Тони очень серьёзно смотрел на полоску, которую я ему протянул.

Он казался удивлённым.

Он поднял взгляд на меня с огромной улыбкой на губах.

Оставь её себе, — сказал я, жестом показывая ему положить полоску в карман.

Снег падал с головокружительным изобилием, пока мы ехали обратно к резиденции Ледбеттеров в субботнем дневном движении Бостона.

— Вот, что мне нравится, — счастливо произнёс Джексон, глядя в лобовое стекло и улыбаясь.

Это было великолепно.

Время от времени в Миссисипи шёл снег, но совершенно иначе, и мы определённо не были достаточно глупыми, чтобы выходить или ездить при этом на машинах.

Джексон был беспечным.

— Может, тебе следует ехать помедленнее, — предложил я.

— Расслабься, Кантрелл. Я знаю, что делаю.

— Еще не хватало попасть в аварию, пока он в машине.

— Мы не попадём в аварию. И кстати, я видел, что ты флиртуешь с тем кассиром.

— Я не флиртовал!

— Он ваш? «Надеюсь на это! Или это, или нас арестуют за похищение!» Ты так заигрывал с ним!

— Не правда!

— Я не вчера родился.

— А ведёшь себя ты так, будто вчера.

— Он точно тебя разглядывал, и ты улыбался и пичкал его этой скромностью в стиле “я просто деревенский мальчик”. Я удивлён, что ты не дал ему свой номер телефона.

— Я бы никогда этого не сделал!

— Сделал бы.

— Не тогда, когда ты стоял там же. Я бы подождал и вернулся, когда тебя не было бы рядом.

— Видишь? Ты точно его разглядывал!

— Он был вроде как милым.

— И слишком плохо, что у нас были свадебные клятвы, хах?

— Ну, ты говорил “в горе и в радости”.

— Почему ты это делаешь?

— Что делаю?

— Почему тебе обязательно со всеми флиртовать? Мужчина или женщина, есть ли у этого половые органы, ты будешь с этим флиртовать. Это какая-то южная штука, которую я так и не смог понять. Ты не можешь держать свой член в штанах?

— Ладно, — ответил я, начиная немного беспокоиться, не уверенный, шутим мы или… что.

— Ты всегда так делаешь!

— Где мы сейчас, Ледбеттер?

— Ты! — воскликнул он.

— Что я?

— Ты! — снова произнёс он, бросив на меня взгляд.

Затем он разразился улыбкой.

— Почему ты улыбаешься?

— Это второй раз, когда я тебя облапошил. Теперь это слишком легко. Мне придётся попробовать что-нибудь другое.

— Значит, ты дурачишь меня?

— Ты попался.

— Подумать только, тебе почти сорок.

— Мне не почти сорок! Упаси Бог! Мне никогда не будет сорок. Ты меня слышишь? Никогда.

— Продолжай мечтать.

— Я не мечтаю, — пообещал он. — Я подам в суд.

— Если ты захочешь сделать сразу несколько дел, когда тебе будет сорок, тебе придётся чихнуть и обмочиться одновременно, и самое важное, о чём тебе придётся переживать — это помнить надеть трусы, когда выходишь за дверь. Сложно?

— Вовсе не сложно, когда у тебя в мужьях мужчина помоложе, но мне это не помогает. Когда мне исполнится сорок, тебе будет почти сорок пять. Ты будешь получать в аптеке скидки для пенсионеров, когда пойдёшь туда покупать себе подгузники для взрослых — и если ты думаешь, что я буду покупать тебе эти чёртовы штуки, ты просто себя обманываешь.

— Спасибо.

— Это мило.

— Оскорблять меня мило?

— И это тоже. Но… Я имею в виду. Это. Ты и я. Дурачимся. Веселимся, как раньше. Это мило, Вилли. Знаешь, прошло много времени.

— Не превращайся в размазню, Ледбеттер. Ты знаешь, что я это ненавижу.

— Ну, мне очень жаль твои драгоценные чувства, но серьёзно. Это мило. Я некоторое время не думал, что мы не вернемся к этому.

— Не напоминай.

— Ты делаешь то, что делаешь всегда, то есть отталкиваешь людей, которые тебя любят.

— А ты как сифилис, просто так не исчезнешь.

Он рассмеялся.

