СТУДЕНТЫ: «Слушайте! Слушайте!» Они устало расстегивают свои ширинки. Один из них выставляет напоказ громадную эрекцию.

ПРОФ: «А теперь, джентльмены, о чем это я? Ох да, Ма Лотти… Она просыпается, дрожа в нежной розовой заре, розовой, будто свечки на именинном тортике маленькой девочки, розовой, словно сахарная вата, розовой, как раковина морская, розовой, как хуй, пульсирующий в красном ебаном свете… Ма Лотти… харрумпф… если эту велеречивость не прекратить, она поддастся немощам старости и сойдет к своей дочери в формальдегид.»

«Поэма о Старом Мореходе Кольриджа-поэта… Мне следует обратить ваше внимание на символизм самого Старого Морехода.»

СТУДЕНТЫ: «Самого, чувак грит.»

«Следовательно, обратить внимание на его собственную неаппетитную личность.»

«Это не очень мило с твоей стороны было, Педель.»

Сотня малолетних преступников… выкидные ножи, щелкая клыками, надвигаются на него.

ПРОФ: «О, силы земные!» Он отчаянно пытается замаскироваться под старуху в высоких черных ботинках и с зонтиком… «Если б не моя подагра, не очень правильно могу сгибаться, я б отвлек их, предложив свою Сахарную Попку, как это делают бабуины… Если на более слабого бабуина нападает более сильный, то более слабый бабуин либо (а) представляет свою хрумкую попочку, я полагаю, именно это слово подходит, джентльмены, хе хе для пассивного совокупления, либо (б) если он бабуин иного типа, более экстроверт и лучше приспособлен, то он поведет атаку на еще более слабого бабуина, если сможет такового найти.»

Обветшалая Шансонетка в тряпье 1920-х годов, как будто она спала в нем с тех самых пор, как колыхалась по унылой чикагской улице в свете неона… мертвый груз Дорогих Дохлых Дней висит в воздухе как призрак, по которому землица плачет. Шансонетка: (тенор консервированного жара). «Найдите слабейшего бабуина.»

Приграничный салун: Педак-Бабуин, одетый в синенькое платьице маленькой девочки, поет безропотным голоском на мотив Синего Платья Алисы: «Тут нет бабуина слабее меня.»

Товарняк отъединяет Профа от его малолеток… Когда поезд проходит, у них уже жирные брюха и ответственные посты…

СТУДЕНТЫ: «Мы хотим Лотти!»

ПРОФ: «То было в иной стране, джентльмены… Как я говорил ранее, меня так грубо прервала одна из моих размноженных личностей… много с этими маленькими тварями хлопот… представьте себе Старого Морехода без кураре, лассо, бульбокапнина или смирительной рубашки, тем не менее, способного цеплять и удерживать живую аудиторию… В чем состоит его грумп главный трюк? Хи хи хи хи… Он не останавливает, в отличие от так называемых в настоящее время артистов, просто первого встречного, тем самым навлекая непрошенную скуку и случайно происходящие трудности… Он останавливает тех, кто не может не слышать ввиду уже существующих взаимоотношений между Мореходом (каким бы старым он ни был) и э-э Свадебным Гостем…»

«Что Мореход говорит на самом деле, не важно… Он может нести околесицу, безотносительно, даже грубо и безудержно сенильно. Но со Свадебным Гостем что-то происходит, вроде того, что происходит в психоанализе, когда оно происходит, если происходит вообще. Если мне будет позволено немного отвлечься… мой знакомый аналитик всегда говорил сам – пациенты слушают терпеливо или нет… Он пускается в воспоминания… рассказывает грязные анекдоты (старые) достигает таких контрапунктов идиотизма, что и присниться не могли Окружному Ярыжке. Он довольно продолжительно демонстрирует, что ничего никогда не достигается на вербальном уровне… Он пришел к этому методу, наблюдая, что Слушатель – Говорящий – вовсе не читает мысли пациента… Это пациент – Говорящий – читает его мысли… То есть, пациент обладает СЧВ-знанием снов и замыслов аналитика, в то время как сам аналитик вступает в контакт с пациентом строго из передних долей мозга… Многие агенты пользуются этим подходом – они знамениты своим велеречивым занудством и тем, что не умеют слушать…»

«Джентльмены, метну-ка я бисер: О ком-то можно узнать гораздо больше говоря, нежели слушая.»

Свиньи бросаются вперед, и Проф. сыплет ведра бисера им в корыто…

«Я недостоин есть его ноги,» говорит самый жирный из них хряк.

«Всирано глина.»

А.Дж. поворачивается к гостям. «Мокрощелки, елдаки, ни рыба и ни мясо, сегодня я представлю вам – вот этого международно известного импресарио порнокино и коротковолнового телевидения, одного его, единственного, Великого Секисуку!»

