Вулф поморщился, и я понял почему. Ему было известно, что в кабинете генерала есть большой стул, даже два. Я подошел к Райдеру, положил портфель на стол, расстегнул его и вынул гранату.

– Полковник, – обратился я к Райдеру, – пока мы ждем, разрешите вернуть вам гранату. Куда ее положить?

– Я сказал, что вы можете оставить ее себе, – нахмурился Райдер.

– Я помню, но мне негде ее хранить, кроме как у себя в комнате в доме мистера Вулфа, но этого делать нельзя. Вчера вечером я застал его за тем, что он ее рассматривал. Боюсь, он невзначай может устроить взрыв.

Все поглядели на Вулфа.

– Майор Гудвин вам известен, не так ли? – разозлился он. – Я бы ни за что не дотронулся до этой штуки. Но и хранить ее у себя в доме не желаю.

– Вот мне и пришлось принести ее обратно, – пожаловался я.

Райдер взял гранату в руки, посмотрел на запал, убедился, что он на месте, и вдруг вскочил и выпрямился, потому что дверь отворилась и до нас донесся по-военному четкий голос сержанта Дороти Брюс:

– Генерал Файф!

Когда генерал вошел, она, закрыв за ним дверь, удалилась в приемную. К тому времени, разумеется, мы все уже тоже были на ногах. Генерал в свою очередь поприветствовал нас, пожал протянутую ему руку Джона Белла Шетука и, оглядевшись, указал пальцем на левую руку Райдера.

– Откуда у вас, черт побери, эта штуковина? – требовательным тоном спросил он. – Вместо мяча в игре?

Райдер поднял руку.

– Майор Гудвин только что вернул ее, сэр.

– Это одна из тех Х-14?

– Так точно, сэр. Как вам известно, он их отыскал. Я разрешил ему оставить одну из них в качестве сувенира.

– Вот как? Разве я давал на это «добро»?

– Никак нет, сэр.

Райдер открыл ящик у себя в столе, положил туда гранату и снова его закрыл. Генерал Файф отодвинул стул, повернул к себе спинкой и, оседлав его, обхватил руками. По-видимому, пришло мне в голову, он обрел эту привычку, увидев фотографию Эйзенхауэра, сидящего таким образом. Ну и пусть, решил я. Он был единственным профессиональным военным среди нас всех. Полковник Райдер до войны был адвокатом и практиковал в Кливленде. Полковник Тинэм занимался лоббизмом для какого-то банка в Нью-Йорке. Лейтенант Лоусон только две недели назад приехал из Вашингтона и в своем нынешнем качестве оставался для меня загадкой. Это был Кеннет Лоусон-младший. Лоусон-старший, миллионер и владелец пищевой корпорации, верно служил своей родине в час нужды, урезав собственное жалованье на сто тысяч долларов. Еще я слышал про Лоусона-младшего, что он на второй же день появления на службе безуспешно принялся ухаживать за сержантом Брюс.

Единственный пустой стул стоял возле стальных шкафов, и на нем лежал небольшой чемодан из свиной кожи. Стараясь не шуметь и не привлекать чужого внимания, как и подобает майору в данных обстоятельствах, я поставил чемодан на пол и сел на этот стул.

– К какому же выводу вы пришли? – спрашивал меж тем генерал Файф – Где люди? Где пресса? Где фотографы?

Лейтенант Лоусон попытался было усмехнуться, но, поймав взгляд полковника Райдера, придал своему красивому лицу полную серьезность. Полковник Тинэм кончиком мизинца провел справа налево и обратно по своим усикам, что было привычным для него жестом, означавшим полное спокойствие.

– Мы пока не пришли к какому-либо выводу, сэр, – ответил Райдер. – Ничего еще не обсудили. Вулф только что появился. Что касается ваших других вопросов…

– Сейчас речь идет не об этом, – обрезал его Файф и обратился к Джону Беллу Шетуку. – Слуга народа, так где же народ? Ни микрофонов, ни кинокамер? Откуда же людям знать, что происходит?

Шетук, не моргнув и глазом, постарался ответить ударом на удар.

– Послушайте, – начал он, и в голосе у него чувствовался упрек, – мы не такие уж плохие, как вам представляется. Мы стараемся выполнить свой долг не меньше вас. Порой мне кажется, что нам следовало бы взять армию под контроль на срок, скажем, в месяц…

– Сохрани господь!

