– Вот как? – Ее голубые глаза взметнулись и уставились на меня. – Ты умываешь руки?

– Нет. Я только что отправил мистеру Вульфу письмо, в котором известил его, что рассчитываю вернуться к началу чемпионата по бейсболу. Сама видишь, я не сижу сложа руки, но мне очень трудно из-за того, что я чужак. Я хочу, чтобы ты спросила Доусона.

– Эскамильо. – Ее глаза весело засветились. – Ну что ты? Ты же второй сыщик в мире после Ниро Вульфа.

– Да, но в моем мире. Здесь все иначе. Взять хотя бы Доусона. Ты уплатила ему в задаток десять тысяч, а как он ко мне отнесся? Ты заметила?

Она кивнула.

– Это мягкая форма ксенофобии. Ты пижон, а я пижонка.

– Ты – владелица ранчо, а это совсем другое дело.

– Жаль, конечно, что Харвея не выпустят под залог, но Мел пока управляется. – Лили взяла в руки чашечку, повертела ее и потом отставила. – Сколько у нас времени?

– До суда месяца два-три, по словам Джессапа.

– И два месяца до твоего чемпионата. Ты знаешь, как я к тебе отношусь, Арчи, но я попробую рассуждать совершенно объективно. Тебе не только любой из местных сыщиков и в подметки не годится, но ты к тому же прекрасно знаешь, что Харвей никогда бы не выстрелил в спину. Ни один местный этого знать не может. Включая Доусона. Я права?

– Ты всегда иногда права.

– Тогда могу я попросить еще кофе? Только погорячее.

Поскольку мой стакан молока опустел, я заказал кофе и себе. Когда мы покончили с кофе, я расплатился и мы двинулись к выходу, лавируя в лабиринте столиков. Примерно двадцать пар глаз следили за нами и еще столько же притворялись, что не обращают на нас внимания. Убийство Филипа Броделла произвело изрядный шум в округе Монро. Хотя отношение тамошних жителей к заезжей городской публике оставляло желать лучшего, они тем не менее прекрасно понимали, что туристы приносят немалый доход казне штата Монтана, так что отстреливать их во время сбора черники – не самое патриотическое занятие. Поэтому во взглядах, устремленных вслед мне и Лили, особой любви не было – ведь это управляющий ее ранчо нажал на спусковой крючок. Так, во всяком случае, здесь считали.

Перед тем как усесться за руль ждавшего нас на стоянке фургончика Лили, я забросил пакет с покупками назад. Лили села на переднее сиденье, стараясь не прикасаться к его спинке, которая, казалось, вот-вот расплавится под безжалостными лучами августовского солнца. С моей стороны не слишком припекало. Я дал задний ход и выехал со стоянки. Одно из главных различий между мной и Лили состоит в том, что я оставляю машину на стоянке так, чтобы не надо было разворачиваться, а она – наоборот.

Проехав пару кварталов, я завернул к бензозаправочной станции «Престо». Бензобак был наполовину полон, да и бензин в предместье обходился дешевле на девять центов за галлон, но я хотел, чтобы Лили познакомилась с неким Гилбертом Хейтом.

Хейт оказался на месте – долговязый худой парень с жирафьей шеей, составлявшей солидную часть его шестифутового роста. Он возился с другой машиной, протирая ветровое стекло, так что Лили пришлось разглядывать его вполоборота, пока нас заправляли. Потом та машина отчалила, и Хейт, заметив меня, после минутного колебания подошел и сказал:

– Доброе утро.

На самом деле он произнес «добрутро», но я не собираюсь отнимать у вас время, заостряя внимание на особенностях местного диалекта.

Из вежливости я согласился с ним по поводу добрутра, хотя стрелки часов приближались к часу пополудни. Потом он добавил:

– Папаня сказал, чтобы я не разговаривал с вами.

Я кивнул.

– Да, это в его стиле.

Его папаня был сам Морли Хейт, шериф округа.

– Он и мне посоветовал не слишком распускать язык, – сказал я, – но мне трудно сразу избавиться от застарелой вредной привычки, тем более что для меня это – единственное средство для заработка.

– Известно, фараоны.

Да, радио и телевидение явно расширили словарный диапазон граждан.

– Только не я, – отрезал я. – Папаня твой – фараон, а я – частный сыщик. Если я спрошу, где ты был в прошлый четверг, ты можешь сказать, что нечего мне совать нос не в свое дело. А вот когда твой отец задал мне этот вопрос, я был вынужден ответить.

– Да, слышал. – Он перевел взгляд на Лили, потом снова посмотрел на меня. – Вы расспрашивали про меня. Я могу сам ответить на то, что вас интересует.

– Буду весьма признателен.

– Не убивал я этого фанфарона.

– Отлично. Именно это меня и интересовало. Теперь список подозреваемых существенно сузится.

