– Гораздо красивее.

Я сказал это без всякой задней мысли. И я даже на мгновение не почувствовал вины перед Фларри, пока мы с его женой продолжали болтовню, обмениваясь намеками и двусмысленностями. Вот что странно. Вероятно, синяки Гарриет глубоко тронули меня.

Помню, я спросил мою спутницу о семействе Кевина Лисона.

– Майра выводит меня из себя, – резко произнесла миссис Лисон. – Она такая зануда, буквально по любому поводу спрашивает совета у святого отца, когда способна оторваться от детей, конечно. Их у нее уже шестеро! Это просто неприлично!

Я рассмеялся. В моменты веселья Гарриет была очаровательна. Даже ее злоба была невинной, не похожей на ядовитую критику моих лондонских литературных знакомых.

– А сам Кевин? – поинтересовался я.

– А вот Кевин – темная лошадка. – Гарри загадочно взглянула на меня, словно испытывая, а потом добавила: – Похоже, он подбивает ко мне клинья.

– Неудивительно, – заметил я. – И насколько удачно?

– Ты действительно хочешь знать? – насмешливо проговорила она.

– Я бы сказал, что тебе тут скучать не дают. Ты – роковая женщина этих мест.

– Майра не спускает с него глаз, – пояснила моя собеседница.

– А он не спускает глаз с других, – съязвил я.

– Я бы сказала, – безразлично заметила Гарри, – он воображает себя маленьким Наполеоном Шарлоттестауна. В каждой бочке затычка.

– Но почему ты считаешь его темной лошадкой, не только из-за привычки приставать к тебе?

– Я не упоминала о привычке, – возразила миссис Лисон. – Я знаю о его загадочных поездках, о которых он никому не упоминает, даже Фларри. А в прошлом месяце я подслушала его разговор с каким-то мужиком в кабинете за магазином. И знаешь? Этот человек говорил с немецким акцентом!

– Ну, это пока еще не преступление, – заявил я. – И о чем же они говорили?

– Если бы знать! Я не сумела расслышать. А потом этот старый Пэдар начал лезть ко мне со своими придирками.

Я поднял голову. Начинался прилив: волны уже бились под утесом, на котором мы сидели, и ручей стал заметно глубже.

– Нам лучше идти, как ты думаешь? – спросил я у Гарри.

– Если хочешь, – отозвалась женщина. – О, мы позабыли выпить виски!

– Мне не хочется.

Я помог Гарриет подняться. Мы какое-то мгновение стояли совсем рядом, глядя в глаза друг другу. Внезапно она улыбнулась каким-то своим мыслям и упала в мои объятия.

Ее губы были неправдоподобно мягкими, с привкусом морской соли, а дыхание сладким. Язык, словно маленькая рыбка, скользил и трепетал у меня во рту. Я прежде не испытывал такого наслаждения. Мы, должно быть, целовались довольного долго. Я пришел в себя, когда женщина, покосившись через плечо, легонько оттолкнула меня.

– Если мы собираемся переходить через потоки, то надо спешить.

Мы неловко спустились на песок. Речка стала еще глубже.

– Ты не мог бы перенести меня на спине, дорогой? – улыбнулась моя спутница.

Вода доходила мне до бедер, а на середине дно напоминало зыбучие пески. Мы благополучно перебрались, и я опустил Гарри на землю.

– У тебя брюки промокли, – заметила она.

– Наплевать! Боже правый, что это еще такое?

По холму справа от нас двигалась процессия. Посреди тихой и уединенной пустой бухты это шествие казалось чем-то неестественным.

Когда процессия вышла к побережью, я насчитал около двадцати мужчин, одетых в черное. Предмет, движущийся перед ними, который я ошибочно принял за обтянутую кожей лодку, был гробом. Во главе процессии, перестроившейся у кромки моря, встал отец Бреснихан. Гарриет, задрожав, больно вцепилась в мое запястье. Я разглядел прямо над нами домик, наполовину скрытый холмами, а вдалеке, кроме моей машины, виднелось еще одно транспортное средство – катафалк.

– Почему они несут покойника этой дорогой? – произнес я изумленно.

– Я думаю, другой дороги нет, – пояснила Гарриет.

Мы разговаривали шепотом.

– Но река! – Во мне нарастало беспокойство. Неужели они решили ее переплыть?