Он показывает в сторону красного бархатного занавеса шестидесяти футов в высоту. Молния вспарывает занавес сверху донизу. Великий Секисука является во весь свой рост. Лицо его огромно, недвижно, как погребальная урна Химу. Он облачен в полный вечерний костюм, в синей накидке и с синим моноклем. Громадные серые глаза с крохотными черными зрачками, словно плюющимися иголками. (Один лишь Координатный Фактограф способен выдержать его взгляд) Когда он гневается, заряд его гнева сносит монокль через весь зал. Многие актеры, которым неблаговолили звезды, испытали ледяной взрыв недовольства Секисуки: «Вон из моей студии, дешевая сявка! На шару хотел мне фуфловый оргазм втулить?! ВЕЛИКОМУ СЕКИСУКЕ?! Да я определю, как ты кончаешь, по одному большому пальцу на ноге! Идиот! Гнус безмозглый!! Нахальный чемодан!!! Иди жопой своей торгуй и запомни – чтобы работать на Секисуку, нужны искренность, искусство и преданность. А не мыльное трюкачество, не дублированные вздохи, не резиновые какашки и склянки с молоком, спрятанные за ухом, и не ширки Йохимбином, тайком пронесенным за кулисы.» (Йохимбин, производное коры дерева, растущего в Центральной Африке, самый безопасный и эффективный возбудитель. Действует, сужая кровеносные сосуды поверхности кожи, особенно в районе половых органов)

Секисука извергает свой монокль. Тот пропадает из виду, затем возвращается, будто бумеранг, прямо в глаз. Он делает пируэт и тает в голубом тумане, холодном, как жидкий воздух… затемнение…

На экране. Рыжеволосый, зеленоглазый мальчик, белая кожа, чуть-чуть веснушек… целует худенькую девочку-брюнетку в брючках. Одежда и прически подразумевают бары экзистенциалистов всех городов мира. Они сидят на низкой постели, застеленной белым шелком. Девочка расстегивает ему штаны нежными пальчиками и вытягивает его хуй, он маленький и очень твердый. Капелька смазки поблескивает на его кончике жемчужиной. Она нежно ласкает головку: «Раздевайся, Джонни.» Тот снимает одежду стремительными уверенными движениями и встает обнаженный перед ней, хуй его пульсирует. Она жестом велит ему повернуться, и он делает на полу пируэт, передразнивая манекенщика, с рукой на бедре. Она снимает рубашку. Ее груди высоки и невелики от возбужденных сосков. Она выскальзывает из трусиков. Волосы на лобке черны и поблескивают. Он садится с ней рядом и тянется к ее груди. Она останавливает его руку.

«Дорогой, я хочу оприходовать тебя,» шепчет она.

«Нет. Не сейчас.»

«Пожалуйста, мне хочется.»

«Ну, ладно. Схожу вымою жопу.»

«Нет, я сама.»

«Ах, да ну его, она не грязная.»

«Нет, грязная. Пойдем же, Джоник.»

Она ведет его в ванную. «Ладно, нагибайся.» Он опускается на колени и наклоняется вперед, уперев подбородок в банный коврик. «Аллах,» произносит он. Он поворачивает голову и ухмыляется ей. Она моет ему зад мылом и горячей водой, засовывая в проход палец.

«Больно?»

«Нееееееееееет.»

«Пойдем, малыш.» Она ведет его за собой в спальню. Он ложится на спину, закидывает ноги себе за голову, перехватывает их под коленями, держа себя за локти. Она опускается на колени и гладит сзади его бедра, его яйца, пальцы перебегают вниз к неувядаемому водоразделу. Она раздвигает ему ягодицы, нагибается и начинает вылизывать анус, медленно передвигая голову по кругу. Она толкается языком в стенки заднего прохода, вылизывая все глубже и глубже. Она закрывает глаза и ежится. Она вылизывает неувядаемый водораздел. Его маленькие тугие яички… Огромная жемчужина выступает на кончике его обрезанного хуя. Ее рот смыкается вокруг головки. Она ритмично посасывает, вверх-вниз, замирая на касании вверх и описывая головой круг. Ее рука нежно перебирает ему яйца, соскальзывает вниз средним пальцем ему в жопу. Отсасывая, она опускается к корню его хуя и насмешливо щекочет ему простату. Он ухмыляется и пердит. Она лижет ему хуй уже неистово. Его тело начинает биться, сокращаясь к подбородку. С каждым разом биение все длиннее. «Уииииииии!» вопит мальчик, каждый мускул напряжен, все тело тщится опорожниться через хуй. Она пьет его молофью, заполняющую ей рот огромными жаркими толчками. Он отпускает ноги, и те хлопаются обратно на кровать. Он выгибает спину и зевает.