— Ты глянь, и вода не понадобилась! — удивленно воскликнул Ушастый, не спуская глаз с разорванного выреза моей блузки. — Во дает.
— Это она, видать, от холодного пола в себя пришла, — догадался Бегемот. — Ну и слава Богу.
— Боюсь, что это не совсем так. Ладно, ведите ее, — коротко бросил Вялый и, окинув меня напоследок холодным, проницательным взглядом, направился к двери в боковой стене.
Меня поставили на ноги и повели следом. Мы поднялись по лестнице на второй этаж, прошли по длинному коридору и очутились в небольшой комнате, похожей на кабинет бедного начальника. Стены здесь были голые, у окна стоял ободранный письменный стол с черным телефоном, у одной стены громоздился доисторический кожаный диван, весь в заплатах и дырах, а напротив стоял дубовый шкаф. Над диваном висел портрет Сталина, который, лишь только я вошла, вернее меня втолкнули, уставился на меня своими лукавыми глазами, словно говоря: «Хотите нас обмануть, товарищ Мария? Не выйдет…»
Вялый уже снял пиджак, который теперь висел на спинке стула, и сидел, сложив свои толстые волосатые, покрытые наколками руки на столе. Рукава рубашки были закатаны, галстук ослаблен, и верхняя пуговичка расстегнута. За окном уже стемнело. Пахло здесь все тем же бензином. Меня посадили на диван, Бегемот примостился рядом, а Ушастый сразу вышел.
— Есть хочешь? — вдруг спросил Вялый почти дружелюбно. — А то проголодалась небось за день. Не стесняйся, скажи, здесь все свои, — и по-отечески так улыбнулся.
— С удовольствием. — Я расплылась в ответной улыбке. — Кстати, вы кто?
— Я? — удивился он и тут же снова улыбнулся. — Александр Александрович, можно просто Сан Саныч. А ты, насколько я понимаю, Мария, не так ли, сударыня?
— Вы блестяще осведомлены, Сан Саныч, — продолжала я подыгрывать ему, зная, что продлится это недолго. — А позвольте поинтересоваться, Сталин на стене — это ваш родственник или просто дань светлой памяти?
— Да, родственник, — усмехнулся он, — отец родной, можно сказать. Вообще-то, если тебе интересно, это не мой кабинет, а его, — он кивнул на Бегемота. — Так что вопрос не по адресу.
— Хорошо у вас тут, — заметила я, оглядывая неуютные голые стены и облезлый потолок, — мухи не кусают…
— Слышь, Вялый, она издевается, — хмыкнул Бегемот. — Ты давай, кончай эту бодягу, да действительно пойдем перекусим. Устал я сегодня…
— Увянь, — посуровел Вялый. — Дай мне с дамой поговорить. — И опять посмотрел на меня с улыбкой, причем в глазах блеснули хитрые искорки. — Хорошо тебе, девица, говоришь?
— Ну да, а чего?
— А то, что руки связаны, тебя не смущает?
— Руки? Ах руки, ну надо же, а я и не заметила. Да так, пустяки, мне не мешает. Скажите, вы меня сюда только покормить привезли или для чего-то более существенного? А то у меня режим, знаете ли, время ко сну отходить…
— Ну и сука! — хмыкнул Бегемот с другого конца огромного дивана. — Вялый, чего ты тянешь, не пойму?
— Погоди, Бегемот, — нахмурился тот. — Пытаюсь понять, почему она нас не боится. У тебя нет версий? Вы «хвоста» не привезли?
— Да ты что, обижаешь! — обиженно надулся мясник. — Целый час по городу мотались, проверяли… Нет, все чисто, ей-Богу.
— Тогда тем более непонятно, — вздохнул Вялый и внимательно посмотрел на меня. — Ну что, Мария, в прятки мне с тобой играть некогда, так что давай, быстренько расскажи мне все, что знаешь, и покончим с этим. Только не тяни и не темни — не люблю. Мы и так уже потратили на вас слишком много сил и времени, ты понимаешь?
