Вообще по лавкам пробежавшись, прикупил я шейных платочков и перчаток. В оружейной лавке ножны парадныя прикупил – старыя пооббились.

В комнатах особнячка моего учинил перестановку, но мебелей и оббивки менять не стал, хотя оббивка местами и засалилась. Такая морока это, а я все нездоров и не с руки мне. И Мартос, ленивый мой слуга, в том же меня убеждал.

В комнате на втором этаже, что почище, теперь кабинет мой. Там и бювар, и бюро, и нарочитый стол для письма, с прихотливою чернильницей, в коей помимо чернил скопившиеся клопоканы гораздо плавают. В кабинет сей я сейчас две картины распорядился повесить. Одну из них ты знаешь, то – «Проказы на лугу», кисти несравненного Бенутто. Вторая неизвестной кисти, мною на станцыи «Чемшары» приобретенная. На оной писана купающаяся фея, весьма подробно. Будет время, вышлю тебе с нея список.

Одна из милушкиных кособоких мамок, именем Азель, вызвалась кухарить. И Мартос, мой слуга склочный и обжористый, не преминул с оной безобразную свару учинить. Каковая Азель уличала его в покраже ветчины из корзины, о чем и прибежала ко мне с докладом. А Мартос, лживый мой слуга, с криками: «Ты сама подлая и воровка!» собственным аблокатом выступал. Шумом и суматохою зело оба мне досадили, и пришлось дуру, равно как и дурака, поучить палкою, к ужасу нежной моей Милушки, так что оная собачка от конфузу лужицу напустила. Указал я на нее перстом и людям своим рек: «Иным человекам у собачки чувственную деликатность призанять бы не грех!». Пристыженные сим реприманадом, обое удалились, ворча.

На другой день, гуляя по столице, натолкнулся я на однополчан, Стефана дю Пескье, виконта, и Андреа Горьяни, каковыя меня на ассамблею соблазнили итти. Оба нисколько не переменились, все так же ветрены и болтают вздор. У Стефана, как и у меня, этим годом скончалась тетушка, ради каких причин траур мешает ему с Мелиссой э Туа обвенчаться, каковая девица, по слухам, адмирала Мушэ незаконная дочь.

Зашедши пообедать в ресторацию (в клоб идти было по времени рано), повстречали мы еще одного знакомца. И встреча сия неприятное чувство по себе оставила.

В ресторации, в окружении зело сомнительных персон, восседал наш однокашник по корпусу Витас Марецкой. В каком же бедственном положении он теперь!

В кампании против амалупцев Витас премного геройствовал, но в битве – один супротив двух василисков – частично окаменел. Вышед в отставку, по внешнему своему уродству и свирепому нраву лишился он привычнаго общества и теперь карточный шулер. Пенсион свой спускает на пианство и всякий день за картами бывает бит. О чем оный нам и поведал, поминутно за наш щет выпивая. Напившися, он очевидно забылся и возжелал с нами в карточки перекинуться.

– Как я есть геройский герой, – объявлял он, – и имею семьсот золотых долгу, то желаю отыграться. Вот ты, – говорил он мне, – не желаешь играть, так купи у меня хоть девку! – Каковая девка с тупою личностью, пьяная, тут же пребывала. – Купи! За четыреста отдам! – уговаривал он. – Можешь с фронтиру ея брать, можешь – с тылу. На все горазда!

– Ни к чему мне, – смущенный сией откровенностью, я ответствовал. – Да и к тому же, верно, она воровка.

– Ничуть не воровка, – возражал мне Витас. – Со мною уже несколько ден, а ничего у меня не пропало!

Хотел я было возразить, оттого не пропало, что нечему у тебя пропадать, да воздержался. И стало мне горько – так мы еще молоды, а что с нами делает злодейская судьба! Иной болван и невежа, отцовские деньги мотая, в ус не дует, а иной, уважения достойный, пребывает в ничтожестве и горе.

Хотели мы с друзьями поднести ему денег с тем, чтобы он переменил жизнь свою и честь Пажескаго корпуса не срамил, но плюнул он на нас и, обругав, отвернулся.

