Сокровища ищет

Инглинга покой нарушив.

Но житель выси

Облик смертного приняв,

Грядет, местью обуян,

Ничтожного

Раздавит гада.

Похожие имейлы Воздвиженскому и Кораблеву пришли. Так что я, «гад ничтожный», в хорошей компании оказался. Насчет «инглинга» справочку, кстати, навёл – оказывается, у нас на просторах экс-СССР, а не в Швеции какой-нибудь, ребята такие есть, которые себя не только родноверами, но инглиистами, называют. Типа они – утонченные европейцы, к получению грантов готовы.

Но, что правда – воды действительно обрушились…

А на обратном пути из Ульяновки, у развилки дорог, я увидел кое-что. Или кое-кого. Не так чтобы четко, как по телевизору, но всё же. Как будто в струях дождя, ставших густыми и вязкими – сгустился некто из вод, высоченный, косматый и старый, с четырьмя лицами. И разевая в неслышном вое щербатый рот, тянет руки-струи к моей «буханке», оплетает её и тормозит.

Когда я проморгался и пришел себя от ужаса, то никакого сгущения вод уже не было, и «буханка» закончила буксовать на склизких колдобинах. Я это на свою контузию списал – ту, что с Донбасса привез. Там как-то раз мирняк выводил из-под обстрела, поэтому пришлось гарцевать почти что по открытой местности, а «вышиванки» сыпали подарочками из 120 миллиметрового калибра, не скупились. Одна из мин приземлилась около ближайшего мусорного бачка. Тогда мне показалось, что огонь медленно раскалывает ее оболочку и растекается, как по сосудам и капиллярам, протыкая воздух и превращая летящий мусор в огненных птиц. Моего деда, кстати, в Великую Отечественную контузило примерно в тех же краях – у него затем регулярно тик случался нервный. А у меня вследствие контузии порой такое ощущение возникает, что пространство тянется за мной, словно вязкая жидкость. Ну, как полиэтиленгликоль. Тянется и не отстает, приклеивается, пытается затормозить время, и даже твердые нормальные предметы становятся тягучими, клейкими. Но это, наверное, куда лучше, чем тик и прочие подергивания. А в остальном, я в норме. Если не считать того, что общаюсь с тем витязем из раскопа. Так это ж игра воображения, которому есть от чего разыграться.

Разоблачив «паранормальное явление», я с радостным чувством вернулся к родным мокрым палаткам. Впрочем, запаса радости лишь на полторы улыбки хватило.

Народу сейчас в экспедиции совсем немного осталось, но меня встречал вообще никто. Я сную от раскопов к палаткам и никого не вижу. Понимаю только, что мое лицо изображает полное недоумение и челюсть от удивления падает на грудь. Даже в самом капитальном шатре, где у нас что-то вроде кают-компании – полное безлюдье. А ведь тут центр притяжения и всеобщего роения, есть электроэнергия от движка, имеются чай-кофе, музон, можно и просто пощебетать, и в тырнет залезть. Хочубей-Ословский, кстати, экран всегда в сторонку поворачивал, чтобы другие не видели, что у него там. Наверное, порнушкой баловался – я подмечал, как у него язык набок свешивается. Я же, наоборот, пополнялся там знаниями насчет балтийских славян. Дополним, что всяких археологов сюда притягивала Рита – аспирантка Красоткина. Доцент выковывал новую норманистку не из кого попало, а из длинноногой и блондинистой особы. У нас на Васильевском острове таких девах немало, но эта – не только зажигалка, ещё и кандидат наук без пяти минут. Однако Рита упорхнула вчера вместе с остальными норманистами – она говорила про намечающийся симпозиум в Уппсале. Сидит поди нынче, закинув одну длинную ногу на другую, около стойки бара, тянет через соломинку «Абсолют». И со снисходительной улыбкой слушает выкрики хмельных свеев и примкнувших к ним арабских иммигрантов: «Skal! Gick till min. Hur du tar per natt?» (За вечер Рита спокойно поллитра принимает – я её возможности знаю.)

Но дизелек кряхтит, на компе диск крутится-шуршит, льется песня: «Не для тебя», как будто ничего особенного не приключилось. Можно предположить, что оставшимся товарищам приспичило разыграть меня от скуки – хотя за Воздвиженским я никогда никакой игривости не наблюдал. Он, скорее, всё всерьез воспринимал. «Андрей Андреич, да я пошутил, что Хочубей в очко провалился» – «Вы точно пошутили, Слава? Может, лучше всё-таки посветить там фонариком?»

