– Да. Мне нравится наблюдать за птицами.

Итак, за мной следит недремлющее око полиции.

– Вы орнитолог, мистер Эйр? – осведомился этот Фома неверующий.

– Нет. Просто любитель.

На лице сержанта возникло недоуменное выражение, но он быстро с собой справился. Я раздумывал, сказать ли ему об обыске в моем доме. Я принял решение, возможно не слишком разумное, – не усиливать его недоумения, подозрения или черт его знает чего еще. Мы расстались с выражениями взаимного почтения.

Когда я усаживался в машину, оставленную у дороги, меня окликнул отец Бреснихан. Священник соскочил со своего велосипеда неподалеку от автомобиля, его мохнатые брови и горящие глаза оказались в опасной близости от меня.

– Итак, вы не послушались моего предупреждения, мистер Эйр, – заявил он без всякого вступления.

– Вашего предупреждения?

Я с испугом подумал об анонимной записке.

– Но ведь…

– Моего совета, – пояснил он возмущенно.

«Ах да! Во время нашего обеда. Об опасности общения с Гарриет Лисон». Я решил изобразить простодушное недоумение. Святой отец мгновенно раскусил мое притворство:

– Вы прекрасно знаете, о чем я говорю!

– Но, отец… – начал я.

– Я не ваш отец! – гневно возразил он. – За вас я не несу ответственности. Но я должен искоренять неблаговидные поступки моей паствы.

Злоба и презрение в его взгляде вызвали мою ярость.

– Значит, ваш долг – выслушивать грязные сплетни?

– Не испытывайте моего терпения, молодой человек! – вскипел церковник.

– О чем это вы, черт возьми?! – не уступал я.

– Вы прекрасно знаете о чем!

Брызги его слюны попали мне в лицо. Священник сдавленно произнес:

– Ваша связь с миссис Лисон вызовет скандал.

– Прискорбно слышать, – язвительно ответил я. – И как вы полагаете, я уже погряз в разврате или пока еще только замышляю это гнусное преступление?

Отец Бреснихан с трудом овладел собой. Его волосатые пальцы дрожали, когда он тяжело оперся о дверцу моего автомобиля.

– Не стоит со мной препираться, молодой человек! Вы слишком дерзки.

Его лицо постепенно расслабилось. Красивый голос приобрел просительную интонацию:

– Доминик! Вы не возражаете, если я буду называть вас по имени? Поклянитесь мне, что вы не… – его бледное лицо вспыхнуло, – …вы ведь не познали плотски… вы ведь не намереваетесь…

– Святой отец, если вы считаете, что я хочу соблазнить миссис Лисон, вам следует предупредить об этом ее мужа, не так ли? – нахально заявил я.

Священник на мгновение смолк. Я внезапно возненавидел себя за эти ничтожные хитрости и осознал, насколько вульгарно себя веду. Гарриет вытащила на свет божий тварь, о существовании которой в моей душе я не подозревал. Однако подобные мысли были предательством нашей любви. Мне стало стыдно вдвойне.

– Это не так просто, – пробормотал отец Бреснихан. – Вы гуляете повсюду втроем и даже заходите в местный бар. Вы понимаете, что, если бы не Фларри, вас давным-давно бы выдворили из города? Люди считают вас находящимся под защитой Фларри.

Эта идея была неожиданной и здорово смутила меня.

– Но вы-то наверняка не боитесь Фларри? – уже спокойнее поинтересовался я. – Почему бы вам не поговорить с ним?

– Может быть, и побеседую. Но я все больше боюсь за него. За его душу. И за вас, Доминик, – печально ответил священник.

Мне так нравился этот заслуживающий уважения человек! Я почувствовал неожиданную потребность успокоить его. Но я мог выдавить из себя лишь следующее:

– Я вот думаю, подобный разговор на улице английской деревни был бы просто невероятным.

Святой отец слабо улыбнулся. В этот момент из своего магазина поспешно выбежал Кевин Лисон.

– Вас тут срочно спрашивают, отец Бреснихан! Подойдите к моему телефону.