Он подождал ответа, глядя в мои ясные глаза, не дождался и еще более строго продолжил:
— Ты мне сейчас расскажешь, что вам известно об этом деле: фамилии, адреса и так далее. Я должен знать все, и это в ваших же интересах. Что вам рассказал этот парень из Тулы? Если вы не знаете ничего — вас оставят в покое, а если знаете, то… — Он воздел глаза к потолку…
— Мы ничего не знаем, — тут же выдала я, честно глядя на него, ибо мы и в самом деле ничегошеньки не знали об этом проклятом деле, в котором счет трупов уже приближался к десятку. — А Петр из Тулы знает еще меньше. Вернее, знал…
— Врет она, — тоскливо проговорил Бегемот, разглядывая шкаф напротив. — Ты неправильный подход выбрал. Отдай ее нам на пару часиков…
— Заткнись, — угрожающе процедил Вялый. — Или убирайся отсюда. Очкарика упустили, так что молчи. С меня теперь три шкуры сдерут, а не с тебя. Спецы, мать вашу! — Он слегка побагровел, но быстро взял себя в руки и повернулся ко мне: — Послушай меня, девочка. Если вы во всем этом случайно оказались, то скажи, и мы оставим вас в покое. Нам лишние трупы ни к чему…
— Да? А кто-то говорил, что одним трупом больше, одним меньше — это для вас ерунда. — Я злорадно посмотрела на Бегемота.
— Он неправильно понимает политику партии, — вступился за подчиненного начальник. — Но я даю тебе слово, что вас никто не тронет, если вы ничего не знаете…
— Я уже ответила на этот вопрос, — серьезно сказала я. — Мы действительно ничего не знаем, и я буду очень признательна, если вы меня хоть немного просветите прежде, чем замуруете в бетонный пол третьего бокса…
В комнате повисла мрачная тишина. Глаза Вялого потемнели, под толстыми щеками заходили желваки, руки сжались в кулаки, и весь он напрягся, словно я всадила ему шило в задницу. Бегемот, с шумом выдохнув, громко засопел и заерзал, издавая громкое шуршание.
— Значит, ты, курва, все слышала, — наконец выдавил Вялый. — Ты пришла в себя еще в машине и все время притворялась. Так я и думал. Следовательно, ты здесь неспроста. Это хорошо…
— Что ж тут хорошего? — вздохнула я.
— Да, ты права, — его губы расплылись в гнусной ухмылке, — для тебя тут нет ничего хорошего, потому что я все равно узнаю правду: и где скрывается твой Родион, и что вам рассказал этот пентюх из Тулы, и что вам удалось пронюхать за это время. Я все узнаю, а вот ты… — Он с сожалением окинул взглядом мою полуобнаженную грудь и скрещенные ноги в легких брюках. — Ты, после нашей встречи, уже никогда не сможешь назвать себя красивой женщиной. — Он вдруг с силой ударил кулаком по столу и закричал: — Кто убил тех троих?! Ты или твой очкарик?! Отвечай, сука, а то удавлю!
— Ну вот, — насупилась я, — так мило беседовали, и на тебе.
— Перестань поясничать, мразь! — проревел над ухом Бегемот и залепил мне пощечину, от которой в голове у меня зазвенело, перед глазами поплыли разноцветные круги, а из ушей полетели горячие искры. — Говори, стервь!
— Оставь ее, — вдруг потух Вялый и махнул рукой. — Успеешь… — И заговорил вкрадчивым голосом: — Послушай, Машенька, я вас понимаю: вам нужны деньги. Они всем нужны, согласен. Видимо, для этого ты сюда и приехала, ведь так? Ну не верю я, хоть убей, что та, которая сумела сбежать из ментовки в наручниках, а потом укокошила троих моих людей, не смогла бы избавиться от этого болвана. — Он кивнул на Бегемота, и тот опять засопел. — Не верю. Значит, хотите договориться.
Он встал и подошел к окну, повернувшись к нам широкой спиной. Сквозь рубашку проступали темные пятна пота. Толстой пятерней с короткими пальцами он провел по затылку, приглаживая вставшие дыбом волосы, и, не оборачиваясь, громко спросил:
— Сколько вы хотите? И не строй из себя святую невинность. — Он повернулся и просверлил меня взглядом. — Или чистенькими выйти хотите? Не выйдет уже, милая. Из дерьма, в которое вы вляпались, выходят или запачканными, или мертвыми. Выбирай.
— Вы что, хотите купить наше молчание? — догадалась я.
— Если нельзя иначе, то почему бы и нет? — пожал он плечами. — Мы готовы заплатить любую сумму, в пределах разумного, чтобы найти взаимный консенсус…
— Боже, слова-то какие…
— Правда, есть еще один вариант, беспроигрышный, так сказать, — перебил он меня.
— Какой же?
— Не догадываешься? — хмыкнул он. — Стоит мне послать твоему Родиону лишь одно твое нежное ушко, как, я уверен, он сам принесет мне себя на тарелочке с голубой каемочкой. И даже с цветами и шампанским, если захочу.