— Итак, вы считаете, что жизни в пространстве быть не может?

— В пространстве есть и жизнь, и смерть. Но это наша жизнь и наша смерть. И только.

Игорь почувствовал, что больше не в силах сдержаться.

— Юности свойственно увлечение, — произнес он дрожащим голосом. — Пусть! Зато старости — бессилие. И если вы боитесь пройти вблизи Новой потому, что это вам уже не под силу, то к чему же…

Старик поднялся. Он резко вытянул руку, заставляя Игоря умолкнуть.

— Если бы потребовалось, — сказал он очень спокойным голосом, — я прошел бы даже сквозь Новую, не только вблизи нее. Но пока не вижу оснований изменять курс. Вот все.

— Нет, не все! — крикнул Игорь. — Вы боитесь! И, кроме того…

Но последние слова Старик предпочел не услышать. Это он умел. Он повернулся и вышел, резко захлопнув за собой дверь.

Старик сидел в обычной позе, упершись взглядом в экран, лицо его не выражало ничего, кроме готовности ждать. Терпение — вот чем он обладал в изобилии, вот что осталось ему от прошлого. Сидит. Смотрит. Месяцами. Годами… И это о нем рассказывают легенды!

Старик обернулся на звук шагов. Брови его выразили изумление: наверное, он ухитрился уже забыть, что на корабле их двое. Эта мысль все еще оставалась для него повой. Или просто не ждал Игоря так скоро?

— Капитан!

— Я вас слушаю.

— Вы говорите: жизнь в пространстве — абсурд. А ваши Журавли?

Старик помедлил.

— Вы же говорили, что ничего не знаете.

— Я и не знаю. Но кое-что слышал. Разве ваши Журавли — это не жизнь?

Старик покачал головой.

— Всего лишь явление природы.

— Почему же они — Журавли? — Игорь не хотел сдаваться.

— Это долгая история. И давняя. Но к земным птицам они не имеют отношения. К тем самым, на которых вы, по-видимому, еще не так давно смотрели не в одиночестве…

Игорь невольно вздохнул.

— Да, — пробормотал Старик, — Журавли обычно вспоминаются в таких случаях. Простая ассоциация. Улетают, уносят… Когда они прилетают, они не столь заметны.

— А ваши — тоже улетели?

— И унесли. Я же говорил: старые друзья уходят. И мало того: они еще оставляют нерешенные задачи или даже выдвигают новые, уходя.

— Я припоминаю… Там было что-то связанное с аварией корабля?

— Что-то! — сказал Старик сердито. — Такие вещи надо знать во всех деталях! Это опыт первопроходцев, сокровищница звездоплавания. Что-то!

— У меня ведь другой профиль. Я кончал не Московский звездный, а…

— Не имеет значения. Раз вы полетели…

— Полетел ради проблемы Новых! Но для вас, по-видимому, Журавли куда значительнее!

— Да. Они для меня важнее.

Игорь опомнился.

— Простите меня, — сказал он. — Мне следовало понять. Конечно, раз это связано с гибелью корабля… У вас там кто-то был, да?

— Кто-то — это слишком просто сказано. У меня там был друг. Большой. Сейчас ваш друг может жить на Земле, но и в полете вы не будете разлучены с ним, обладая возможностью видеть и слышать его. Иная связь!

И еще одно: сейчас вас охраняет в пространстве могучая защита, сделавшая наши корабли практически неуязвимыми. А тогда друзья нужны были здесь, рядом. Дружба защищала нас. Тогда и возник метод парных полетов: шло сразу два корабля.

— Я вспомнил, — сказал Игорь. — Вы же были там!

— Я был там.

— На «Согдиане»…

— Вы опять перепутали. Я шел на «Галилее». Теперь это уже седая старина, — он провел рукой по коротким волосам, — тихоход класса «Бета-0,5». Мы шли к Эвридике, чтобы сдать корабли Дальней разведке и вернуться на рейсовой машине. Иногда это кажется заманчивым: путешествовать в качестве пассажира. Мы заранее предвкушали… Я был на «Галилее», да. А на «Согдиане» находился мой друг. «Согдиана» обладала более мощными двигателями…

«Согдиана» обладала мощными двигателями и надежной защитой. Она могла ускоряться быстрее и вскоре опередила «Галилей». Конечно, это было нарушением правил парного полета, но «Согдиану» очень ждали на Эвридике — планете в системе отдаленной звезды, где размещалась тогда передовая база Дальней разведки.

