В церкви было прохладно и полутемно. Только через три высоких окна с цветными витражами сюда пробивались солнечные лучи, но их блеск умерялся окрашенными стеклами. Парсон действительно оказался милым, как и говорила миссис Пенрутлан. Это был простой, дружелюбный человек, и все слушали, что он говорит, – от старой-престарой, согнувшейся чуть не в три погибели женщины, сидевшей в углу, до ребенка лет пяти, державшегося за руку матери и очень серьезно глядевшего на все происходящее.

После прохладного полумрака церкви солнечный свет снаружи просто ослеплял. Тимми приветствовал ребят лаем. Ян был все еще здесь, он сидел, обняв пса за шею. Малыш одарил их своей неожиданной улыбкой и отвязал Тимми, который тут же помчался как сумасшедший прочь с церковного двора. Мчался он со скоростью не меньше шестидесяти миль в час – как всегда, когда его отвязывали.

– Пойдем к дедушке, – сказал Ян Дику, дергая его за рукав.

– Ближе к вечеру, – ответил Дик. – Покажешь нам дорогу. Приходи после обеда.

На ферме их уже ждал обед – холодное мясо с морковью и клецками, груды гороха и молодой картошки, а потом великолепный фруктовый салат со сливками.

Показался Ян. Он стоял в дверях, готовый проводить их к своему деду.

– Вы видели, какую гору гороха съел мистер Пенрутлан? – с изумлением сказала Энн. – Он, наверное, и в самом деле может справиться в одиночку с целой миской. Вот только если б он мог произнести что-нибудь кроме «А-х», и «Окк», и других странных звуков. Разговаривать ему трудно.

– Ян ведет вас к дедушке? – спросила миссис Пенрутлан. – Тогда я положу в корзинку пирогов ему и деду.

– Только не кладите много еды для нас, – попросил Дик. – Мы захотим лишь немного перекусить, чтоб протянуть до ужина.

Но все равно корзина оказалась тяжелой.

Идти до хижины пастуха пришлось довольно далеко. Они пересекали одно поле за другим. Ян гордо шествовал впереди. Ребята карабкались по лестницам, переброшенным через изгороди, поднимались по узким – только повозке проехать – дорожкам и наконец пришли к похожему на конус холму, на склонах которого мирно паслись овцы. Ягнята-подростки в шерстяных шубах, в отличие от взрослых, остриженных овец, резвились здесь и там, а потом вспоминали, что они уже почти большие, и некоторое время вели себя степенно.

Старый пастух сидел перед хижиной, покуривая длинную трубку. Он был не такого уж высокого роста, сморщенный, как яблоко, пролежавшее слишком долго. Но в нем все еще таилась какая-то притягательность, и детям он сразу понравился. У него была такая же, как у Яна, неожиданная улыбка, от которой оживлялись и его глаза, все еще такие же голубые, как летнее небо над головой.

Лицо его было исчерчено тысячами морщинок, которые углублялись и сливались друг с другом, когда он улыбался. Косматые брови, курчавая борода и волосы – все было седое, похожее на серую шерсть овец, рядом с которыми он прожил всю свою жизнь.

– Добро пожаловать, – сказал он неторопливо, как истинный корнуолец. – Ян мне говорил про вас.

– Мы принесли с собой еду, чтобы поесть вместе с вами, – сказал Дик. – Но давайте это сделаем чуть позже. Правда, что ваш отец в старые времена был одним из тех, кто грабил суда?

Старик кивнул. Джулиан достал пакет со сладостями и предложил их ему. Дед, не скрывая нетерпения, взял леденец; Ян тотчас же возник рядом и тоже получил угощение.

Судя по хрусту, у старого дедушки еще было полно зубов! Когда с леденцом было покончено, он начал рассказывать. Говорил он медленно, простым языком, почти так, как мог бы говорить Ян. Иногда останавливался, подыскивая нужные слова.

«Прожив вот так с овцами всю жизнь, не больно-то разговоришься», – думал Джулиан. Ему был интересен этот старик с умными, живыми глазами. Небось он куда лучше чувствует себя в обществе овец, чем людей.

«Он наверняка может рассказать много интересного, даже ужасно интересного», – думала Энн.

– Вы видели камни на берегу у Тремэннона, – начал дед свой рассказ. – Подлые это камни, губят и суда и людей. А много судов туда специально заманили! Может, вы и не верите, но это правда.

– Как же это было? – спросил Дик. – Их что, заманивали с помощью ложных огней – или еще как?

Старик понизил голос, будто опасаясь, что кто-нибудь подслушает.

. – Более ста лет назад там, выше по берегу, был построен маяк – направлять суда, которые плывут мимо, – говорил дед. – Им надо было плыть на этот огонь, а потом держаться берега, чтобы избежать камней: они торчали дальше в море. Так суда были в безопасности. Но в непогоду, по ночам, огонь зажигался в двух милях от того места, где должен был гореть, и корабли сбивались с курса. Их завлекали прямо на камни возле заливчиков Тремэннона.

– Ну и подлецы! – в один голос воскликнули Энн и Джордж. – Как только люди могли делать такое?

– Просто удивительно, на что люди могут оказаться способными, – кивнул дед. – Вот возьмем моего старика отца. Добрый был человек, в церковь ходил и меня с собой брал. Но это он каждый раз зажигал ложный огонь и посылал людей смотреть, как судно налетает на камни, разбивается на мелкие кусочки.

– А вы, вы когда-нибудь видели, как судно налетает на камни и разбивается вдребезги? – спросил Дик. В его воображении возникли суда, со скрипом и стоном летящие по волнам, и стенания людей, низвергающихся в бушующее море.

– Да, бывало, – сказал дед. Его глаза, казалось, смотрели далеко-далеко. – Меня раз послали вместе с другими к заливу, я должен был держать фонарь, чтобы совсем сбить с толку судно, которое уже приблизилось к камням. Бедное, оно застонало совсем как живое, когда налетело на эти подлые камни и разлетелось на куски. А на следующий день я ходил к заливу помогать собирать добро, которое там было разбросано по всей бухте. Многие в ту ночь утонули и…

– Про это не надо нам рассказывать, – прервал его Дик. Он чувствовал себя очень неважно. – А откуда они подавали ложные сигналы? С этих холмов или с какой-нибудь скалы?

– Я покажу вам, откуда мой отец сигналил, – сказал дед, медленно поднимаясь на ноги. – Здесь на холмах есть только одно место, откуда можно было видеть этот огонь. Грабители искали такое укромное место, чтобы этот их подлый сигнал нельзя было заметить с суши – ведь явилась бы полиция. Но вот со стороны моря его было преотлично видно любому судну, которое шло близко к берегу!

Он повел их вокруг холма, а потом указал в сторону берега. Там, между двух холмов, виднелась крыша какого-то дома, а над ней возвышалась башня. Ее было видно только с того места, где они стояли! Дик сделал всего несколько шагов в одну, а потом в другую сторону, и дом тотчас же скрылся за холмами.

– Только я один и знал, что ложный сигнал можно увидеть со стороны суши, – сказал дед, указывая черенком трубки на отдаленный прямоугольник башни. – Я как-то ночью приглядывал тут за ягнятами и вдруг вижу – какой-то огонь мелькает. А потом услышал, что в заливе у Тремэннона в ту ночь разбилось судно. Ну, я и сообразил, что это дело рук грабителей.

– И вы часто видели там этот огонь, когда приглядывали за овцами? – спросила Джордж.

– О да, не один и не два раза, – ответил пастух. – И всегда в ненастные ночи, когда суда блуждали по морю и искали хоть какие-то огни, чтобы пристать к берегу. Тут огонь и загорался, и я говорил про себя: «Помоги, Боже милостивый, этим морякам нынешней ночью, ведь больше им никто не поможет!»

– Ужасно! – сказала Джордж, потрясенная таким злодеянием. – Вы должны радоваться, что теперь уж никогда не увидите этих ложных сигналов, даже ненастной ночью!

Дед глянул на Джордж. В его глазах появилось странное выражение – будто он был чем-то испуган. Он понизил голос и заговорил, обращаясь к Джордж так, как если бы она была мальчиком:

– Молодой человек, – сказал он, – этот огонь все еще появляется по ночам, в непогоду и в шторм. Эта башня совсем почти развалилась, и там полно галчиных гнезд. Но в этом году я уже три раза снова видел там этот свет! Будет ночью шторм – этот огонь снова зажжется! Я это просто печенкой чувствую, да-да, печенкой чувствую!