Должно быть, неподалеку был брод, потому что цепочка людей прошлепала по берегу и направилась к потоку, медленно шагая по песку. Не было произнесено ни слова. Я не мог даже расслышать поступь мужчин. Шествие выглядело нереально и причудливо, безмолвные фигуры напоминали группу призраков.

– Ирландцы обожают похороны, – пробормотала Гарри, все еще цеплявшаяся за мою руку.

Процессия обогнула мелкое блюдцеобразное углубление среди песка в сотне ярдов от нас. Удаляясь от нас все тем же размеренным шагом, молчаливая группа прохлюпала через речку в том самом месте, где мы переходили ее по камням, и остановилась у катафалка, в который поднимали гроб, опустив головы. Позади нас шум прибоя усилился, заглушая говор руки.

– Как ты думаешь, отец Бреснихан нас видел? – спросил я, заботясь о репутации Гарри, ведь мы стояли рука об руку.

– Не хнычь! – оборвала меня женщина.

Катафалк загрохотал по каменной тропе. Траурная процессия неспешно выстроилась следом и двинулась вверх по склону холма. Мои глаза следили за одетыми в черное фигурами до тех пор, пока шествие не скрылось за последним поворотом. Послеполуденное солнце клонилось к закату и золотило зазубренные каменные стены на зеленых холмах.

– Ты боишься святого отца? – Внезапный вопрос хозяйки поместья сбил меня с толку.

– Нет, но…

– Он такой же человек, как и все! – с непонятной горячностью воскликнула жена Фларри. – Такой же мужчина!

– А ты разве не католичка, Гарри? – удивился я.

– Нет. Наши дети были бы католиками, если бы…

– Нам лучше пойти, не так ли? – поспешил я сменить тему.

– Если ты хочешь тащиться за ними следом, – фыркнула моя спутница и пояснила: – Они растянулись как раз по всей ширине дороги. В Ирландии не принято перегонять похоронные процессии. Это проявление неуважения к покойнику.

Мы медленно перебрались через речку. Ранец болтался на руке Гарриет, а поднявшийся ветер скрывал ее лицо темными прядями, чуть-чуть рыжеватыми в ярком солнечном свете. Ее правая рука все еще сжимала мою ладонь.

Мы обогнули углубление в песке и оказались на твердой поверхности дюн, покрытой разрозненными клоками похожей на проволоку травы, пятнающей песок вместе с полузасыпанными костями испустившей дух овцы. Где-то у кромки моря плескалась стайка крачек, кружившихся на одном месте, словно компания спятивших автоматов. В небе слышались тоскливые крики чаек.

Гарри обвила мою шею руками и соскользнула на землю одним плавным движением, словно морская нимфа, увлекая меня за собой. Как хорошо я помню эти ее тягучие, податливые, неповторимые движения! Они так резко отличались от ее обычно неуклюжей, лишенной изящества походки. Вслед за ней я опустился на землю так мягко, будто на облако.

Шафрановая юбка задралась, обнажая бедра. Под ней ничего не было надето.

– Я люблю тебя, – промурлыкала женщина, закрыв глаза.

– Не здесь.

– Почему нет? – Она грациозно потянулась.

Я почувствовал мгновенное отвращение, теперь окончательно убежденный, что она затеяла эту поездку лишь для того, чтобы соблазнить меня.

– Пляж – прекрасное тайное место, но здесь вряд ли кто обнимается вместе… – пробормотал я ей на ушко.

– О господи! Стихи! – воскликнула эта насмешница.

Ее тело задвигалось подо мной.

– Ты меня не хочешь?

– Конечно хочу! – Я не собирался отрицать очевидное.

– Ну, значит… ты… холоден, как рыба! – надулась она.

– Я хочу, чтобы ты была обнажена.

– Тогда сними с меня одежду! – Моя нимфа вновь потянулась ко мне.

– Нас могут увидеть. – Теперь я действительно этого опасался.

– Кто? Ты же сам сказал, что тут славное уединенное местечко.

На ресницах ее полуприкрытых глаз снова засверкали слезы. Я осушил их поцелуями, но вскоре появились новые.

– Ты меня не любишь!

– Люблю, – мои губы с трудом произнесли заветное слово.

– Тогда повтори!

– Дорогая Гарриет, я тебя безумно люблю!