ПУШКИН. Ну хорошо, до Дерпта доехали. А дальше?

ВУЛЬФ. В славном граде Дерпте проживает некто профессор Мойер, кстати сказать, друг Василия Андреевича Жуковского и немалый почитатель твоих стишков. Он ссужает тебя своими документами, кои ты ему позже возвратишь с оказией. А сам преспокойно скачешь в Ригу, там садишься на корабль и — прощай, благословенное Отечество! (Как бы между прочим) Кстати, передашь поклон моей прелестной кузине…

ПУШКИН(мечтательно). Ах, Анна Павловна…

ВУЛЬФ. Петровна. Ее старый грозный муж Ермолай Федорович, надо сказать, изрядная скотина — держит ее чуть не взаперти, безумно ревнует, оскорбляет страшными подозрениями и все такое прочее. Анна Петровна там — словно прекрасный цветок, запертый в темнице. Так что заодно малость развеешь ее неизбывную тоску.

ПУШКИН(идея его заинтересовала, но старается не подавать виду). Погоди, как-то уж больно гладко у тебя получается — а в жизни так не бывает. Было бы столь просто, так уже половина России давно сбежала бы.

ВУЛЬФ. Нет, ну конечно, надо подготовиться, все обговорить, а кому надо, так и на лапу дать. Знаешь ведь, как в нашей стране не подмажешь, не поедешь.

ПУШКИН. Постой-постой, Алексей Николаич, ты уж так говоришь, будто все решено. А ведь мне потом возврата в Россию до самой смерти не будет! Разве что прямиком в крепость или в Сибирь…

ВУЛЬФ. Зато весь мир увидишь! Венецию, Альпийские ущелья, Египетские пирамиды. Со стариком Гете встретишься, покамест он жив. А добром тебя отсюда никто не выпустит, и не мечтай…

ПУШКИН. Погоди. (Быстро прячет бутылку и рюмки).

АРИНА РОДИОНОВНА (с подозрением принюхиваясь). Схожу варенья принесу.

ВУЛЬФ. Постойте, Арина Родионовна. Вот вы мудрая женщина, выскажите свое мнение.

АРИНА РОДИОНОВНА (смущенно). Ну, где уж мне…

ПУШКИН. Да не слушай ты его, няня!

ВУЛЬФ(невозмутимо). Я предлагаю Александру Сергеевичу сделать выбор: оставаться здесь и тем самым окончательно загубить свой неповторимый талант, или уехать туда, где ничто не помешает его творчеству, где никакие душители свободы не свяжут крылья его необузданному Пегасу!

ПУШКИН. Ну, ты уж завернул.

АРИНА РОДИОНОВНА. Конечно поезжай, голубчик, хоть развеешься чуток!

ПУШКИН. А может, и вправду…

ВУЛЬФ(поспешно). Нет-нет, Александр Сергеевич, я на тебя давить не имею никакого права. Как решишь, так и поступай. А надумаешь, так дай мне знать. До двенадцатого времени еще достаточно.

ПУШКИН. Нет, я поступлю иначе. Я напишу письмо к Государю, все объясню, он поймет и разрешит мне уехать законным путем!

ВУЛЬФ. Как же, надежды юношей питают.

ПУШКИН. И за что он так невзлюбил меня? Не может быть, что за те несколько стишков, за «Деревню» и «Вольность». Это было бы слишком мелко для главы огромного государства, для победителя Наполеона.

ВУЛЬФ. Я тут слышал как-то, что будто бы Государь не может тебе простить нежных чувств к Ее Величеству Елизавете Алексеевне…

АРИНА РОДИОНОВНА(испуганно крестясь). Эк куда загнул, батюшка!

ПУШКИН. Да пустое это все. Если бы я и испытывал к Ее Величеству какие-то чувства, то уж, поверьте, держал бы их при себе. Тут что-то другое. Не иначе кто-то нашептывает Государю на меня всякие небылицы.

ВУЛЬФ. Ну конечно же! У настоящего гения всегда полно завистников.

ПУШКИН. Нет-нет, собратья по искусству не способны на такую низость! А ну как по политической части?

ВУЛЬФ(радостно). А я о чем тебе толкую? И первый среди них граф Аракчеев!

ПУШКИН(с сомнением). Ну, у него и без меня дел по горло.

ВУЛЬФ. Ему до всего дело! И до вашего брата литератора. Помнишь, у Рылеева, «К временщику»? «Надменный временщик…», как там дальше?

