Часть II
Другая жизнь
1
Оповещение по разным причинам задержалось, и, поскольку речь шла об убийстве, опоздание полиции на место преступления имело самые серьезные последствия. Если бы все шло как всегда, может быть, удалось спасти жизнь пострадавшего или даже задержать преступника и избежать множества неприятностей. Но произошло все не так, как всегда, отсюда и результат. Единственный вывод, который ни у кого в Центральном полицейском управлении Стокгольма возражений не вызвал, — Карл XII в этом случае ни при чем.
За несколько дней до этого юридический отдел полиции дал разрешение на две демонстрации, причем этому предшествовали серьезные правовые выкладки и всеобъемлющие стратегические и тактические расчеты.
В поступившей заявке сообщалось, что «патриотически настроенные организации и отдельные шведские граждане (так они себя назвали) хотят выразить свое восхищение героическим шведским королем в годовщину его смерти». Выражение восхищения должно было иметь вид шествия от Хюмлегордена до памятника Карлу XII в Королевском саду, со знаменами, возложением венков и митингом у памятника. Мероприятие планировалось начать в 19.00 и закончить в 21.00.
На следующий день прислали еще одну заявку. Несколько молодежных политических организаций, представляющих все — за единственным исключением — парламентские партии, собрались провести «широкую народную манифестацию против ксенофобии и расизма». И все бы ничего, но по непонятной (во всяком случае, не вытекающей из заявки) причине «широкую народную манифестацию» они собирались провести именно в этот же четверг, 30 ноября, между 19.00 и 22.00. Предполагалось, что представители соберутся в Хюмлегордене, пройдут по Биргер-Ярлсгатан и закончат «митингом и совместной резолюцией» на площади Сергеля, в четырехстах метрах от статуи Карла XII в Королевском саду.
Политические взгляды участников этих двух демонстраций были, мягко говоря, не особенно схожи. Разными были не только взгляды, участников можно было рассортировать на две группы даже по внешности. И что же, предполагалось, что эти две демонстрации будут проходить в одно и то же время и в том же самом месте? В юридическом отделе, где работали люди острого ума, это несоответствие быстро обнаружили. Они сообразили, что замышляются недобрые игры, и, чтобы избежать неприятностей, последовали древнему полицейскому правилу: даже потенциальных бузотеров надо держать подальше друг от друга.
Это коснулось в первую очередь «патриотически настроенных организаций». Не потому, что полиция руководствовалась какими-то политическими симпатиями, нет, как государственный институт она не имела на это права, а по причине элементарного подсчета количества предполагаемых демонстрантов в той и другой группе. Истинно демократические решения, как известно, во многом определяются большинством, а «патриотов» было намного меньше — каких-то несколько сотен. Как уважительно выразился ответственный за оценку количества демонстрантов инспектор: «Несколько старых фикусов[7] времен финско-русской войны и их бритые приятели… Так что с точки зрения демократического большинства, — добавил он, — на елку много не повесишь».
К тому же полицейский бюджет в очередной раз урезали, потому было принято соломоново решение: разрешить «патриотам» собраться на набережной около Гранд-отеля в 18.00. Оттуда примерно сто метров до памятника Карлу XII, и там пожалуйста — возлагайте венки и произносите речи, с одним условием: все должно быть закончено не позже 19.00, после чего демонстрация должна «разойтись, соблюдая порядок». Особо было оговорено разрешение на пение национального гимна, хотя в заявке такого пожелания не было: скорее всего просто забыли написать.
Но никаких факелов. «Вы что, нас за идиотов принимаете?» — мотивировал отказ тот же инспектор, когда один из организаторов спросил об этом по телефону. Что касается размахивания знаменами — «в границах приличия».
Участников «широкой народной манифестации против ксенофобии и расизма» было гораздо больше, несколько тысяч, как выходило и по расчетам полиции, поэтому и условия были щедрее — в соответствии с демократическими установлениями о праве большинства. Если демонстранты соберутся не раньше чем в семь вечера (ни в коем случае не раньше!), то пожалуйста, Хюмлегорден в вашем распоряжении. И митинг на площади Сергеля проводите, только шествие должно двигаться по Кунгсгатан и Свеавеген, а не по Биргер-Ярлсгатан, не мимо Королевского сада.
На поддержание порядка был командирован весь наличный состав полиции Большого Стокгольма,[8] усиленный для надежности парой сотен человек из других регионов. Королевский сад был взят в «железное кольцо», проконтролировали и обезопасили буквально каждый метр маршрута обоих шествий, предусмотрели даже подвижный резерв за передовой линией. Короче говоря, все было сделано в полном соответствии с инструкциями и учебниками и самым наилучшим образом. Однако к восьми часам вечера в центре Стокгольма царил полный хаос: разбитые окна, перевернутые машины, летящие камни, распухшие губы и носы, синяки, сломанные ноги, даже одно ножевое ранение, воющие сирены, голубые проблески. Так что в управлении чуть не расхохотались, когда посреди всего этого бедлама позвонила пожилая дама и сообщила, что кто-то намеревается убить ее соседа.
Между 20.05 и 20.20 она позвонила по экстренному телефону 9 00 00 трижды. В первый раз ее сразу соединили с полицейским управлением. Голос звучал очень возбужденно, и все же дама начала с того, что сообщила свое имя и адрес: «Родмансгатан… Наверху, около церкви Энгельбрехта, ну вы знаете». После этого она произнесла следующее — слово в слово, разговор по правилам был записан на пленку: «Вы должны приехать немедленно… Кто-то хочет убить моего соседа… Я думаю, он умирает».
Дежурная диспетчерша попыталась успокоить ее и попросила подождать, пообещав связаться по радио с патрульными службами. Пока она пыталась кого-то найти, разговор прервался: по-видимому, дама на другом конце провода повесила трубку.
Второй звонок раздался в 20.14, теперь дама почти не могла говорить, она только всхлипывала: «Вы должны приехать… вы должны приехать». В общей суете прервался и этот разговор, что, впрочем, не имело значения, так как свободной патрульной машины найти все равно не удалось.
Третий и последний раз она позвонила в 20.20. Теперь она отчаянно кричала в трубку: «Убийцы ломятся в мою дверь!» В этот момент к облегчению уже начинавшей нервничать диспетчерши инспектор Бу Ярнебринг достал из бардачка микрофон и ответил на вызов.
Он находился примерно в паре километров от места происшествия. В этот четверг, 30 ноября, в восемь часов вечера они с напарницей уже больше двух часов сидели в одной из самых неприметных машин отдела наружного наблюдения, неотрывно глядя на ресторан напротив. Сначала было две машины, но одну отозвали по причине нарастающих беспорядков в центре.
Задание было самое обычное — проверка полученного накануне «сигнала осведомителя». Если бы кто-нибудь из постоянно растущей компании полицейских бюрократов вел статистику так называемого наружного наблюдения, очень скоро он (почти всегда «он», в редчайших случаях — «она») обнаружил бы, что слежка, как правило, ни к чему не приводит. Как на охоте или рыбалке: весь смысл в неуверенности и ожидании — поймаешь что-то или нет, все равно интересно, особенно поначалу.
А рыбка, если верить словам начальника, была неплохая. Осведомитель (имя его держали в тайне, но всех их набирали, как правило, из преступного мира) сообщил, что объявленный в международный розыск иранский оптовый торговец наркотиками должен отобедать в этом ресторане, чтобы обсудить дела со своим подельником-соотечественником. Осведомитель откуда-то обо всем этом проведал.