Мы вышли из каюты и увидели справа от себя большой двухпалубный теплоход с длинным рядом иллюминаторов по борту и ярко освещенной надстройкой на верхней палубе. Это, как потом оказалось, была кают-компания.

Перед нашим буксиром, также пришвартованный к левому борту теплохода, стоял небольшой кораблик, похожий на наш, только гораздо меньше. За его кормой, чуть сбоку, виднелась привязанная к поручню лодка. К нам подошел уже знакомый водитель-охранник, в машине которого мы с Ильиным ехали из аэропорта, и сказал:

- Командир и штурман пойдут на этот, - он кивнул головой на теплоход, остальные - идите туда, - показал он рукой на стоявший впереди буксира кораблик.

Юра и Ильин перешли на палубу теплохода, а мы, передавая друг другу свои командировочные сумки, спрыгнули с носа буксира на корму кораблика. Нас встретил одетый в ватник и кирзовые сапоги молчаливый матрос и повел к рубке.

Рубка была маленькой. Спереди, перед большим квадратным иллюминатором, находилось колесо штурвала с торчавшими по лимбу толстыми и короткими, словно сардельки, рукоятками. На противоположной от него стенке, над полом, светилось невысокое квадратное отверстие - по-видимому, вход в трюм - с откинутыми в стороны дверцами.

В рубке было тепло.

- Вниз спускайтесь, - сказал матрос, и мы, по одному, полезли внутрь.

Трюм был ярко освещен, и в нем было уютно. По обоим бортам располагались одна над другой четыре застеленные байковыми солдатскими одеялами койки: это был кубрик.

Стены кубрика повторяли овальную форму бортов, сужаясь к носу и нарушая привычную геометрию жилого помещения, это было забавно и ничуть не портило общего вида, даже наоборот - почему-то повышало настроение. В самом носу, также по бортам, висели еще две койки, а под ними была сооружена лежанка, похожая на треугольную тахту. Рядом с крутой, почти вертикальной лестницей, по которой мы спустились, стоял привинченный к перегородке небольшой стол с двустворчатой тумбочкой, похожий на кухонный.

Мы собрались под лестницей, ожидая, когда в кубрик спустится встретивший нас матрос, и многозначительно переглянулись.

- А я что говорил? - восхищенно прошептал Мишка. - Главное - добраться до места!

Сверху до нас доносился чей-то разговор: это наш матрос с кем-то беседовал. Голоса умолкли, и по лестнице загрохотали его кирзовые сапоги. Матрос спустился в кубрик и сказал:

- Выбирайте койки.

Это был молодой парень. Похоже, он был из тех, кто если не знает ответа на ваш вопрос, то так и скажет: "Не знаю". Он стоял, смотрел и ждал.

- А какие свободны? - спросил Леха.

- Да все равно, - ответил парень. - Ложись на любую, какая понравится.

- Неудобно как-то...

- А чего неудобно? - проговорил он, удивляясь. - Ну, если хотите - в носу можете...

- Пошли в нос, - сказал Мишка и первый направился к лежанке.

Мне всегда нравилось спать на верхних койках. Это у меня осталось еще с детства - от путешествий на поездах во время каникул: там, наверху, никто тебя не трогает и можно спокойно лежать, слушая стук колес. Когда я у себя дома соорудил для дочек двухъярусную кровать (комната в коммуналке, где мы жили вчетвером, была очень маленькой - всего четырнадцать метров, и я называл ее на манер космической станции - "Салют-4"), то иногда вечером, если моя младшая дочка смотрела "Спокойной ночи, малыши", сидя на диване, я забирался на ее верхнее место и тихо наслаждался одиночеством, пока меня оттуда не сгоняла жена. Поэтому я занял верхнюю койку, причем по левому борту: привык засыпать на правом боку, лицом к стенке.

Раньше, в холостяцкой своей жизни, я мог засыпать как угодно и на каком угодно боку. Однажды я даже заснул, стоя на четвереньках перед диваном и положив на него голову, поскольку не имел сил положить на него все остальное. А уже после того, как женился, меня приучили засыпать именно на правом боку. Причиной этого было то, что на нашем диване спать вдвоем можно было только в этом положении. А поскольку моя жена могла засыпать только на правом боку, то приучила к этому и меня. После всяких нежностей и прочих веселых приготовлений ко сну, она, в завершение всего, командовала: "На-пра-во! Раз-два-три!" На счет "раз" - я оказывался на левом боку, на счет "два" - на спине и уже на счет "три" - носом к стенке, на правом боку. Иногда, правда, это происходило не по команде и без резких движений или даже без движений вообще, а так - само собой...

