– Вы что, кроме секса, ни о чем другом думать не в силах?

– Даже не знаю. Никогда не пытался.

– В следующий раз, когда я поеду с вами в такси, Эл Уиллер, то надену панцирь и кольчугу, – задыхаясь, прошептала Аннабел Джексон, лихорадочно одергивая задравшуюся юбку.

Я взглянул на замызганную неоновую вывеску, которая читалась бы как “Золотая подкова”, гори в ней все буквы. Ниже помельче светилось: “Полуночная в полночь”.

– Это то самое место? – спросил я Аннабел. Вместо ответа она решительно схватила меня за руку и потащила ко входу. По ступенькам мы спустились в подвал.

– Да, это здесь. Вам понравится.

Мы нашли свободный столик у стены и приземлились. Надо сказать, подвал был здоровенный, но все же это был подвал, безо всякого намека на вентиляцию. В насквозь прокуренном помещении было душно, дым стоял коромыслом, так что были едва различимы лица людей, сидящих за соседними столиками.

Неряшливо одетый нечесаный официант склонился над нашим столиком, уставившись сальными глазенками на Аннабел.

– Что будете пить, ребята?

– Виски со льдом. И будьте любезны, вымойте сначала стаканы.

– Это вам обойдется дороже. Я посмотрел на Аннабел.

– Частенько я задумывался, где же собирается преступный мир Пайн-Сити. Уж теперь-то я точно знаю…

– Да оглянитесь вокруг, – возразила девушка, сразу заметите, что у всех преступников на редкость высокие лбы и очки в роговой оправе. Да это же приют для интеллектуалов.

– Зачем это им забираться в такую дыру?

– Джаз – вот в чем все дело. Оркестр состоит всего из трех музыкантов, но они знают толк в своем деле. Кларенс Несбит играет на контрабасе, Куба Картер – на ударных, а Уэсли Стюарт – на трубе. О них никто и не слышал, пока они здесь не объявились пару месяцев назад. А сейчас весь город только о них и говорит.

– Но не я.

– Есть еще кое-что. Это вас должно заинтересовать. “Полуночная в полночь” – реклама не врет.

– Это что, цитата из Гертруды Стайн?

– Ее зовут Полуночная О'Хара. И представьте себе, она начинает петь Всегда ровно в полночь. – Аннабел взглянула на часы – Осталось каких-то пятнадцать минут.

– У меня дома масса шедевров мировой музыки. На пластинках. А вертушка вообще одна из лучших…

– Кажется, вы что-то забыли, Эл? – ледяным тоном отрезала девушка. – Я боюсь щекотки.

Принесли виски. Ставя стаканы, официант просто пожирал глазами Аннабел.

– Вот это да! – в восхищении брякнул он. – Вот это класс!

– Мадам со мной, – не слишком вежливо объяснил я нечесаному.

Он смылся, укоризненно помахивая мне салфеткой.

– Подождите, скоро вы их услышите! – решительно заявила Аннабел. – Эти парни работают в основном в нью-орлеанском стиле, но приближаются к чикагскому. Сами сможете услышать этот характерный ритм-шафл…

К счастью, ее голос заглушила музыка. Трио начинало играть “Я нашел новую подружку”. Я осторожно попробовал виски: мои наихудшие предположения оправдались.

– Ну как вы их находите? – возбужденно спросила Аннабел. Мелодия кончилась.

– Шумновато. В моем проигрывателе есть ручка регулировки громкости, и с ней можно делать что угодно. Могу также добавить, что виски у меня дома наливают из настоящих шотландских бутылок, могу показать этикетки и пробки…

Мой голос потонул в буре криков и аплодисментов. Объявили выход Полуночной О'Хара. Я наблюдал за лучом прожектора, который, пометавшись несколько секунд, поймал поднимающуюся на сцену Полуночную.

Да, это была женщина! Полуночная О'Хара.

Высокая блондинка с темными глазами, темными, как ночь. Под плотно облегающим тело черным платьем явно не было лифчика. Соски так и рвались наружу. Платье прилипало к бедрам, обозначая холмик внизу живота. Полуночная была и без трусиков.

Она выглядела просто ошеломляюще прекрасной, когда протянула руку и взяла микрофон.

И начала петь.