– … а генералы и адмиралы на то же время возьмут под контроль Капитолий. Что послужит всем нам хорошим уроком. Уверяю вас, я отлично понимаю всю секретность этого дела. Я ни словом не обмолвился о нем даже с членами моего комитета. Я счел необходимым посоветоваться с вами, и именно этим я и занимаюсь.

Взгляд Файфа по-прежнему оставался суровым.

– Вы получили письмо?

– Да, – кивнул Шетук. – Без подписи, напечатанное на машинке. Вполне возможно, что его написал какой-то сумасшедший, но я счел разумным показать это письмо вам.

– Разрешите взглянуть.

– Письмо у меня, – вмешался полковник Райдер.

Из-под пресс-папье у него на столе он вынул листок бумаги и, встав, попытался передать его своему начальнику. Но Файф, похлопав себя по карманам, заявил:

– Забыл взять очки. Прочитайте его вслух.

Что Райдер и сделал.

– «Дорогой сэр, обращаюсь к вам, потому что, насколько мне известно, именно вашему комитету поручено расследовать дела такого сорта. Как вы знаете, во время войны армии доверяются секреты различных промышленных процессов. Эта практика, вероятно, оправдана обстоятельствами, но ни в коем случае не должна быть использована во вред обществу. Отдельные секреты, еще не запатентованные или не охраняемые авторским правом, становятся достоянием тех, кто намеревается участвовать в послевоенном состязании тех же отраслей промышленности. Таким обратом многомиллионные ценности изымаются у их полноправных владельцев.

Доказательств этому отыскать трудно, ибо злоумышленников нет возможности обнаружить до тех пор, пока украденная ими идея не воплотится в жизнь по окончании войны. Улик я предоставить не могу, но честное и энергичное расследование, я надеюсь, сумеет их обнаружить. Точкой отсчета, полагаю, может служить смерть капитана Альберта Кросса из службы военной разведки. Считается, что он позавчера случайно или намеренно выбросился с двенадцатого этажа «Баскомб-отеля» в Нью-Йорке. Так ли? Какое расследование повлек за собой факт его смерти со стороны начальства? Что ему стало известно? Начните с этого.

Гражданин».

Тишина. Мертвая тишина.

Полковник Тинэм откашлялся.

– Отлично составленное письмо, – сказал он, как учитель, хвалящий ученика за хорошее сочинение.

– Разрешите взглянуть, – подал голос Ниро Вулф.

Райдер вручил ему письмо, и я подошел, чтобы посмотреть из-за плеча Вулфа. То же самое сообразили и сделали и Тинэм с Лоусоном. Вулф намеренно держал письмо так, чтобы нам всем было видно. Напечатанное на обычном листке почтовой бумаги с интервалом в одну строку, оно располагалось в середине страницы. Никаких ошибок и никаких помарок. По привычке и из опыта я заметил две механические особенности: буква «с» была чуть ниже строки, а «э» – чуть правее, чем следовало. Например, в слове «этого» оно задевало букву «т». Я еще приглядывался к листку, когда Тинэм и Лоусон завершили чтение и отошли. Вулф протянул мне письмо с тем, чтобы я отдал его Райдеру.

– Какая-то ерунда, – заметил, садясь, Лоусон. – Мог бы, наверное, кое-чего рассказать, но, помимо упреков в наш адрес, предпочитает отмалчиваться.

– Значит, по-вашему, лейтенант, нам следует не обращать на письмо внимания? – ядовито усмехнулся Файф.

– Сэр?

– Я спрашиваю, ваш приговор окончательной и обжалованию не подлежит? Или нам все-таки стоит продолжить разговор?

Лоусон покраснел.

– Извините, сэр. Я просто высказал свое мнение…

– Держите его при себе. А пока смотрите и слушайте.

– Так точно, сэр.

– Если мне будет позволено… – начал полковник Тинэм.

– Да?

– Письмо примечательно тем, что написано человеком категоричным и образованным, который к тому же хорошо печатает. Либо оно было продиктовано стенографистке, хотя это весьма сомнительно. Поля справа удивительно ровные. И пропуск в две строки между параграфами…

Вулф что-то промычал, и Файф обратился к нему:

– Хотите что-либо сказать, сэр?

– Нет, – ответил Вулф. – Хорошо бы этой стул был побольше и пошире. Я предлагаю, если дискуссия продлится на уровне детского сада, чтобы мы все уселись на полу.