— Я — "Кристалл". Вызываю РУН-семьсот. Под нашей станцией разорвало льдину. Льды лопаются и расходятся во всех направлениях, — громко произнесло радио. — Высылайте самолет для эвакуации...

Засвистали, завыли помехи. Ленька, отшвырнув книжку и оттолкнув сестренку, подскочил к приемнику. Принялся ручку настройки крутить.

Ленька и Наташка отлично знали, что сообщение, адресованное РУН-700, а именно — Главному полярному управлению, уже принято во всех пунктах недремлющими радистами, им же, малолеткам, остается только одно — мучиться, ожидая дальнейших событий.

Скучно? Что поделаешь? Не напрасно ребят называют цветами. Цветы, как известно, стадия в развитии хоть и красивая, но промежуточная, так сказать — ожидающая.

А вообще, в реальности. Ленька и Наташка ребята румяные, упитанные, против насморка закаленные, глаза имеют серые с голубизной, брови малоприметные, носы любопытные, одинаково вздернутые.

Ленька ручку настройки крутил. Приемник в нужном месте молчал. Зато Ленькин нос, лишенный контроля и управления, сопел, шмыгал и морщился. Ленька подкрадывался к радиоволне, затаив дыхание, сдвигая настройку, может быть, только на волосок. Вот-вот ухватит. Но...

Широко отворив двери, в комнату вошел директор школы-интерната Петр Савельевич. Следом за ним щуплый мальчишка — в одной руке широкий плоский предмет, завернутый в бумагу и перевязанный, в другой — чемодан.

— Соколовы, это ваш новый товарищ, Коля Чембарцев. — Директор посмотрел на Леньку и Наташку поверх очков, как старики и старухи смотрят на внуков. Потом он поправил очки, приосанился, голос его стал командирским: — Я сказал — наш новый товарищ. Задача ясна, Соколовы?

— У меня времени нет, — пробурчал Ленька. — Мне в кружок надо. Сначала в хор, потом в умелые руки. И еще на радиосеанс...

— Соколовы, повторяю — ваш новый товарищ. Со всеми вытекающими. Задача ясна, Соколовы? Ленька вздохнул,

— Ясно... Петр Савельевич, мне еще тропики поливать... Наташка сунулась в разговор:

— А у девочек товарищей не бывает. У девочек только друзья и подруги детства.

Новый мальчишка положил на кровать упакованный предмет, а также чемодан, потряс плечами, повихлялся немного и закатил глаза.

— Я и подругой детства могу.

— Ты? — спросил Ленька.

— Я. Я из Одессы.

Дверь отворилась. В комнату впорхнула ученица девятого класса — хорошенькая Ниночка Вострецова.

— Петр Савельевич, извините, вас в учительской ожидают. Все педагоги уже там собрались и курят. Попросили: "Ниночка, сбегай".

Директор заторопился. Сказал Коле:

— Извини, я спешу. Соколовы тебе все покажут.

И ушел.

Ниночка Вострецова поправила перед зеркалом волосы. Стала в красивую позу и запела с заграничным акцентом:

"Четвертый день пурга качается над Диксоном, но только ты об этом лучше песню расспроси..."

Была Ниночка похожа на птицу с яркими короткими перьями, которая не умеет ни летать, ни плавать, зато любуется собой в каждой лужице. Нужно сказать, что уже в седьмом классе ребята перестают походить на растения, беззаботно и удивленно торчащие из земли, они похожи на птиц: гусей и уток, павлинов и трясогузок и прочих пернатых, исключая орлов.

— На полярной станции у Воронина острова льды разорвало, а ты перед зеркалом изгибаешься, — сказала Наташка.

— Что?

— А то, что не изгибайся.

— А я тебя за ухо. Ты как со старшими разговариваешь?

— И не командуй, ты не наш шеф. У нас Нитка шеф! А ты нам никто.

Ниночка окатила Наташку, Леньку и Колю презрительным взглядом, холодным, как ледовитое море. Запела: "Четвертый день пурга качается над Диксоном..." — и пошла из комнаты прочь. С порога она успела сказать:

— Подумаешь, Нитка. Она очки носит, потому что у нее глаза — поросячьи.

— Певица! — закричала Наташка. — Кукла с закрывающимися глазами!

Высунув голову в коридор, Наташка высказала вслед Ниночке Вострецовой множество громких и разнообразных слов, из которых следовало, что некая Нитка в тысячу раз красивее и умнее Ниночки — не торчит целый день и клубе, учится только на "хорошо" и "отлично".

Ленька в этот скандал не вмешивался.