Когда я отъезжал, у меня в голове вертелись две строчки:

Если полиция и предприняла какое-то расследование, то ничего не выяснила. С неделю все шло своим чередом. По вечерам я частенько заглядывал в бар «Колони» с Гарриет и Фларри. Не знаю, сознательно ли отец Бреснихан преувеличивал остроту ситуации, но я не чувствовал никакой враждебности со стороны обитателей Шарлоттестауна. Воспринимать человека, которому наставлял рога, как своего защитника было неприятно, но в те дни все мои моральные устои и угрызения совести были сметены страстью к Гарриет. Я начинал понимать, что для местных жителей Фларри служил своего рода талисманом – напоминанием о великих днях Ирландии, о славе и подвигах. Я же видел человека, превратившегося в развалину, подтачиваемого изнутри безумием и вызывающего ощущение безнадежности. Я не мог питать к нему отвращение из-за его дерзкого и добросердечного ирландского обаяния, но воспринимать его серьезно было выше моих сил. Помню, однажды, когда мы с Гарриет поддразнивали друг друга в гостиной Лисонов, Фларри предложил мне положить ее на колено и хорошенько выпороть. Меня вдруг пронзила мысль, что мы похожи на двух мышат, безнаказанно играющих перед дряхлым и парализованным серым котом.

Я не ожидал от себя подобной похвальбы перед читателем. Я лишь пытался рассказать правду об этих странных отношениях, отделенный от моих героев непреодолимой пропастью времени. Теперь мне ясно, что этот громоздкий человек с пепельного цвета лицом либо был импотентом, либо просто устал от темперамента своей жены. И эта его слабость вызывала у меня глубокое презрение – презрение молодого самца к старому, потерявшему свою былую силу. Я никогда не пытался узнать его поближе. И что было узнавать об этой пустой оболочке? А подобная самоуверенность оказалась большой ошибкой.

Мы с Гарриет вели себя все опрометчивее. Помню, я верил (и это наимерзейшее признание в моей исповеди), что в безрассудстве залог нашей безопасности. Фларри, вероятно, не мог подозревать нас, так открыто симпатизирующих друг другу и так невинно дурачащихся у него на глазах.

Гарри тоже мучилась угрызениями совести. Хотя муж время от времени отсутствовал, моя подруга лишь один раз позволила заняться с ней любовью в доме Лисонов. В ту ночь Фларри был в Дублине, а Гарри слегка перебрала спиртного. Шел легкий дождь, и мы не захотели мокнуть на нашем обычном месте. Гарриет повела меня в свою спальню, которую я тогда увидел впервые. Именно эта ночь так отчетливо отпечаталась в памяти. Я помню мою возлюбленную обнаженной у окна – фигура в форме песочных часов, блестящая в лунном свете кожа, волнующая впадина позвоночника, темные с рыжим отливом волосы и река, сонно ворчащая внизу.

О, это была замечательная ночь! Я и сейчас не могу вспомнить, сколько раз мы наслаждались друг другом.

– Сделай мне больно! – жарко шептала женщина.

Я щипал ее спину, стягивая за волосы с постели. Она злобно кусалась, словно лисица. Эти забавы приводили ее в восторг. Когда мы затихли, утомленные, жена Фларри довольно промурлыкала:

– Я чувствую себя кошкой, съевшей миску сливок.

А потом:

– Завтра я вся буду сине-черная. У меня так легко появляются синяки!

Я вспомнил эти слова, возвращаясь в свое обиталище на рассвете, в тумане, чувствуя себя разбитым, словно из моих костей вынули весь костный мозг.

Кровоподтеки, которые эта бесстыдница показывала на нашем первом пикнике. Она заявила тогда, что Фларри ее побил. Но скорее всего, эти синяки появились после любовной ночи. С Фларри? Или с каким-то другим мужчиной. Значит, Гарри – лгунья? Верно, Гарри – лгунья. Но мне-то какое дело?..

Однажды вечером в конце июня, собравшись сделать кое-какие покупки в Шарлоттестауне, я заглянул к Кевину домой, решив вручить ему чек за аренду дома. Меня приняла Майра Лисон, сообщив, что ее муж скоро вернется. Хозяйка многословно извинилась за свой растрепанный вид – она только что закончила печь пироги, провела меня в прохладную гостиную и настойчиво предложила выпить чаю или стакан шерри. Я выбрал последнее. Майра торопливо вышла и вернулась с графином, наполненным тем же самым шерри, что я пробовал у отца Бреснихана. Жена Кевина осведомилась о моей работе над книгой. В последнее время сюжет романа зашел в тупик. В неразберихе моей связи с Гарриет образы героев становились все более плоскими и вымученными.