Когда она запела, то сразу же стала единственной женщиной на земле, которую вы бы возжелали. Попадание было точным.

У нее был свой стиль, неповторимая интонация, глубина… Описывать это можно десятками тысяч слов, объяснять, анализировать, но все равно ее голос выворачивал вас наизнанку.

Она спела “Сумасшедший блюз”, потом “Околдованную и очарованную”. Закончила выступление песней “Леди-бродяга”.

Когда шум аплодисментов стих и трио стало импровизировать на тему “Китайчонка”, Аннабел выжидающе взглянула на меня.

– Как она вам?

– Если бы еще и разделась во время пения, я бы доплатил за виски.

Какой-то охламон подошел к столику, наклонился и в восхищении уставился на Аннабел.

– Черт побери! – охнул он. – Что за прелестная куколка!

– Отвали! – рявкнул я. Ноль эмоций.

– А не покружиться ли нам вдвоем? Можем организовать здесь настоящий бал.

– Скройся! – отрезала Аннабел.

– Ну потанцуйте тогда с вашим другом, если уж со мной не желаете, – пробормотал он, глядя на меня глазами полусонной жабы.

– Сказали тебе – убирайся!

Парню было лет тридцать. Он явно не ограничивал себя в еде, а пару последних дней, похоже, не брал в руки бритву.

Проглотив мою фразу, он с трудом выпрямился.

– Я бы назвал это неблагородным, – буркнул он, отчаливая от нашего столика.

Я видел, как он шаткой походкой проследовал в дальний конец подвала и скрылся за дверью.

– И это местечко очаровало вас, Аннабел?

– Достойное место. Где еще можно услышать такой джаз?

– Я уже вам говорил. В моей…

– Эта музыка заводит меня. Просто не могу понять, почему она на вас совсем не действует, Эл. Никогда не думала, что вы такой тюфяк.

Я внимательно посмотрел на нее. Как и Полуночная О'Хара, она не носила бюстгальтера. Теперь остается только выяснить насчет трусиков.

– Ну уж я-то вас так никогда не назову, дорогая.

– Я выражалась фигурально.

– Я тоже.

– И вы еще удивляетесь, что девушка боится идти к вам домой. Да вы единственный мужчина, чей взгляд я буквально физически ощущаю.

– В моей квартире вам будет предложено прекрасное шотландское виски и прелестная музыка, – в отчаянии воскликнул я.

– Со всем сопутствующим, в чем признаются молоденькие девушки на страницах журналов для женщин. Нет, благодарю, Эл. Я предпочитаю зажигательный джаз, но холодных мужчин.

Опять появился нечесаный официант.

– Вы весь вечер собираетесь просидеть только с одним виски?

– Можете принести еще. Все равно умирать. Лохматый сгреб стаканы и удалился.

– Вы хоть понимаете, что я уже просаживаю на вас второй доллар за вечер, Аннабел Джексон? А вы даже не соблаговолите на секунду заглянуть в мою квартирку!

– А вы не забыли о плате таксисту? – проворковала девушка. – Или водитель заплатил вам за представление на заднем сиденье?

Я уж было собирался горячо возразить, но в этот момент трио начало опять играть. Зазвучал “Парад на пустынной улице”, и говорить стало совсем невозможно. Я закурил сигарету и принялся размышлять, привлечет ли Аннабел возможность послушать версию Джулии Лондон знаменитой вещи “Я сдаюсь” в моей квартире, и вообще, смогу ли я когда-нибудь заманить ее в свою конуру.

Мир моих розовых мечтаний был неожиданно вдребезги разбит диким криком и последовавшим за ним выстрелом.

Через пару секунд парень, пытавшийся выразить Аннабел свое восхищение, появился перед трио музыкантов.

Он выглядел точно так же, как в первый раз, если не считать огромного пятна крови, расползающегося по небесно-голубой сорочке. Какой-то миг он постоял, покачиваясь из стороны в сторону, озираясь вокруг мутным взглядом.

– С ума сойти! – промычал он.

Потом рухнул прямо лицом на сцену. Со своего места я ясно видел, что мертвей его вряд ли можно кого-нибудь, представить.

К тому времени, когда я добрался до трупа, процентов пятьдесят любителей джаза посчитали за лучшее смотаться, а остальные пятьдесят сгрудились у дверей. У меня не было никакой возможности остановить их.