— Ты одессит? — спросил он. Коля ответил:

— Пли... — Потом он уселся на кровать, попрыгал на ней сидя. Сказал: — Это койка моя? Годится. Не люблю мягких. Я в самолете выспался. — И принялся вприскочку расправляться со своими вещами, поясняя каждое действие: — Чемодан под кровать. Пальтишко в шкаф. Шарф туда же. — Шапку Коля бросил вверх и слегка назад — себе за спину. Затем ловким способом ударил по шапке ногой, и она, перелетев через его голову, угодила в шкаф, прямо на полку. — Так в темноте и живете? — спросил он, зевнув.

— Почему в темноте? Коля кивнул на окно.

— Ночь, — сказал Ленька. — Полярная.

Коля принялся распаковывать плоский предмет.

— Ночью все кошки серы.

— Некоторые, — сказал Ленька.

— Все, — сказал Коля. — Ночью ничего не различишь. Я Арктику надеялся увидеть.

— Еще увидишь. — Ленька протянул Коле руку. — Я Ленька. Она — Наташка. Мы брат и сестра. Она, враг, без меня не может.

Наташка подошла к ним.

— Будто он без меня может. Тоже небось скучает. У нас еще братья есть, взрослые. В Норильске живут. А я одна дочка. Ленька меня беречь должен...

Коля наконец распечатал предмет, снял со стены картинку из жизни животных и повесил предмет на ее место.

— Подарок, — сказал он. — Отцу.

Предмет оказался фанерой, на которой был приклеен большой сушеный омар, крытый лаком, снизу нарисован белый корабль в зеленых острых волнах, а сверху написано: "Привет из Одессы".

— Сувенир, — сказал Коля. — Народное творчество моряков... — Посмотрел на омара долгим печальным взглядом, потом на Леньку посмотрел и сказал вдруг: — Хочешь, тебе подарю?

Наташка сунулась.

— Ты же отцу привез.

— Ему не понравится. Порицать будет... Маме тоже не нравилось.

— А почему он тебя не встретил? — спросила Наташка.

— Откуда ты знаешь?

Наташка напустила на себя таинственный вид, для чего спрятала руки за спину, глаза ее округлились.

— У меня талант такой...

Ленька велел сестре помолчать, настроил приемник на местную радиоволну. Комнату заполнил голос радистки Раи. В нем были усталость, тревога и даже обида.

— Гидропост Топорково. Гидролог Чембарцев, рейсовым самолетом прибыл, ваш сын Коля. Что случилось? Почему вы не приехали его встретить?

— Болтать у нее талант, — сказал Ленька. — У нас тут все по радио сообщают. Всякое дело, всякую тревогу... и новости. Специфика северной жизни.

— Я — "Фиалка". Вызываю зимовку Дальнюю. К вам вылетел вертолет с акушеркой. Встречайте.

— Раиса дежурит. Мы их по голосу узнаем.

— А почему он меня не встретил? — спросил Коля. Ленька, пожав плечами, подкрутил настройку.

— Я — "Кристалл". Вызываю РУН-семьсот, — тихо сказал приемник. Ленька прибавил громкость. — Под нашей станцией разорвало льды. Трещины достигают пятидесяти — ста метров. Ощущаем толчки. Срочно высылайте самолет. — Голос "Кристалла" становился все громче и громче. Была в этом далеком голосе строгость и не было страха.

Коля Чембарцев, мальчик начитанный, представил в своем воображении, как ломаются льды толщиной с этаж. Отважные люди-зимовщики идут цепочкой к посадочной полосе, расчищенной от торосов. По пути они спасают приборы и оборудование. Лица у них суровые, подбородки, невзирая на стужу лютую, выдвинуты вперед, в глазах сверкает огонь отваги. Этот огонь освещает путь в их бедственном положении. Вода через трещины лезет из океана, как черное масло, вскипает и лопается черными пузырями. А вокруг! Будто громы грохочут — то ломаются льдины; с чавканьем и шипением расходятся они в ручные стороны. Умные полярные собаки стоят возле трещин и лают, предупреждая людей.

Наташка тоже вообразила себе полярную станцию, словно цветное кино. Ледяная глыба, жутко красивая, мерцающая по всему излому голубыми и зелеными искрами, а иногда фиолетовыми, медленно надвигается на оранжевые, высотой чуть повыше палаток, домики. Сейчас, сейчас она их сотрет. Собаки скулят, жмутся к людям. Жалко Наташке людей, которые очень торопятся. Жаль Наташке собак, которые не могут людям помочь и оттого скулят. Одна собака оказалась на оторвавшейся небольшой льдине и уплывает в черную страшную пустоту океана... А тут еще Колька Чембарцев стоит — подбородок выпятил.