Вскоре, при беглом осмотре, выяснилось, что ящики с еще неотправленными находками взломаны. И всё, что в них хранилось, исчезло. Три куфические монеты – серебряные арабские дирхемы, тогдашние, понимаешь, доллары. Остальное – славянское: втульчатые наконечники стрел, почти целая пальчатая фибула, фрагменты дротовой шейной гривны, подвеска в виде секиры Перуна, подвеска-лунница, височные кольца – их, наверное, витязь Слава в подарок девушке вёз.

Так, срочно звонить в полицию; моя рука лезет в карман куртки, а там очередной неприятный сюрприз – пусто. Получается, тот типчик в кафе, не только пиво мое стырил, но и мобильник. А поскольку мое переживание сконцентрировалось тогда на бутылке, я даже не подумал проверить карманы, всё ли на месте.

Может, археологи уже позвонили в полицию и сами вдогонку за ворами отправились, чтоб время не терять? Нет, пожалуй, звучит неправдоподобно. Профессор Воздвиженский, который крадется по кустам за вором и скручивает его мощными руками, не представим. И тут у меня волосы на макушке зашевелись – а если археологи все дружно на том свете оказались, убиты то есть, и теперь в одной компании с витязем? Так сказать, получают информацию об интересующей их эпохе непосредственно от очевидца. Тогда всё земное осталось на мне. Будем считать, что похитители артефактов совсем недалеко ушли. Если не по грунтовой дороге – я ведь их не встретил – получается, вдоль реки они движутся.

Я ненароком замечаю, что ноги несут меня к речке Саблинке. И не отвечают на вопрос: почему? Да потому что я тоже на этих раскопках корячился. Именно моя лопата стукнула по деревяшке, которой оказалась штевнем ладьи. Это я смастерил из скороварки автоклав, где промыли щелочным раствором кусок грязи и получилось – секирка Перуна. Значит, эти находки – и наши, и мои тоже.

Я побежал к Саблинке, но не прямо, а постепенно приближаясь к берегу. Вот смятая трава – кто-то проходил недавно, еще дальше раздавленная ягода брусника.

Ненадолго мне показалось, что я потерял след, но сделал несколько зигзагов и нашел вмятины от протекторов ботинок на влажном грунте.

Воры и бандиты вряд ли думают, что я отправлюсь за ними. Я сам минут десять назад не подумал бы такого.

Я прибавил ходу; чувствую, как нарастает бой сердца и толчки крови наполняют гулом уши. А заодно всё становится вязким вокруг, и в вязком пространстве кто-то чужой гонит волну перед собой – можно и направление запеленговать. Когда я посмотрел в нужном направлении, то заметил легкие тени между деревьями, этакую перемену прозрачности у мокрого воздуха. А тени всё чётче и выпуклее становились. Те тоже приближались к берегу. Я немного изменил курс, спрямив его к реке. Через минуту речная вода втекла мне в ботинки и стала подниматься по штанам вверх, попутно терзая холодом мою разгоряченную кожу.

Всё равно постарался зайти поглубже, чтоб не было плеска от моего движения. Хорошо, что поддувает ветерок, колышет прибрежную растительность, вместе с дождем он скрывает шум, идущий от меня. Плохо, что вода леденющая, стискивает пальцами-крючьями мои невеликие мышцы. Пройдя метров десять по течению, стал подтягивать себя к берегу, цепляясь за стебли камыша. Сквозь растительность видел двоих в камуфлированных куртках – они всё ближе. Один из них остановился, зашел в воду и принялся мочиться. Разумное в принципе решение; если приспичило, то зачем оставлять следы на бережке? Только несло всё это на меня, хотя я уринотерапию не заказывал… Закончив дело, тот стал выбираться из зарослей рогоза и расстояние между нами опять начало увеличиваться.

Я на мгновение представил сценку со своими дальнейшими действиями; обычно на том всё и заканчивается, оставаясь в категории «мечты и фантазии на сытый желудок», но сейчас меня подтолкнул тот витязь из раскопа. Бред не бред, но ощутилось, что он пихнул меня и под моей черепной крышкой прозвенели слова: «Тебя ж обоссали!».