Случай сей настроение мое зело омрачил. Так что обедал я без аппетиту. Но друзья, ипохондрию мою наблюдая, вызвались меня по городу проводить. И зрели мы зело много волшебств, как-то: многоцветных фонтанов, каковые в ночное время свет испущают, нарочито самодвижущуюся лестницу из хрусталя, знатным колдуном устроенную в подарок городу, восьминога, в бассейне на площади Торжеств танцевать обученного, а такоже живого арапа, каковой с подносом для визитных карточек в приемной у графини де Нуар стоит. Зрел я тако же и развод ея величества гвардейцев и был немало разочарован – взамен прежних голубых панталон с шитьем у них ввели невообразимыя какие-то шаровары, весьма уродливыя. Правильно-таки не пошол я в гвардию!

Обошли мы и увеселительные балаганы подле зверинца. Был там балаган, в каковом судьбу по руке гадали. В нарочитую дырку руку с монетой суешь, тебе и предрекают. Со смехом протянул я руку свою, а дура-гадалка, чистотой и изяществом ея смущенная, приняла меня не иначе за даму и посулила мне богатаго любовника. То-то смеялись мои приятели!

Таскались мы таким манером до вечера, а с тем переменил я наряд и, надев новый паричок (теперь носят с шестью букольками, по три букольки на сторону, и гораздо рисовой пудрой присыпают), отправился в ассамблею, что все в том же дворце графини де Нуар проходила.

Встретившись по условленному с однополчанами моими, прошед я в залу, где дам и кавалеров различного фасону общим числом штук двести узрел. Я было заробел, но приятели мои подвели меня к очаровательной графине и тут же представить ей не преминули.

Графиня сия, дама умная и любезная, меня своим подругам отдала в плен. Все они, хотя и жеманницы, столь были хороши, что попал я среди них как бы в цветник.

Дабы блеснуть остроумием, поведал я сим дамам о том, како иные деревенские помещики под видом мытья занимаются в банях утонченным развратом при помощи терний, каковыми их девки потчуют. Дамы охотно посмеялись, а одна из них, баронесса дю Ш*, так мне сказала:

– Ежели вы, любезный кавалер, до подобных развлечений охотны, то знайте, что при дворе государевом этими днями коварную шпионку и злодейку изобличили, именем Феанира. Каковая Феанира под ложным именем княгини Траяны при дворе секреты выведывала и, говорят, обокрала верховного чародей-министра. Но по случаю злодейку схватили и в Дворянской тюрьме содержат. В ходе же следствия решено мерзавку пытать посредством розог и палочных ударов по пятам. Каковая пытка на днях же произойдет, и любой желающий по подписке на нее может абонементик приобресть. Впрочем, – баронесса жентильно зевнула, – преступница безобразна и стара…

Я же, опытом наделенный, смекнул: коли одна женщина про другую говорит, что та стара и безобразна, верно, она нарочито молода и приятна. Впрочем, развлечения подобныя для меня излишне чудачны и нужды нет знать, стара ли преступница или напротив.

За сим были танцы, в которых я преуспел до судорог в икрах, а потом – шарады и аллегории. Мы с баронессою аллегорию устроили – «Любопытство, Откровенностию посрамленное» – весьма искусно, что все присутствующие подметили.

После угощался я мороженым и перепробовал осемь сортов, ради каких причин горло мое запершило.

Возвращался я домой совершенно разбитый, ног под собою не подозревал и ошибкою чуть не вошел в окно лавки табачника, что рядом с моим домом.

Дома же Мартос, грубое животное, устроил с другой кривобокою мамкой (не Азелью) сущую баталию на предмет расходования свещей. Я же, до смерти изможденный, взял свою верную Милушку на коленки и, отдыхая, так ей сказал: «Хорошо, что и в столице не всякий день балы да куртаги, не то через оные и помереть очень просто».

Таким вот образом и существует в новом качестве твой признательный друг

Гастон дю Леруа

писано в столице на улице Говорящих Голов

в собственном доме

первая седмица летних зорь

P.S. Отсылаю тебе с сией оказией бонбоньерку с финифтью и слова канцоны, каковую графиня де Нуар с баронессою дю Ш* на ассамблее дуетом распевали под клавецын.