ПУШКИН. Надменный временщик, и подлый и коварный, Монарха хитрый льстец и друг неблагодарный, Неистовый тиран родной страны своей…

ВУЛЬФ(перебивает). Наивный Рылеев назвал сей милый пасквиль подражанием Персию, сатирой к Рубеллию, или как их там, дурак цензор пропустил, а Аракчеев-то все понял!

АРИНА РОДИОНОВНА (испуганно). Тише, тише, неровен час кто услышит!

ВУЛЬФ. Не волнуйся, им там все известно, и о твоем приятельстве с Рылеевым, разумеется, тоже. Для них любое вольное слово — будто ладан для черта.

ПУШКИН(с легким подозрением). Что-то тебя, друг мой, Алексей Николаич, на такие материи вдруг потянуло? Со своего ли голоса поешь?

ВУЛЬФ(уже никого не слушая и ничего не слыша). Загнал наш многострадальный народ в военные поселения, по существу — в казармы и подавляет любое, самое малое проявление вольной, свежей мысли! Вот возьмем хотя бы волнения в Семеновском полку…

АРИНА РОДИОНОВНА. Да тише ты, непутевый! Никак господин урядник узнает…

ВУЛЬФ. А я имею доподлинные сведения, как там все было на самом деле. Аракчеев подослал в полк своих подстрекателей, чтобы бунтовать солдат, а потом, едва началось, так сам туда прибыл да как гаркнет: «Всякого, кто пойдет противу заведенного порядка, своими руками в каземате сгною!»

ПУШКИН(недоверчиво). Что, прямо так и сказал?

ВУЛЬФ. Истинно так, вот тебе святой крест! (Разливает остатки вина по трем рюмкам, одну протягивает Арине Родионовне) Ну, за свободу! (выпивают).

ПУШКИН. Послушай, но на что ему все это надобно?

ВУЛЬФ. Да как ты не понимаешь? Чтобы еще выше поднять себя в глазах Его Величества и окончательно отвратить его от либеральных идей. Вот Сперанский когда-то в большом фаворе был, а где он теперь?

ПУШКИН(задумчиво). Да нет, Алексей Николаич, мне кажется, ты все-таки сгущаешь краски. Не так все мрачно, как тебе видится. Погляди в окно — зима, снег. Красота какая… С улыбкою оледенелой Сошла с небес суровых дочь, И над землей сребристо-белой Белеет северная ночь.

ВУЛЬФ(с искренним восхищением). Это твои?

ПУШКИН. Да нет, князя Вяземского.

ВУЛЬФ(после недолгого молчания). Да, вот еще…

ПУШКИН. Что?

ВУЛЬФ. Ох, даже не знаю, говорить ли тебе.

ПУШКИН. Это как-то касается меня?

ВУЛЬФ(помедлив). Да.

ПУШКИН. Ну так говори же, раз начал.

ВУЛЬФ(как бы нехотя). Я тут на днях заезжал в Опочку и, как водится, нанес визит нашему предводителю дворянства…

ПУШКИН(с усмешкой). Господину Пещурову?

ВУЛЬФ. Ему самому, Алексею Никитичу. И он под большой тайной сказал мне, будто бы в наши медвежьи края прибыл инкогнито некий чиновник по особым поручениям из Санкт-Петербурга, снует повсюду и собирает сведения.

ПУШКИН. О чем?

ВУЛЬФ. А ты не догадываешься?

ПУШКИН. Неужто обо мне?

ВУЛЬФ. Учти, я тебе этого не говорил — ты сам догадался.

АРИНА РОДИОНОВНА. Вот господи, какие еще напасти!

ПУШКИН. А чего мне бояться? Я тут живу мирно, никого не трогаю, заговоров противу правительства не замышляю…

ВУЛЬФ. Так вот, сидим это мы с господином Пещуровым, беседуем о том о сем, а потом Алексей Никитич что-то увидал, подвел меня к окну и указал на некоего господина — мол, вот он, тот особый чиновник. (Понизив голос) Но я его узнал — это страшный человек!

АРИНА РОДИОНОВНА (испуганно крестится). Прости, господи!..

ПУШКИН. И чем же он такой страшный?

ВУЛЬФ. А тем, что стоит ему где-то появиться, то тут же что-нибудь приключается.

ПУШКИН. Прошу тебя, Алексей Николаич, не надо меня стращать — ты же знаешь, что я не из пугливых. Говори напрямую.