Сергей Есин

Стоящая в дверях

Есин Сергей Николаевич родился в 1935 году в Москве.

Окончил Московский государственный университет имени

М.В. Ломоносова. Печатался в "Нашем современнике",

"Новом мире", "Октябре", Знамени" и ряде других

журналов. Автор многих книг прозы. Член союза

писателей. Живет в Москве.

Писатели, как известно, - это граждане, которые в основном выступают по телевидению. Конечно, иногда они и что-то пишут, но кого, собственно, интересуют их скучные и монотонные писания, когда даже самый сногсшибательный роман можно во многих телевизионных сериях просмотреть по волшебным волнах голубого эфира?

Для всего нашего великого народа писатель - это несносное существо. Все как один они полны кичливости и самомнения. Ходят слухи, что все писатели богатеи, по крайней мере в публичных писательских склоках, о которых регулярно и ярко во имя гласности нам рассказывает телевидение, фигурируют многоэтажные дачи и машины, несусветные гонорары, поездки с женами за рубеж. И это, конечно, правда! Что им еще, этим бумагопереводителям надо, что делят, о чем кричат? Я бы на их месте в наше сумасшедшее время вообще помалкивала, набрала в рот воды, и как положено в таких хлебных случаях, дружненько и согласованно хранила и тайну своих заработков, и тайну своих ссор. А то ведь все отнимут, приватизируют, конфискуют, в том числе и их непомерные библиотеки - предмет будущей книжной спекуляции. И аннулируют их сомнительные права на дополнительную жилплощадь. А они все чем-то недовольны!

Вчера вечером телевизионная информационная программа, которая наконецто стала выходить безо всяких там звездочек, башен и патетической громкой музыки, показала новую писательскую склоку. Кого-то из персон в их писательском чванливом генералитете закрыли, сместили, переизбрали - я в этом принципиально разбираться не хочу, но приятно, что действовали, нервно вздергивали подбородками и вращали безумно глазами те же самые, привычные по многим другим передачам люди. Пи-са-те-ли! Но с другой стороны, устраивать шум оттого, что какой-то мелкий региональный Союз этих самых писателей в пылу революционной бдительности и энтузиазма закрыли! И правильно, что закрыли. К чему устраивать бессмысленную войну суверенитетов. Всему свое время: было время суверенитетов, теперь, когда, можно сказать, на столе сладкие плоды победы, - к чему это трепыхание? Все кормятся из одной кормушки. Ну, одному немножко больше, другому немножко меньше. Не бьют же копытами друг друга благородные животные-кони, когда пьют воду из общей колоды. У животных нам нужно учиться мудрому современному коллективизму. Закрыли? Прекрасно! Откроют с новыми людьми во главе.. Демократия создана для того, чтобы наедались по очереди все и чтобы энергичный ел побольше. В этой жизни каждый должен испытывать свои неудобства. Но все равно мне нравятся лица новых писательских лидеров вместо этих бородатых. Мне вообще нравится все новое, ведь если порассуждать: зачем нам результаты и исполнение желаний, гораздо важнее движение.

После информационной программы я вышла на нашу общую кухню, чтобы на утро заварить кашу из "геркулеса"- утреннюю еду народа. Крупа, к счастью, еще имелась, ибо я запаслась еще год назад, когда не было талонов, ограничений и кое-что выбрасывали на прилавок. Не успела я вскипятить воду, как на кухню вплывает милый соседушка Серафим Петрович.

Он, этот занудный эстет, этот ничтожный профессоришка, этот фотолюбитель с библейским аппаратом марки "ФЭД", конечно, никогда бы не осмелился, особенно в последнее демократическое время, без приглашения и спроса задавать мне какие-нибудь вопросы или высказываться вслух. А то, что мы знакомы с ним тридцать шесть лет, со дня моего рождения, не повод к развязности. Я уже давно взрослая, я - дома и уже сама давно мать. Есть мнение - держи при себе, сопи про себя. Чего-чего, а уж свободы тайных размышлений в нашем государстве было всегда в достатке. Без спроса Серафим мог в квартире разговаривать только со своим бобиком, таким же потертым и в пересчете на человеческие времена шестидесятилетним рыжеватым псом Чарли, и то, конечно, не на общей кухне или в коридоре, где нахождение собаки негигиенично, а лишь в своей тухлой комнате за закрытой дверью и плотно задернутой некогда бархатной портьерой. Дом - это моя священная крепость и я бы никогда не позволила никому повышенных интонаций и громких нот. У меня у самой достаточно нервная работа, почти одна за всех в редакции одной из самых крупных городских газет, и на руках современный издерганный ребенок тринадцати лет, который должен учиться, готовить уроки и приобретать необходимые знания. Я воспитываю прелестную девочку Марину, которая так и ищет возможности отлынивать от душеспасительного чтения, так и готова, вострушка, реагировать на любой шум и отвлекающий маневр. "Мамочка, а кто это на кухне говорит?", "А это не Казбек пришел?", "А Серафим уже Чарли выводил?", "Мамочка, а я все уроки уже выучила - можно, я погуляю во дворе полчасика?"

Итак, в очень чистую, до блеска отмытую эмалированную кастрюльку - я по натуре чистюля, аккуратистка, в конце концов аккуратность - это знамя честной бедности, - лью я из чайника на уже отмеренный стакан "геркулеса" крутой кипяток, лью- поливаю, как выходит милый и занудливый соседушка и на подносике несет мыть чайную чашку, розеточку из-под варенья и ложечку - они интеллигентно перед огнедыдащим телевизором пили чай. Вообще наш Серафим это какое-то немое кино. Я его знаю, как уже сказала, практически со дня своего рождения, но ведь даже за мои тридцать шесть лет он никак не изменился - кому суждено быть растяпой, тот растяпой так и останется на всю дальнейшую жизнь. И очень правильно, что еще до моего рождения его бросила жена. Такие недоделаные люди ничего не могут по-настоящему волнующего дать женщине и не должны, дабы не портить человеческую породу, иметь детей. Видите ли, по утрам они слушают музыку. Я сама женщина, как полагают многие, вполне интеллигентная и совершенно не против, когда по радио звучат куплеты из веселой оперетки "Перикола" - "Каким вином нас угощали..." или что-нибудь из грандиозного "Евгения Онегина" - "И мы при-ехали сю-да, де-вицы, да-мы, го-спо-да, пос-мот-реть, как рас-цве-та-ит она..." Прелесть! Но какой-то по утрам музыкальный абстракционизм на иностранном языке. И каждый раз, когда открывается дверь в это так называемое интеллигентское логово и выплывает преподобный соседушка Серафим с каким-нибудь кофейничком или сковородкой, на которой была яичница, а из-за портьеры вдруг выскальзывает какое-нибудь визгливое пиликанье и дурные, как пила, голоса, Серафим, будто извиняясь, над нашкодивший кот, каждый раз говорит: "Это Беллини" или "Сегодня я прослушиваю "Навуходоносора" Верди". Разве мне не известны эти иностранные имена? Разве, когда я ношу по этажам редакционного здания газетные полосы, я не заглядываю в них? В нашей вполне культурной, "с направлением", газете я встречала имена и покруче: Метастазио и Шимановский. А?

Итак, эстет, держа в руках подносик с остатками жалкого ужина, выходит на кухню и сразу же мне говорит: "Вы подумайте, милая Люсенька, в информационной программе рассказали о силовой попытке захвата так называемыми демократами Российского Союза писателей. Одни писатели против других писателей. Писатели-демократы, эта совесть народа, вдруг совершили неконституционный, просто-таки большевистский захват власти. Одни писатели, которым до зубной боли очень хотелось властвовать, захватили ее у тех, кто этой властью по праву обладал".

Очень сильное возмущение было написано в этот момент на физиономии нашего эстета. Конечно, я отчетливо допускаю, что дыма без огня нет, что-то там, наверное, и было незаконное, Серафиму виднее. Он сам ведь тоже какойто там писатель, сочинитель, по совместительству фотолюбитель, раз в месяц мокнущий у нас в ванне. Его статьи с рассуждениями о всяких романах и повестях появлялись в газетах, и еще пять или шесть лет назад мы с дочкой во дворе гордились таким соседом. Он даже преподает какую-то эстетикукибернетику в творческом вузе. Меня вообще очень удивляет, что может преподавать человек, так мало связанный с нашей быстротекущей жизнью. За bqe время благословенной перестройки я не видела, чтобы он когда-нибудь ходил на митинг; соседушка не состоит ни в какой партии; как стало безопасным и возможных такое, перестал ходить голосовать на избирательный участок, и я ни разу не слышала от него каких-либо восторженных разговоров о наших новых лидерах. О, душечки, о, три богатыря - Юрий Афанасьев, Юрий Карякин и Гавриил Попов! Мои лично знания о нашей жизни неизмеримо больше, чем этого профессоришки, всю жизнь получающего большую зарплату. Музыку, конечно, он слушает, книги регулярно покупает и заставил ими всю свою комнату. Я даже одно время предполагала, что в этой его книжной страсти есть некоторая корысть. По вторникам, под вечер, он регулярно ходит на Кузнецкий мост (прекрасное старинное название, которое, наверняка не будет, слава Богу, изменено) в свою так называемую писательскую "Книжную лавку". Коли в этой блатной лавке навалом дефицита, то, естественно, сам Бог велел, чтобы им попользоваться. Ведь на книжных развалах, которые словно в Париже - по словам Серафима, конечно, ибо я в Парижах не была, потому что меня не посылали, во была в Дубултах в нашем редакционном Доме отдыха - вот на этих развалах, которые выросли возле станций метро, на людных улицах, около вокзалов, книжки продаются совсем не по обозначенной на их обложках стоимости, не по номиналу, как говорят в коммерческом отделе нашей редакции, а значительно выше обозначенной стоимости. Напрашивается неминуемый логический вывод. Я каюсь, у меня были такие грешные подозрения, и я одно время внимательно за ним следила: Серафим приносил в дом огромные, аккуратные стопки с книгами, запакованными в серую оберточную бумагу. Он распаковывал все это втихаря, в логове, в своей комнате, иногда дарил моей Марине книжку воспитательного характера и соответствующую ее возрасту. Я даже полагала, что в этом есть некий отвлекающий момент. Но именно из этих подарков у нас, в двух наших комнатах, и собралась небольшая, но достойная библиотечка. А может быть, действительно книжки дарились, чтобы усыпить мою бдительность? Оберточную бумагу Серафим выносил на кухню и складывал в стопку уже прочитанных газет, которые ой выписывал, не мелочась, за свой счет и любезно по прочтении предоставлял мне, чтобы развивала свой культурно-политический уровень, и я обменивала их как бумажную макулатуру на популярные книги. Таким образом, уже моими стараниями к небольшой библиотеке детской литературы прибавилось еще два десятка книг, рассказывающих о приключениях знаменитой французской женщины Анжелики и истории французских королей ив династии Валуа. Надо сказать, что я обожаю Францию и все французское; колготки, парфюмерию, неплохо знаю историю страны по этим романам, а также по романам популярнейшего классика французской литературы Александра Дюма. Так вот, должна признаться, многомесячные упорные мои наблюдения убедили меня, что Серафим безусловно о, растяпа! - не ведет никакой взаимовыгодной книжной торговли.