А.Г.Ингер

Голдсмит-эссеист и английская журналистика XVIII века

Голдсмит-романист давно и по достоинству оценен русскими читателями. Его "Векфильдский священник" был издан Н. И. Новиковым еще в 1786 г. и с тех пор еще шесть раз переводился заново и неоднократно переиздавался {"Вексфильдский священник, история". (Пер. Н. И. Страхова). М., 1786; "Векфильдский священник". Пер. Я. Герда. СПб., 1846; "Векфильдский священник". Роман. Пер. А. Огинского. С присовокуплением сведений о жизни и творениях автора, заимствованных Вальтер-Скоттом из сочинений Приора. СПб., 1847; "Векфильдский священник". Пер. И. В. Майнова. М., Маракуев, 1890; "Векфильдский священник", пер. Елиз. и Ек. Бекетовых. СПб., Суворин, 1893; "Векфильдский священник". Роман. Пер., пред, и примеч. 3. Н. Журавской. СПб., Ледерле, 1893; "Векфильдский священник". Пер. Т. М. Литвиновой. Вступит, статья и коммент. Ю. Кагарлицкого. М., Гослитиздат, 1959. При этом некоторые переводы переиздавались дважды и трижды.}. Поэзия Голдсмита привлекла внимание В. А. Жуковского: в 1813 г. он познакомил русскую публику со своим переводом баллады "Эдвин и Анжелина" (под названием "Пустынник". "Вестник Европы", 1813, ээ 11-12), а еще раньше, в 1805 г. предпринял попытку примечательного по тем временам, хотя и вольного, перевода поэмы "Покинутая деревня" (впервые опубликован под названием "Опустевшая деревня", в т. I полного собрания сочинений В. А. Жуковского под редакцией А. С. Архангельского. СПб., 1902). Шедевр Голдсмита-драматурга комедия "Ночь ошибок" стала известна много позднее, в конце XIX в., но и она издавалась в четырех переводах {"Победила!", пер. Г. Раис, "Изящная литература", 1884, э XI; "Вечер с приключениями". Пер. А. Веселовского, "Артист", 1894, э 40; "Ночь ошибок". Пер. и обработка А. д'Актиля, послесл. К. Державина. Л.- М., "Искусство", 1939; "Ночь ошибок". Пер. Н. С. Надеждиной. М., "Искусство", 1954.} и была не раз представлена на советской сцене. И только Голдсмит-эссеист, автор замечательных юмористических и сатирических журнальных очерков, до сих пор не привлекал к себе внимания, хотя русская читающая публика XVIII в. была хорошо знакома с английской просветительской журналистикой {См. Ю. Д. Левин. Английская просветительская журналистика в русской литературе XVIII в. - Сб. "Эпоха Просвещения". Л., "Наука", 1967.}.

Между тем лучшие очерки Голдсмита, особенно цикл его эссе, составивших потом книгу "Гражданин мира", воссоздают достоверную картину английской действительности во всем ее разнообразии, начиная от деталей повседневного быта и кончая важнейшими проблемами духовной и политической жизни века. С "Гражданином мира" связано начало литературной известности Голдсмита, книга эта завершает журналистский период его недолгого творческого пути.

* * *

Оливеру Голдсмиту (1728-1774) было уже около тридцати лет, когда он после долгих колебаний избрал, наконец, стезю профессионального писателя. Он родился в семье священника со скромным достатком, позади было, детство в заброшенной ирландской деревушке, сельские школы с не бог весть какими учителями, потом четыре года пребывания в колледже св. Троицы в Дублине. Он не мог платить за обучение и потому принужден был обслуживать богатых своекоштных студентов. Нескладный и некрасивый (в детстве он перенес оспу), униженный сознанием того, - что его держат в университете из милости, абсолютно неспособный корпеть над тем, что не давало пищи его воображению, и презиравший усидчивую посредственность, Голдсмит прослыл тупицей и нередко был предметом насмешек и издевательств.

После окончания колледжа в 1749 г. он почти три года тщетно пытался как-то определиться; родственники надеются, что он станет священником, юристом, врачом; его посылают в Эдинбург, славившийся в то время своим медицинским факультетом. Проведя в Шотландии две зимы, Голдсмит переезжает в Лейден слушать лекции в тамошнем университете. В немногих сохранившихся письмах этого периода к родным он поначалу еще дает отчет о своих занятиях, но вскоре признается, что на лекции почти не ходит, и письма его напоминают скорее юмористические очерки нравов Шотландии и Голландии {The collected letters of Oliver Goldsmith, ed. by K. Balderston. Cambridge, 1928, pp. 3-25; в дальнейшем ссылки на это издание даются сокращенно: CL.}. Особенности национального склада, одежда, быт и нравы людей, их развлечения - все это схвачено метким ироническим глазом. Отдельные наблюдения, юмористические сопоставления и даже фразы из этих и более поздних писем, показавшиеся ему, по-видимому, особенно удачными, он использует много лет спустя в очерках "Гражданин мира" и в "Векфильдском священнике". Главным источником его произведений были не столько книги, из которых он черпал нужные ему сведения, сколько непосредственные жизненные наблюдения. Уже тогда, быть может бессознательно, у него возникла потребность бережно отбирать и копить про запас все, что поразило воображение. Подспудно в нем складывался внимательный к людям и слову художник.

Жил он в эти годы впроголодь, чувствовал себя очень одиноким; "уроду и бедняку, - писал он, - остается только довольствоваться собственным обществом, каковым свет предоставляет мне наслаждаться безо всяких ограничений" {Из письма к кузену Роберту Брайантону от 26 сентября 1753 г. CL 13.}. Но ни тогда, ни в последующие, самые бедственные годы журнальной поденщины это не ожесточило его, не убило неистощимого и благожелательного интереса к людям. Каким бы отчаянием ни были исполнены некоторые его журнальные эссе, тюремная проповедь героя его романа Примроза или строки "Покинутой деревни", одновременно с ними рождаются юмористические очерки и жизнерадостные комедии. Объясняется это не только индивидуальными свойствами художника, его душевным здоровьем (позднее романтикам при менее тяжких обстоятельствах личной жизни действительность представлялась в куда более мрачном свете), но и тем, что Голдсмит писал в годы, когда еще не были до конца развеяны иллюзии просветителей, их вера в возможность установленной разумом общественной гармонии, хотя уже и надвигалась трагическая кульминация промышленного переворота в Англии 60-70-х годов; Голдсмит стоит на перепутье, отсюда эти контрасты и двойственное отношение к самой доктрине просветителей, которую он то разделяет, то оспаривает.