– Для меня даже подозрения ваши оскорбительны. Вот посмотрите. – Хейт разошелся и даже не обращал внимания на коллегу, который закончил заливать нам бензин и теперь внимательно прислушивался. – Первая пуля, выпущенная сзади, угодила ему в плечо и развернула. Вторая попала уже спереди в горло и перебила позвоночник. Для меня это просто оскорбление. Я укладываю оленя с одного выстрела. Спросите у кого угодно. С тридцати ярдов я запросто снесу голову змее. Пусть отец и велел, чтобы я не разговаривал с вами, но мне кажется, что это вы должны знать.

Он повернулся и зашагал к машине, которая подкатила к соседней бензоколонке.

– Ну, как? – спросил я Лили, когда мы отъехали, направляясь на северо-восток.

– Я пасую, – ответила она. – Я и впрямь хотела на него посмотреть, хотя ты однажды уже говорил, что только глупец может надеяться на то, чтобы разглядеть в незнакомом человеке убийцу. Я не хочу показаться дурой и потому пасую. Но что он там наговорил насчет оскорбления?

– Он просто пытался объяснить мне, что умеет стрелять. – Я взял вправо на развилке. – Я уже слышал об этом от троих. А всякому известно, что ни в плечо ни в шею целить не стоит, когда хочешь уложить человека наповал. Но он мог и схитрить. Рассчитать, что всем известно, какой он стрелок, и специально сбить прицел. У него было предостаточно времени, чтобы продумать это.

Добрых пару миль Лили переваривала эти сведения, потом спросила:

– А ты уверен, что он знал про Броделла? Что Броделл – отец ее ребенка.

– Черт побери, да в Лейм-Хорсе все об этом знали. И не только в Лейм-Хорсе. И все также наверняка знали, что Гил влюблен в нее. В прошлый вторник – нет, в среду – он сказал одному приятелю, что, несмотря ни на что, собирается жениться на ней.

– Вот что такое настоящая любовь! Понял?

Я ответил, что всегда это знал.

Тимбербург отстоял от Лейм-Хорса на двадцать четыре мили. Почти на всем протяжении дорога была идеально ровная, лишь в одном месте она резко шла под уклон и потом так же круто взбегала в гору; да еще на небольшом по протяженности участке, где с нависающих скал сыпалось так много камней, что их не успевали убирать, мне пришлось сбавить скорость и посматривать по сторонам. И еще: если первые несколько миль по выезде из Тимбербурга по сторонам дороги попадались деревья и кустарники, то далее местность была совсем голая.

Лейм-Хорс населяло человек сто шестьдесят. Асфальтовая дорога заканчивалась напротив универмага Вотера, переходя дальше в извилистый проселок. В универмаге нам ничего не требовалось, так что мы проехали дальше. До поворота к ранчо Лили оставалось чуть меньше трех миль, а там еще триста ярдов до коттеджа. Однако, чтобы преодолеть эти три мили, приходилось подниматься на семьсот ярдов. Почти перед самым ранчо протекала речушка Берри-Крик, через которую был перекинут мост – не переехав его, на машине на ранчо было не попасть. Совсем недалеко речушка делала крутую петлю, в которой и располагался коттедж Лили. Так уж получилось, что для того, чтобы добраться из коттеджа до самого ранчо пешком, приходилось либо перебираться по мосту, либо преодолевать речушку вброд прямо напротив коттеджа, что было значительно быстрее. В августе речушка настолько мелела, что в одном месте ее можно было пересечь даже прыгая с камня на камень. Или для благозвучности – с валуна на валун.

Мое любимое место на земном шаре находится всего в семи минутах ходьбы от дома Ниро Вульфа на Западной Тридцать пятой улице; это Херальд-сквер, где за десять минут можно увидеть больше разных типов людей, чем где-либо еще. Однажды я даже наблюдал, как один из верховных боссов мафии перед входом в универмаг посторонился, чтобы пропустить вперед через вращающуюся дверь преподавателя воскресной школы из Айовы. Если вы спросите, откуда я их знаю, то я честно признаюсь: видел я их впервые, но выглядели они точь-в-точь как босс мафии и преподаватель воскресной школы из Айовы. Для любого другого человека, уставшего от людей и мирской суеты любимым местом стал бы уголок ранчо, где располагался коттедж Лили. Тишину прерывало только журчание ручья, на которое, впрочем, я уже через пару дней перестал обращать внимание. Вокруг ранчо росли сосны, а к северу, за излучиной, начинались густые ельники, карабкавшиеся вверх по крутым скалистым склонам. Ниже по течению раскинулся живописнейший Бобровый луг. Если вам взбредет в голову поразмяться и пошвырять камни в сурков, то достаточно будет спуститься по дороге каких-то три минуты.