В день, когда расстояние между кораблями достигло полутора миллиардов километров, и связь, в те времена еще несовершенная, должна была прерваться, пилота «Галилея», как обычно в таких случаях, охватила грусть. В космосе всегда становится грустно, когда прерывается связь, пусть даже не навсегда.

Вдогонку другу был послан традиционный привет и пожелание чистого пространства. Ответ должен был прийти через три часа. Однако уже через полтора был принят сигнал бедствия.

«Галилей» увеличил скорость до предела, не переставая посылать в пространство ободряющие слова — единственное, чем он пока мог помочь. Но словам нужно было время, чтобы дойти до «Согдианы», прозвучать в ее рубке, обратиться в другие слова и вернуться обратно; пока же до «Галилея» долетало лишь сказанное в те минуты, когда пилот терпевшего бедствие корабля даже не был уверен в том, что его слышат.

Высокий голос звучал непривычно сухо; он сообщал, что случилось самое страшное: вышли из-под контроля и начали терять мощность генераторы дельта-поля. Антивещество в топливных контейнерах «Согдианы» изолировалось дельта-полем; это было новинкой, до сих пор везде использовали для этой цели электромагнитное поле. Причина аварии оставалась неясной, хотя пилот и высказал несколько предположений. Командир — он же и весь экипаж «Галилея» — лишь стискивал зубы: почему на «Согдиане» не пошел он? Привычка всегда выбирать слабейший корабль на этот раз обратилась против него; по ведь дельта-генераторы испытывались не раз и казались весьма надежными. Он еще увеличил скорость, хотя стрелки контроля безопасности уже колебались на красной черте.

Потом голос изменился, он произнес: «Слышу тебя, знаю — ты успеешь, успеешь. Я…» На этом передача оборвалась. Натренированная мысль подсказала, что защитная автоматика корабля, лишившись дельта-устройств, пыталась спасти машину, создавая в АВ-контейнерах электромагнитную изоляцию. Для того чтобы получить необходимую мощность, автоматы отключили все, без чего корабль мог жить, — в том числе и аппаратуру связи. Теперь «Согдиана» боролась молча.

Полученный с «Согдианы» ответ помог уточнить расстояние между кораблями. Оно оказалось даже несколько меньше расчетного; наступила пора начать торможение. Казалось противоестественным уменьшать скорость, когда все требовало сумасшедшего стремления вперед; но пилот «Галилея» знал, сколь многие погибли, мчась до последнего и развивая затем, на сверхсрочном торможении, запретные перегрузки. Он помнил трагические истории, когда спешившие на помощь корабли, вынесшись из глубины пространства, останавливались в намеченной точке, и терпевшие бедствие бросались в скафандрах и катерах под защиту бронированных бортов, стремясь скорее укрыться в надежных помещениях; но подоспевшие корабли оставались безучастными к попыткам людей проникнуть извне в намертво запертые входные камеры; и люди в пространстве сходили с ума, не зная, что великолепные машины несли мертвый, убитый собственной неосторожностью экипаж и открыть люки было некому.

Пилот «Галилея» знал пределы, установленные для машины и для него самого. Он заметил точку «Согдианы» на видеоэкранах точно в рассчитанный момент. До встречи оставались минуты. И тут капитан увидел, что темное тело звездолета внезапно превратилось в яркую звезду.

— Вам случалось наблюдать аннигиляционный взрыв в пространстве? — спросил Старик. — Нет? Это невеселое зрелище, особенно если взрывается корабль, а на корабле летела… летел ваш друг. Это было нестерпимое белое сияние. Оно продолжалось всего лишь долю секунды, от чрезмерной нагрузки выключились предохранители видеоприемников. Но и за этот миг я успел ослепнуть.

Игорь кивнул. Он искал, что сказать. Похоже, глупо было бы выражать сочувствие по поводу истории, приключившейся бог знает сколько десятилетий тому назад.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: