Казалось, она спала всего несколько минут. Не успела Беренис закрыть глаза, как Далси уже стояла у кровати с завтраком на подносе. Беренис поднесла руку к глазам, защищаясь от ярких солнечных лучей, пробивающихся между портьерами.

Воспоминания нахлынули на нее, и она застонала, без всякого желания оторвала голову от подушки и села, желая лишь уснуть навсегда, чтобы забыть вчерашний день и все то, что произошло. Далси, выглядевшая бодрой и свежей в своем коричневом ситцевом платье, аккуратном переднике и чепце, смотрела на нее веселыми глазами, очевидно, умирая от любопытства и желания узнать, как прошла брачная ночь. Беренис угрюмо молчала, отпивая кофе с мрачным видом и гадая, где сейчас может быть Себастьян.

Далси предвосхитила ее вопрос:

– Он поднялся с первыми лучами солнца, мадам, и отправился в доки проверить, готово ли судно к отплытию. Я закончила упаковку вещей. Все готово! – Ее бурлящая жизненная энергия так и рвалась наружу, широкая улыбка освещала хорошенькое личико девушки:

– О-о-о, разве вы не чувствуете радостного волнения? Я никогда даже и не мечтала, что буду путешествовать по морю – как пассажир, я хочу сказать. Правда, когда-то меня перевозили на корабле – вы, конечно, знаете, что я имею в виду – чтобы продать, потому что я была воровкой. Но я и представить не могла, что буду путешествовать, как честная гражданка!

Хотелось бы Беренис испытывать хоть сотую долю энтузиазма своей служанки… Охваченная мрачными раздумьями, она встала с кровати и начала одеваться. Уже давно было решено, что именно она наденет сегодня, чтобы все оставшиеся вещи упаковать в сундуки. Не было времени принять ванну, чтобы устранить запах пота Себастьяна – запах, который все еще держался на ее коже, поэтому она тщательно умылась и скользнула в сорочку, позволяя Далси надеть ей через голову платье. Оно было ярко-зеленого цвета с кружевным воротником, скромно закрывающем шею. Так как день был прохладный, она добавила к своему одеянию подобранный в тон платья спенсер,[13] застегивающийся спереди, с длинными узкими рукавами.

Сидя в последний раз перед зеркалом, Беренис была полностью поглощена работой над своим лицом, втирая дорогой, душистый крем в кожу и промокнув излишки салфеткой перед тем, как воспользоваться заячьей лапкой, чтобы добавить мазок румян на щеки. Она зачерпнула пальцем крошечную щепотку кармина и накрасила губы, затем начернила свои похожие на крылья ласточки брови и расчесала ресницы.

Этот ритуал всегда успокаивал ее. Не стало исключением и сегодняшнее утро, когда она так нуждалась в утешении. Далси проявила не свойственную ей нервозность, трудясь над прической своей хозяйки. Никогда прежде не страдавшая неуклюжестью, сейчас она постоянно роняла то шпильки, то гребни, приседая, чтобы поднять их, волнуясь и суетясь.

Наконец, ей удалось закончить, уложив темные локоны Беренис в искусную прическу, увенчанную стильной шляпкой.

– Он перехватил мое последнее письмо к Перегрину, – произнесла Беренис, глядя на отражение своей служанки в зеркале. – Показывал его мне прошлой ночью, насмехался, использовал его как предлог, чтобы грубо обращаться со мной!

– Неужели, миледи? – Далси была убеждена, что ее хозяйка не столько глубоко оскорблена, сколько хотела казаться таковой. Она сложила косметические принадлежности в маленькую кожаную сумочку, затем сказала:

– Это его слуга, этот Квико! Он украл письмо. Околачивался в саду, вот что…

– Значит, я была права! – Это как-то объясняло негодование Беренис. – Себастьян послал этого проклятого индейца шпионить за мной! Тебе придется следить за ним, Далси, потому что я твердо намерена продолжать любовные отношения с сэром Перегрином.

– Как скажете, мадам, – согласилась Далси, чтобы успокоить ее.

– Прекрасно! Мы еще обведем их вокруг пальца – Себастьяна и его мошенника-слугу!

Печально сознавая, что невозможно дальше откладывать отъезд, Беренис в последний раз поправила шляпку, позволила Далси набросить на себя зеленую бархатную накидку и, взяв перчатки, в последний раз прошлась по комнате, которая стала свидетелем ее посвящения в тайны физической любви. Здесь она, Беренис, лишилась девственности, но вместо того, чтобы возвеличивать победу своего мужа, она испытывала лишь чувство негодования. Глаза наполнились слезами, и она отчаянно заморгала, чтобы остановить их, потом осмотрела ручной багаж и еще раз удостоверилась, что упаковала свой дневник. У нее будет очень много времени, чтобы сделать в нем записи, и, разумеется, есть о чем написать.

Вошедший слуга доложил, что карета готова. За ним следовала вереница лакеев, чтобы снести багаж вниз. Дэмиан, в высоких сапогах и плаще, ожидал в холле, раздавая приказания, внезапно став уверенным и властным.

Слуги выстроились в шеренгу, чтобы пожелать господам счастливого пути, и маркиз, чувствуя горькую тяжесть прожитых лет, вышел вперед, чтобы обнять своих детей, быть может, в последний раз.

Это был грустный и торжественный миг. С болью в сердце Беренис прижалась щекой к щеке отца. Что еще могла она сказать? Единственными словами, готовыми вот-вот сорваться с языка, были: «Отец, не отсылай меня прочь!» Но губы ее оставались сомкнутыми. Нужно было соблюдать приличия.

Она обрадовалась, когда это тяжелое испытание закончилось. Не в силах больше совладать со своими чувствами Беренис с облегчением вздохнула, когда они уселись в карету и под топот лошадей и грохот колес направились в сторону верфи, где стоял на якоре корабль Себастьяна «La Foudre».[14] Пока Беренис и Далси растерянно оглядывались по сторонам на вымощенной булыжником набережной, Дэмиан организовал погрузку багажа. Себастьяна нигде не было видно – к вящей радости Беренис. Девушка с волнением обнаружила, что к ней прикованы любопытные взгляды множества людей, толпящихся на причале: она, с ее изысканной одеждой и исключительной красотой, была здесь, словно драгоценный камень в сточной канаве. Этот район города пользовался дурной славой: при обычных обстоятельствах ни одна порядочная женщина и не подумала бы здесь появиться.

Немного освоившись с окружающей обстановкой, Беренис тем не менее не могла побороть дрожи ожидания, пока разглядывала непривычные взору картины и слышала странные звуки. Ее ноздри улавливали в воздухе острый соленый запах, потому что даже здесь, высоко по течению Темзы, чувствовался морской бриз. Десятки разнообразных ароматов доносились из трюмов кораблей, находящихся в гавани – запахи специй и шкур, острый запах смолы, идущий от срубленных сосен… Пленительная смесь, которая нашептывала о небывалых приключениях в далеких экзотических странах. Далси чуть не прыгала от радости, с нетерпением ожидая того момента, когда они взойдут на палубу «La Foudre». Вскоре появился Дэмиан и повел их вверх по трапу этого торгового судна, принадлежащего Себастьяну.

Затем их проводили вниз, в кают-компанию – длинное и низкое помещение, где офицеры и пассажиры обедали и отдыхали. По другую сторону трапа располагались отдельные каюты, и самая большая из них предназначалась для Беренис и Себастьяна. Далси принялась распаковывать один из сундуков – остальной багаж размещался в трюме, – и каюта, обстановка которой до сих пор была сугубо мужской и аскетичной, заполнилась предметами женской одежды: служанка стремилась сделать ее максимально уютной для своей хозяйки.

Беренис приказала ей прекратить, чувствуя себя так, словно здесь было тесно и не хватало воздуха. В каюте находилось множество вещей Себастьяна, и его вкус чувствовался повсюду в выборе мебели и одежды, уже развешанной в шкафу. Беренис настояла, чтобы они снова вернулись на палубу, и Далси ничего не имела против, охваченная возбуждением при виде такого количества бронзовых и мускулистых моряков. Даже мысль о предстоящих неделях жизни в стесненных условиях не уменьшала ее энтузиазма.