иго безбрачия.

Да, не в мутации и уродстве беда, а в безнадежном постарении человеческих душ. И глядя из года в год в угасшие глаза прихожан, отец Юнгерикс чувствовал, как в его душе совершенно ненужным грузом накапливается усталость, а это ему очень мешало.

И вот приходит неизвестно откуда эта гостья, вертится перед ним и сама не замечает, как то и дело чуть взлетает над мостовой, словно мушка. Этому старому строгому священнику Тэкла, разумеется, поостереглась рассказывать, что ее поцеловали когда-то Ангелы, – неизвестно ведь, как он к такому отнесется, – да только говорить этого и не требовалось: отец Юнгерикс сам все видел, оттого и радовался.

Взяв Тэклу за обе руки, он тихонько потянул ее вниз, и девушка, немного смутившись, опустилась на землю.

– Что у тебя в сердце, – сказал отец Юнгерикс, – говори тотчас.

– Мне нужна помощь, – начала Тэкла доверчиво. – Точнее, не мне, а одному очень знатному человеку. Патрицию. Ой-ой-ой, даже не знаю, как и сказать! Этот ваш… ну, статуя – он эталон?

Старичок растерялся немного, не вполне понимая, в какую новую сторону неожиданно вильнул разговор.

– Статуя? – переспросил он. – Laudi? Фигура?

Тэкла закивала и завертела рукой у себя над головой, показывая высокий шлем с гребнем и перьями.

Отец Юнгерикс засмеялся, обрадованный тем, что снова ухватил нить беседы.

– Это есть проконсул Марк Амелий Скаурус, – пояснил он. – Он стоит давно для память. Он великий муж.

– Но он – эталон? – настойчиво повторила Тэкла.

Отец Юнгерикс видел, что этот вопрос для нее почему-то очень важен, и застрадал оттого, что совершенно не знал, как ответить. Слово «эталон» применительно к памятнику Марку Амелию Скаурусу было старику священнику решительно непонятно. В незапамятные времена монумент возвели по приказанию Муниция Лентата, преемника Скауруса, – вот и все, что он знал.

Поэтому он ответил наугад:

– Ни в одном случае. Нет.

Тэкла тотчас просияла, и глядя на нее расцвел и отец Юнгерикс.

– Очень хорошо, – сказала она, – я могу продолжать. Я шла в Могонциак по важному делу и со мной был патриций. Его имя – Альбин Антонин, из болонских Антонинов. Он направляется в Лютецию, где унаследовал удел от своего родственника.

– Я глубоко вникаю, – заверил ее отец Юнгерикс.

Подбодренная этими словами, Тэкла перешла прямо к сути:

– Его похитили!

– Украли? – уточнил старик, не веря услышанному. – Хвать? Цоп? Как вор?

Тэкла закивала головой в высоком уборе.

– Именно!

– Это есть naiteins, – сказал отец Юнгерикс серьезно. – Святопреступление. Покушение на совершенное тело, которое есть подобий от Адам.

– Вы абсолютно правы, святой отец, – разволновалась Тэкла. – Я расскажу все, а вы уж решите, сможете ли нам помочь.

И она рассказала – про клоны Корнелия Суллы, про нелегальную генетическую лабораторию, скрытую в густом лесу, и про главаря всей банды – жуткого типа по имени Европиус.

На протяжении этого рассказа священник переспрашивал ее по многу раз, чтобы быть уверенным в том, что ничего не пропустил и не перепутал. При имени «Европиус» он долго, с недоумением щипал себя за манжеты – такая уж у него была привычка – а потом переспросил:

– Точно ли Европиус?

– Нет, – признала Тэкла. – Может быть, как-то иначе. Но похоже.

– Ты его видела лицом перед лицо?

– Нет… только объедки на блюде и кувшин.

– Много лет давно назад, – заговорил отец Юнгерикс, – ловили банду Метробиуса. Он хватал и грабил люди, делал ужасное дело с их телом. У него лабораториум, много оборудований – все украденный.

– Это он! – горячо сказала Тэкла. – Я просто уверена! У, гадина!

Она сжала в кулачок свою руку-рукавичку и потрясла ею. Священник с тихой грустью глянул на этот маленький кулачок и покачал головой.

– Чрезвычайно недостаточно, – заметил он. – К счастью, Церковь есть соборный разум. Мы должны войти, так как скоро богослужений для Исус Кристос.

Он открыл маленькую дверцу, и Тэкла зашла вслед за ним в полутемное помещение, где было прохладно и пахло камнем, маслом и воском.

Узкие окна, прорубленные в стенах, впускали внутрь три пары полос света, которые скрещивались перед алтарем, в самом центре и ближе к выходу – как раз там, где у стены стояла небольшая статуя, изображавшая старого человека в длинном балахоне. Перед статуей лежала горка белых камней – некоторые были разрисованы таким образом, что выглядели похожими на черепа. Между этими камнями были вставлены очень длинные и довольно кривые свечки. Многие оплыли; «черепа» были сплошь закапаны воском.

В щитовой руке каменный старик держал деревянный посох с позолоченным навершием в форме круглого хлебца, а в мечевой – наполовину развернутый свиток. Можно было разобрать надпись:

HUZDJAIP IZWIS HUZDA IN HIMINA.

Буквы, вырезанные в камне, недавно подводили темно-синей краской.

– Надо богатствовать богатства на небе, – перевел надпись отец Юнгерикс, внимательно наблюдавший за Тэклой. – Там – негниющий богатства.

– Кто этот красивый патриций? – шепотом спросила Тэкла. Статуя очаровала ее. Впервые в жизни видела она изображение старика. Аристандр-эталон был, разумеется, не вполне молод, однако назвать его стариком все-таки невозможно. Его изображение как бы испускало из себя шум полнокровной жизни, долгой и свирепой, с обилием удачно зачатых детей и хорошей пищи. То же касалось и изображений патрициев – они всегда выглядели полнокровными людьми в наилучшем возрасте. А от этой статуи истекала тишина.

– Вот и святой Ульфила-от-Тервинги, – торжественно произнес отец Юнгерикс.

Тэкла сделала изображению книксен.

Старик священник отвел ее к местам для прихожан и усадил на деревянную скамью, холодную, как крышка гроба. Тэкла уселась, недоумевая, однако перечить не решилась. Все здесь было ей удивительно – так удивительно, что и сказать нельзя. Ей хотелось бы взлететь к потолку и рассмотреть, точно ли наверху есть какие-то узоры или даже, может быть, картины? Но и этого она сделать не осмелилась.

Вскоре в церковь пришли еще мутанты – человек тридцать или сорок. Они все время пересаживались с места на место, то подходили к статуе святого и целовали «черепа», то возвращались на скамьи. Из-за алтарной перегородки иногда показывался отец Юнгерикс и что-то провозглашал. А иногда все вставали и довольно стройно пели. Тэкла не понимала ни слова, но честно вставала и даже пела вместе с остальными. Правда, только «а-а-а», но старательно и от всей души.