Мы бросили сумки на выбранные нами койки и пошли смотреть, как разместились наши привилегированные товарищи.

Товарищи, оказывается, нас уже ждали, глядя с высоты своего положения на то, как мы неуклюже карабкаемся по трапу - деревянной лестнице, переброшенной на наш кораблик с теплохода. "Никакого флотского шику", - комментировал наше восхождение Ильин.

- Ну, как каюты? - спросил Мишка, ступив на палубу теплохода первым.

- Одноместные, - ответил Ильин. - Как и положено командному составу. Прошу, - пригласил он нас в свою каюту.

Маленькая каютка с железной кроватью и деревянной тумбочкой ничем нас не поразила. Тем более, что в ней ощущалась вибрация и был слышен гул работавшей внизу судовой машины. И к тому же в ней было холодно. В нашем - пускай и общем - кубрике было лучше, но мы об этом говорить не стали, чтобы Ильин не потребовал немедленного "честного" обмена.

Каюта у Юры была такой же.

Мы вышли на палубу и закурили в ожидании приглашения на ужин. От воды тянуло холодом, и мы начали потихоньку замерзать. Мимо сновали какие-то люди, видимо - матросы: они, так же как и встретивший нас парень, были в кирзовых сапогах и ватниках и не обращали на нас никакого внимания.

Насмотревшись сверху на уходившую в темноту реку, накурившись и окончательно оголодав, мы решили подняться на вторую палубу и выяснить, когда же у них на корабле по распорядку ужин. Мы поднялись по трапу на верхнюю палубу и, увидев светившиеся квадратные окна кают-компании, находившейся в носовой надстройке, пошли на этот свет, словно путники, заблудившиеся в ночи.

- Стой! - раздалось откуда-то из темноты, и перед нами появилась рослая фигура в расстегнутом пиджаке. - Чего надо? - не очень дружелюбно спросили нас.

- Как бы узнать, где тут у вас ужином кормят? - поинтересовался шедший впереди всех Ильин. - Он показал на часы. - Бай-бай пора...

- Подождите здесь, - ответила фигура и исчезла за боковой дверью надстройки.

- Вот это гостеприимство, - усмехнулся Ильин.

Мы молча стояли за его спиной, и нам было тоскливо.

Фигура появилась вновь и спросила:

- Кто из вас командир и штурман?

- Есть такие, - неуверенно ответил Ильин.

- Короче - кто? - рассердилась фигура.

- Юра? - позвал Хуркова Ильин.

- Ну, я командир, - отозвался Хурков. - Дальше что?

- Пошли со мной, - фигура повернулась к нам спиной.

Юра не сдвинулся с места, и Ильин, готовый уже идти следом за фигурой, вопросительно на него посмотрел.

- В чем дело? - спросила фигура, задержавшись перед дверью.

- А остальные? - спросил Юра.

- Остальных накормят матросы.

Юра посмотрел на Ильина и сказал:

- Иди, если хочешь. Я остаюсь.

- Как скажете, - ответил Ильин и, пожав плечами, скрылся за дверью.

- Забирай-ка ты, Юрка, свои манатки и айда к нам, - тронул мрачного командира за плечо Мишка. - Сейчас чего-нибудь придумаем, - весело сказал он. -У Лехи еще хлеб остался, у Вадика сало есть, у меня тоже где-то НЗ тушенки...

У трапа мы остановились. Юра ушел к себе в каюту за сумкой, а мы закурили. Подводить итоги не хотелось, и все молчали.

Появился Юра, и мы перебрались на свою посудину.

В рубке никого не было, зато в стене все так же светился открытый люк, и мы по очереди спустились в родной - теперь уже - кубрик.

Знакомый нам матрос и еще один человек, как оказалось - капитан, пили чай, расположившись у стола. Пахло копченой рыбой, и у нас потекли слюнки.