Я думал, что это и правда было мило, хотя не признался бы ему в этом. Смерть Ноя была ужасной вещью, и над нами воцарилась тишина и холодность. Или, возможно, они воцарились надо мной. Некоторое время было тяжело поверить, что может продолжаться хоть какая-то жизнь, не говоря уже о счастливой.

— Он тот самый, — сказал я, поворачиваясь посмотреть на Джексона, восхищаясь его гладко выбритым лицом. — Я серьёзно, Джек. Он тот самый.

Я бросил взгляд на заднее сидение и увидел, что Тони смотрит на снег и улыбается.

— Я надеюсь на это, — осторожно произнёс Джексон.

— Я знаю это, — ответил я. — Когда я смотрю ему в глаза, то вижу, что там кто-то пытается дотянуться до меня, пытается найти меня, пытается связаться. Наверное, в его жизни никогда не было никого такого. Но он старается. Он напуган, но старается.

— Думаю, ты позволяешь своему писательскому воображению взять тебя в плен.

— Может быть, — признался я. — Но когда мы усыновим его, его имя будет Тони Кантрелл-Ледбеттер.

— Ни за что, Хосе! — огрызнулся Джексон. — Его будут звать Тони Ледбеттер-Кантрелл.

— Продолжай мечтать.

— Что ж, я полагаю, что пока он счастлив, его имя не имеет значения.

— Ты знаешь, когда проигрываешь. Мне это нравится.

— Я не понимаю, почему у него вообще должна быть твоя фамилия. Он должен быть Тони Ледбеттер. Звучит хорошо.

— Да, попахивает Однопроцентниками.

— Его прадед был сенатором. Хотелось бы мне посмотреть, как ты это обыграешь.

— Политик? Не моё представление престижа. Они все кучка шлюх.

— Дедуля не был шлюхой!

— А вот и был. Присасывался к сиськам Рокфеллера, как они все!

— Он даже не знал Рокфеллеров.

— Ох, они все одинаковые.

— Посмотри на себя, Кантрелл. Ты маленький фанатик. Митт Ромни был прав, политика — предмет зависти.

— Мы могли бы, пожалуйста, не говорить о таких мертвецки бледных кошмарах, как Митт Ромни?

— Он был здесь губернатором.

— И у меня яйца подпрыгивают в мошонке каждый раз, когда мы пересекаем границу штата.

— Он был на самом деле приятным парнем.

— Кто ещё заметит, что все местные деревья растут справа?

Пока мы говорили, снег пошёл ещё сильнее, снежинки были огромными и большими, ударяясь о лобовое стекло. Джексону приходилось включать дворники, чтобы очистить их.

— Почему мы замедляемся? — спросил я.

— Город большой. Мы так делаем.

— Нам нужно попасть домой.

— И мы попадём… возможно.

— Что это значит?

— Думаю, там впереди заглохла машина. Обычно именно это и происходит, когда движение так замедляется. Может быть, машина съехала с дороги.

— Мы можем развернуться?

— Ты видишь все эти машины за нами?

Я выглянул в заднее стекло, нахмурившись. Нас зажал длинный ряд машин на односторонней дороге. Теперь движение затормозилось.

— Насколько это далеко? — спросил я.

— У нас впереди добрых двадцать минут.

— Что, если мы здесь застрянем?

— Ты никогда не застревал в снежной буре?

— Господи, нет!

— Ох, всё не так плохо.

— Я не вернусь в тот приют и не скажу той директрисе-нацистке, что мы застряли в снежной буре. Они подумают, что мы пара деревенщин из лесной глуши.

— Но мы и есть пара деревенщин из лесной глуши, Кантрелл.

— Я думал, твой дедуля был сенатором!

— Мы должны были выехать раньше. Ты был слишком занят, флиртуя с тем кассиром.

— Ох, не правда!

— Мы могли бы уже быть дома, если бы ты не застрял там в попытке найти способ оставить ему свой номер телефона.

— Я оставлю номер тебе, Ледбеттер. Нам нужно попасть домой.

— О, серьёзно? Ладно. Отлично. Я выйду и просто растолкаю эти машины с нашего пути.

— Ты тренируешься, сладкий, но недостаточно.

— Я не знаю, чего ты от меня ожидаешь.

— Я не хочу застрять в буре, когда он в машине. Они подумают, что мы пара идиотов!

— Ох, расслабься. Что худшее может произойти?

— Мы можем умереть от обморожения?

— Маловероятно.

— Нас могут изнасиловать и ограбить, когда мы попытаемся дойти до дома?