— Может быть, из тебя тоже бы вышел ученый? — спросила Долина Андреевна, забирая у него книги.

Коноп как-то странно посмотрел на нее, втянул голову в плечи, словно стал меньше.

— Я еще не знаю, какой ученый мой сын, — заметил Онно, — но такого водителя вездехода, как Коноп, поискать надо…

Пришел Роптын. Под кухлянкой у него был надет синий костюм.

Гавриил Никандрович принес большой портфель, в котором позвякивали бутылки.

Коноп весело упрекнул его:

— А сказал, что весь запас вышел.

— Да самая малость осталась, — сказал Гавриил Никандрович.

Когда все разместились за столом и разлили вино по стаканам, Онно выскочил в сени и вернулся с двумя заиндевелыми тарелками, в одной была рыбная строганина, а в другой — из моржовой печенки. От белых и темно-коричневых стружек поднимался холодный пар.

Первый тост произнес Гавриил Никандрович.

— Я предлагаю выпить за нашего земляка Ивана Онновича Тутриля, — торжественно начал Гавриил Никандрович. — Его жизненный путь нам хорошо известен. Много лет назад он уехал из родного Нутэна в долгий путь за знаниями. Учился в Анадырском педагогическом училище, затем успешно окончил университет и аспирантуру при Институте языкознания. Он стал одним из первых ученых-чукчей.

Когда Гавриил Никандрович сделал паузу, Коноп хотел было приложиться к стакану, но его остановила Долина Андреевна.

— Вроде бы не такая долгая жизнь прожита Тутрилем, — продолжал директор совхоза, — но в этом маленьком отрезке времени уместились тысячелетия. В его жизни вся история Чукотки: от жирника до энергии атомного ядра, от шаманства до науки!

Все выпили.

Тутриль сидел между отцом и матерью. Кымынэ, не сводя влюбленных глаз с сына, подкладывала ему лучшие куски.

— Ты такого, наверное, не ел в Ленинграде…

— Не ел, ымэм…

— Я тебе еще наварила свежего нерпичьего мяса.

— Спасибо, ымэм…

— Жаль, что ты один приехал…

— А верно, почему ты свою жену не взял? — отставив пустой стакан, спросил Коноп. — Посмотрели бы на нее. А то только на фотографии видели.

— Занята она очень, — сдержанно ответил Тутриль. — У нее большая научная работа.

— Научная работа? — спросил Коноп.

— Она тоже кандидат наук, — с гордостью и важностью сообщил Онно.

— Сочувствую, — вздохнул Коноп.

— Это почему? — спросил Гавриил Никандрович.

— Да просто с умной женщиной и то нелегко, — ответил Коноп. — А с ученой…

— А ты-то откуда знаешь? — Долина Андреевна подозрительно посмотрела на Конопа.

— Наблюдал! — поднял палец Коноп.

— Ну, тоже скажешь! А любовь, дружба?

— Это только в книгах и у лекторов, — Коноп, несмотря на бдительность Долины Андреевны, успел без очереди приложиться к стакану.

— Счастливая любовь — это украшение жизни, нравственный идеал, — нравоучительно сказала Долина Андреевна.

В сенях тявкнула собака.

Открылась дверь, и вошла Айнана.

Увидев множество людей, девушка смутилась, сделала движение уйти, но ее решительно остановила Кымынэ.

— Етти, Айнана, — сказала она, — иди, садись с нами…

— Да я за спичками, — смущенно сказала Айнана. — Печка потухла…

— Садись, садись, — строго сказал Онно, — зачем нарушаешь обычай, отказываешься?

— Тем более такой интересный разговор для молодежи, — сказал Роптын. — О любви!

Айнана нерешительно потопталась, бочком прошла в комнату.

Ей освободили место рядом с Тутрилем, поставили стакан, налили вина.

— Ты за какую любовь? — вдруг спросил Коноп у девушки.

Айнана смутилась от неожиданного вопроса, посмотрела на Долину Андреевну, на Тутриля, словно ища у них поддержки.

— Почему одни счастливы в любви, а другие — нет? Что главное в семейной жизни? — продолжал Коноп. — Вот в чем вопрос, как сказал тонконогий человек из кинофильма — Гамлет.

— По-моему, ты хватил лишку, — шепотом заметила Долина Андреевна.

— Пусть Айнана ответит, — настаивал Коноп. — Для нее это важный вопрос, поскольку она молодая и красивая.

