- Придёт! Он позавчера опоздал. Придёт и будет канючить у двери...

Но Женя не пришёл - ни на первый урок, ни на последний, после которого мы построились и отправились на Обувку. Вот тут-то я вспомнил щетину и деревянные шпильки. Думаете, что всё это было здесь, на Обувке, лучше, чем у дяди Емельяна? Ничуть не бывало! Тут никакой щетины, никаких шпилек не было. И вообще на Обувке мало что можно было увидеть. Машины закрытые, что внутри - неизвестно. Только слышно: хлоп-хлоп! Хлоп-хлоп!

Из одной машины сыплются заготовки, из другой - подмётки, из третьей - каблуки. А готовых ботинок нет.

Я хотел подойти поближе к машине - посмотреть, чего там. А мне говорят:

- Нельзя!

Я говорю:

- Я только потрогаю, чего она так дрожит. А крутить-вертеть ничего не буду.

А мне говорят:

- Нельзя.

А у дяди Емельяна всё можно было. Шей - не робей!

Пошли в другой цех. Шьют. Машины шьют. Но опять не до конца. Так только: заготовку к стельке. Ну это ещё не ботинок. И опять всё в машине только рант виден.

Я спрашиваю:

- А ботинки где же, готовые?

- Нигде.

- Как так? Почему?

- Цех отделки ещё не готов. Готовые ботинки будут через неделю.

"Вот те на, - думаю. - У нас с дядей Емельяном ботинок за два дня готов. Такой, что - будь здоров! - не сносишь. А здесь - через неделю".

О том, что было через неделю, я потом расскажу, чтобы обо всём по порядку. В тот день, по правде говоря, фабрика мне не понравилась. И Емельяна Петровича я там не видел. Нам сказали, что как раз через неделю нас опять поведут на Обувку, только тогда уже не на экскурсию, а для ознакомления с профессией.

Что это значит, я не совсем понял.

Мне на фабрику не очень уж хотелось. Интересно было здесь только на дядю Емельяна посмотреть. Он же всегда на своей низкой табуретке сидит. А как он тут будет работать перед громаднющим станком...

За эту неделю произошло такое, что не знаю, как рассказать.

Это с Ежиным и с денежной машиной, которую он купил у дяди Емельяна.

ХРУСТ! ДЗИНЬ!

Вечером, когда мы вернулись с фабрики, я узнал, что Женя уехал с мамой на курорт. Той тревожной ночью Софья Сергеевна долго не могла уснуть. Она не верила мужу, который убеждал её, что просто-напросто уронил десятирублёвку на спящего сына.

- Так не бывает, - говорила Софья Сергеевна. - Не морочь мне голову, Илья. Не такой ты человек, чтобы ронять деньги.

Они спорили до утра. У Софьи Сергеевны разболелась голова. Вызвали доктора. И доктор сказал: "Курорт".

Между нами говоря, я думаю, что Ежин подговорил доктора. Доктор ведь сказал, что ребёнка, то есть Женю, тоже надо отправить на курорт, что этого требует медицина...

Тогда Ежин обрадованно воскликнул:

- За деньгами я не постою!

Такую фразу он не произносил, должно быть, никогда в жизни.

Потом Ежины - мать и сын - действительно уехали на курорт. А Илью Григорьевича видели в магазине Бумтреста. Он хотел купить десять пачек бумаги, а ему давали только две.

- Норма, - говорил продавец. - Больше двух пачек в одни руки не продаём...

- Какая может быть норма?! - возмущался Ежин. - Если я, например, хочу обклеить комнату. И потом: что значит одни руки, когда у меня две руки? Две пачки в одну руку и две пачки в другую руку - это же четыре пачки. Будьте любезны.

Но продавец не сдавался. Он говорил:

- Для оклейки комнаты имеются обои. В клетку, в полоску, с цветочками и с собачкой. На все вкусы. Одни руки - это и есть две руки. Одни понимаете? А не одна.

Домой Ежин шёл всё-таки с четырьмя пачками бумаги. Потом он закрыл ставни. В нашем городе на всех окнах были ставни. Потом он... Ну, вы и сами, должно быть, догадываетесь, что он делал потом. Конечно же, нарезал бумагу. Заложил в машину. И начал крутить ручку. Он даже тазик подставил, чтобы деньги далеко не разлетались и чтобы падали прямо в тазик. В нём могло поместиться тысячи полторы-две, а может быть, и больше. Обычно в этом тазике купали Женю в дождевой воде. Ведь в нашем городе водопровод начал работать совсем недавно.

Илья Григорьевич крутанул ручку раз, крутанул два, крутанул три.

Деньги сыпались в тазик, как вода во время ливня. Летом у нас бывают такие дожди, что тазик этот наполняется за пять минут.

После третьей десятки Ежин сделал передышку и взял деньги в руки. Пощупал. Чуть помял. Понюхал. (Чуть-чуть пахнут типографской краской.) Посмотрел на свет электрической лампочки. Водяные знаки на месте.

Ущипнул себя - больно. Засмеялся. Заплакал. И сам себе сказал:

- Ай да Илья Григорьевич! А?

Он устал. Он устал больше, чем уставал на мыловарне, пронося через проходную восемь кусков мыла. Рубашка прилипла к спине. Во рту было сухо. Кружилась голова.

Выпил воды. Деньги из тазика спрятал в карман. Расправил усы.

Шагнул к машине, крутанул ручку: хруст! Дзинь!

- Господи, - сказал Илья Григорьевич, - бумажные, хрустящие, а позванивают, как золото. Новенькие, как из жести. Миленькие вы мои, родные! Любимые! Ненаглядные.

Он говорил сам с собой и между тем крутил ручку: хруст! Дзинь!

Ещё раз: хруст! Дзинь!

Ещё: пш... ш... ш...

Что такое? В тазике листик белой бумаги. Ошибка? Опечатка? Слишком быстро крутанул ручку. Так нельзя. Надо спокойнее. Ну же, Ежин, ну!

Пш... ш... ш...

Опять белая бумажка. И опять. И снова. И снова... Тазик весь белый. Белые листочки, как снег, устилают комнату. Илья Григорьевич крутит. Стучит ладонью по крышке машины, по бокам. Бьёт её, тормошит, встряхивает. Толкает и снова крутит.

Одна белая чистая бумага.

И тогда Илья Григорьевич вскрывает машину и видит, что это не машина, не печатный станок, не деньгоделатель, а просто ящик с приспособлением, которое выбрасывает бумагу, что заложена внутрь. Если деньги туда заложены - вылетают деньги. Если белая бумага - вылетает белая бумага.

СКАНДАЛ

Ежин прибежал к Емельяну Петровичу, когда мы с ним оформляли полуботинки.

"Оформить ботинки" - так говорил дядя Емельян. И ещё этот момент он называл так: "Спуск корабля". Поясню. Корабль строится на суше. Он готов, окрашен и расцвечен флагами. Но он ещё не корабль. И вот наступает торжественный момент. Старый рабочий - кораблестроитель - выбивает клинья: корабль вздрогнул и пошёл. Пошёл по рельсам, смазанным салом. Пошёл всё быстрее и быстрее - в море, в свою стихию, в жизнь - служить людям, носить их на себе, радовать и оберегать. И вот первый всплеск. Два белых фонтана брызнули в том месте, где корабль коснулся воды. Кружевами запенилось море. Поплыл корабль. Играет музыка. Люди кричат "ура".