— По-моему, любовь не бывает счастливая и несчастливая, — тихо произнесла Айнана.

— То есть как это? — насторожилась Долина Андреевна.

— Любовь и есть любовь, — еще тише сказала Айнана.

— Да откуда ей знать, какая любовь бывает! — снисходительно сказала Кымынэ. — И что вы пристали к девушке?

— Подождите! — Коноп вырвал свой стакан из цепких рук Долины Андреевны и торопливо выпил.

— Значит, ты утверждаешь, что любовь не бывает счастливая, несчастливая, радостная или грустная? А? — утирая губы рукавом, спросил Коноп.

Айнана беспомощно оглянулась.

— Ты, девочка, глубоко ошибаешься, — строго и наставительно произнесла Долина Андреевна. — Я вот уж скоро десять лет как работаю в библиотеке. Знаю, как читатель тянется к высоким примерам: любовь Анны Карениной, Ромео и Джульетты, Онегина и Татьяны, Григория Мелехова и Аксиньи…

— Но разве это были счастливые любови? — застенчиво возразила Айнана.

Долина Андреевна как-то осеклась, призадумалась.

— Товарищи, товарищи! — заговорил Гавриил Никандрович. — Мы здесь собрались не на лекцию о любви, дружбе и товариществе. Мы пришли сюда, чтобы отметить приезд нашего знатного земляка Ивана Онновича Тутриля… Поэтому предлагаю снова выпить за него…

— Правильно! — поддакнул Коноп и, не обращая внимания на строгие взгляды Долины Андреевны, первым опрокинул стакан.

— Вы будете только в Нутэне работать? — учтиво спросила Долина Андреевна.

— Хотелось бы, — не сразу ответил Тутриль. — Но те, с кем я бы хотел встретиться, здесь больше не живут…

Онно поднял голову и долго смотрел в глаза сыну.

— Сейчас много говорят об охране окружающей среды и загрязнении природы, — продолжал Тутриль. — Оберегают чистую воду… Однако есть еще один источник, который для человека не менее важен, это наша древняя память. Сказки, легенды и предания. В быстром движении вперед мы часто оставляем позади драгоценное и нужное, тот чистый источник, который питал наших предков и нас на протяжении веков…

— Не только сказки и предания, но и язык начинают забывать! — сердито произнес Роптын.

— А время такое и вправду было, когда думали, что все наше — это ненужное, в коммунизме негодное…

— А язык — это знак жизни народа, — продолжал Тутриль. — Он может быть и орудием, иной раз даже более грозным, чем огнестрельное, и единственным средством, которое может выразить такое чувство, как нежность…

Коноп протянул было руку за строганиной, но тут ею настигла Долина Андреевна и заставила взять вилку.

— Это ты верно про язык говоришь! — заталкивая в рот стружки строганины, заметил Коноп. — Язык может быть и орудием демагогии!

Тутриль засмеялся в ответ на эти слова.

— Когда умирает язык, умирает и сам народ, — продолжал Тутриль. — Можно произнести много речей об уважении к человеку, к народу, но если сказать всего лишь несколько слов на его родном языке, можно сделать человека другом на всю жизнь…

— Во — это верно! — одобрительно сказал Коноп. — А то ведь иной человек приедет на Чукотку, до пенсии доживает и, кроме «какомэй», другого слова сказать не может…

— Когда я впервые услышал чукотский язык, — вспомнил Гавриил Никандрович, — я подумал: никогда мне не выучиться ему.

— Зато когда мы впервые услышали твое имя да отчество, так месяц учились выговаривать! — со смехом заметил Роптын. — У меня просто уставал язык выговаривать: Гавриил Никандрович. Как мы завидовали кэнискунцам, у которых заведующего факторией звали легко и просто — Иван Иванович.

Айнана встала.

— Ну, я пойду… А то у меня еще много дел, а завтра уезжать.

Айнана ушла, и некоторое время за столом было тихо.

— Бедная девушка! — проронила Долина Андреевна. — Такая способная, талантливая и несчастная…

— Несчастная? — с любопытством переспросил Тутриль.

— А что хорошего? — пожала плечами Долина Андреевна. — Живет со стариками в тундре.

— Трудно ей пришлось. — Роптын повернулся к Тутрилю: — Всю жизнь без матери: она развелась с первым мужем, когда еще Айнана была маленькой. Вышла за другого и уехала в Петропавловск. Айнану оставила старикам.